ЭПИЛОГ. НАСЛЕДИЕ
5 ноября 1796 года. Зимний дворец.
Тишина в кабинете императрицы была иного свойства. Она была густой, осязаемой, как пыль на неподвижных часах. Великий князь Павел Петрович стоял посреди комнаты, ещё не осознавая до конца, что отныне эта комната, этот дворец, эта империя — его.
Он пришёл сюда, едва смолкли первые рыдания придворных и торопливые шаги врачей. Ещё пахло лекарствами и воском. На огромном письменном столе, заваленном бумагами, всё лежало так, как будто хозяйка лишь на минуту отлучилась. Перо было воткнуто в чернильницу, последний, недописанный указ о награждении какого-то провинциального чиновника остался незавершённым.
Павел с отвращением провёл пальцем по столешнице. Всё здесь дышало ею. Её порядком, её волей, её непомерным, подавляющим присутствием, которое даже смерть не смогла сразу уничтожить. Он начал рыться в бумагах почти яростно, сдвигая папки, разглядывая пометки на полях. Он искал что-то — завещание, может быть? Тайный указ о престолонаследии? Что-то, что могло бы ущемить его права или, наоборот, признать их.
В ящике бюро он нашёл шкатулку. Простую, ореховую, без особых украшений. Замок поддался легко. Внутри не было ни бриллиантов, ни государственных тайн. Лежали пожелтевшие бумаги, миниатюра какой-то женщины (бабушки? матери Екатерины?), детская тетрадь с наивными списками. И две миниатюры, лежащие лицом друг к другу.
Он взял их. Первая — парадный портрет его отца, Петра III, в императорской мантии. Лицо незнакомое, чуждое. Павел помнил его смутно, больше по рассказам как о мученике, свергнутом честолюбивой женой. Он хотел было отложить портрет, но что-то почувствовал — лёгкость, несоответствие веса. Он нажал на край рамки — и задняя стенка миниатюры отъехала. За портретом отца был спрятан другой.
На этой миниатюре был изображён молодой офицер в мундире Преображенского полка. Смуглый, с дерзким, открытым взглядом и бесшабашной улыбкой. Граф Григорий Орлов. Герой переворота. Любовник. Павел знал о нём. Ненавидел его, как и всех её фаворитов, этих временщиков, правивших вместо законного государя.
Он стоял, застыв, с двумя портретами в руках. Официальный лик законного мужа-императора. И спрятанный, тайный лик человека, который помог его матери этот трон занять. Которого она, судя по тому, что портрет хранился здесь, в самой сокровенной шкатулке, — любила. Или, по крайней мере, помнила как часть самой себя.
Гнев, который кипел в нём годами — на мать, на её фаворитов, на её систему, — вдруг дал трещину. Его сменило странное, почти невыносимое понимание. Он смотрел на эти два лица и видел не просто соперников или политических фигур. Он видел двух мужчин, между которыми всю жизнь разрывалась женщина на троне. Один — долг, пустой и ненавистный. Другой — страсть, сила, но невозможность.
И в этот миг Екатерина перестала быть для него просто узурпаторшей, бездушной титанической фигурой, затмившей его отца и его самого. Она стала… женщиной. Одинокой женщиной, вынужденной прятать лицо настоящей любви за официальным портретом законности. Женщиной, которая писала тысячи писем, правила миллионами, но хранила в потайной шкатулке память о чувстве, которому не дала погубить ни себя, ни империю.
Павел медленно вложил миниатюру Орлова обратно за портрет отца и закрыл секретную защёлку. Он положил шкатулку на место. Его пальцы дрожали.
Он обвёл взглядом кабинет. Теперь он видел не только символ чужой власти. Он видел место колоссального труда. Видел следы одиноких ночей, тяжких раздумий, непосильных решений. Видел цену, которую заплатила эта женщина за то, чтобы называться Великой.
«Матушка… — прошептал он в тишину, и в этом слове впервые за много лет не было ни ненависти, ни страха. Было нечто вроде потрясённого уважения. — Что же ты наделала… И что же мне теперь со всем этим делать?»
Он вышел из кабинета, тщательно закрыв дверь. На пороге его уже ждали сенаторы и генералы с лицами, застывшими в маске верноподданнической скорби и нетерпеливого ожидания. Эпоха Екатерины закончилась. Начиналась эпоха Павла. Он сделает всё наоборот. Отменит её указы, запретит её платья, объявит траур по отцу. Попытается стереть её след.
Но глубоко в сердце, куда он никому не позволил бы заглянуть, теперь жило это знание. Знание о спрятанном портрете. О женщине, которая могла любить, но выбрала править. Которая была сильнее своего сердца. Это знание не сделает его правление мягче. Но, возможно, сделает его бесконечно более трагичным. Ибо он навсегда останется не просто сыном, а тенью — тенью звезды, свет которой был слишком ярок, чтобы его когда-либо забыть.
А за окном Зимнего, над застывшей в перволедье Невой, уже всходила новая, холодная и незнакомая заря. Но высоко в небе, ещё не погаснув в утреннем свете, висела одна-единственная, невероятно яркая звезда. Та самая, что когда-то видела над Петербургом девочка Фике. Она горела ещё несколько мгновений, будто давая время последнему прощальному взгляду, а потом растворилась в бледнеющей синеве, оставив после себя лишь память о свете.
КОНЕЦ
Послесловие автора:
Роман «Звезда над Петербургом» — это попытка заглянуть за парадный портрет Екатерины Великой и увидеть живую женщину: Софию Августу Фредерику, Фике, Екатерину. Путь от наивной немецкой принцессы до самодержицы Всероссийской — это путь невероятной силы воли, ума и жертв. Она платила за величие одиночеством, потерей близких и постоянной внутренней борьбой между долгом и чувством.
Её наследие — не только расширенные границы и Эрмитаж. Это и пример того, как личность, вопреки обстоятельствам, может отковать свою судьбу. История помнит её как Великую. Этот роман — о том, какой ценой даётся это «Великая». Ценой, которую заплатила женщина по имени Екатерина.
*Спасибо, что прошли этот долгий путь от зимней дороги 1744 года до тихого кабинета в 1796-м. Надеюсь, судьба «звезды над Петербургом» тронула вас.*