Елена всегда считала, что запах Нового года — это сложная симфония, состоящая из аромата хвои, свежих мандаринов и едва уловимого духа «Советского» шампанского. Но в этот вечер, 31 декабря, к привычному букету примешивалась какая-то тревожная, кислая нотка. Она еще не могла понять, откуда она исходит, но интуиция — этот древний, дремлющий зверь внутри каждой женщины — уже подняла голову и насторожила уши.
На кухне царил идеальный порядок, тот самый, который бывает только перед приходом гостей или большим событием. Елена, в своем любимом домашнем платье вишневого цвета, заканчивала последние приготовления. На столе, застеленном крахмальной скатертью, уже стояли хрустальные салатники. Главный герой вечера — оливье — был нарезан с той педантичной аккуратностью, которой Елена славилась среди подруг. Она никогда не использовала колбасу, только отварную говядину, которую варила три часа с кореньями и перцем, чтобы мясо таяло во рту. Андрей любил именно так.
Андрей.
Он вошел на кухню, на ходу застегивая манжеты свежей белой рубашки. Елена на секунду залюбовалась им. Высокий, подтянутый, с легкой сединой на висках, которая придавала ему солидности. Десять лет брака не сделали его для нее привычной мебелью. Она все еще любила его той спокойной, уверенной любовью, которая приходит на смену первой страсти.
— Лена, я не могу найти синюю папку, — его голос звучал напряженно, даже резко. — Я же просил не перекладывать мои документы!
Елена вздрогнула и отложила полотенце.
— Андрюша, я не трогала. Посмотри в прихожей, на обувнице. Ты вчера пришел и бросил ее там.
Он метнулся в коридор. Через секунду послышался вздох облегчения.
— Да, прости. Нервы ни к черту.
Елена вышла к нему. Андрей стоял перед зеркалом, нервно поправляя галстук. Его руки слегка дрожали.
— Родной, может, ну его, этот отчет? — мягко спросила она, положив ладонь ему на плечо. — Тридцать первое число. Все нормальные люди уже провожают старый год. Неужели Шевелев не может подождать до третьего?
Андрей дернул плечом, сбрасывая ее руку. Жест был мелким, почти незаметным, но Елену словно током ударило.
— Лена, ты не понимаешь, — в его голосе зазвучали металлические нотки. — Это годовой баланс холдинга. Там цифры не бьются на три миллиона. Если мы сегодня не сведем дебет с кредитом, первого января нас всех выставят на улицу. Ты хочешь, чтобы я начал год безработным?
Он повернулся к ней, и на мгновение в его глазах мелькнула мольба. Или страх? Елена не успела разобрать. Она видела только уставшего мужа, который жертвует праздником ради семьи.
— Конечно, нет, — она поспешно улыбнулась, стараясь скрыть обиду. — Я все понимаю. Я тебе собрала поесть. Вот, смотри.
Она протянула ему плотный пакет.
— Тут контейнеры. Оливье, как ты любишь, без горошка сверху, я его внутрь замешала. Бутерброды с икрой, только масло чуть подтаяло, не переверни. И мандарины. Я их почистила, чтобы тебе руки не пачкать за клавиатурой.
Андрей взял пакет. Он смотрел на нее, и его лицо вдруг исказилось странной гримасой. Словно у него заболел зуб.
— Ты... ты святая женщина, Ленка, — пробормотал он, отводя взгляд. — Правда. Я не заслуживаю такой заботы.
— Перестань, — отмахнулась она. — Ты же работаешь. Во сколько ждать?
— Не знаю, — он начал поспешно надевать пуховик, избегая смотреть ей в глаза. — Может, к бою курантов успею. А может, и нет. Там полный завал. Ребята из аудита тоже сидят. Шевелев зверствует. Ты ложись, не жди меня. Если что, я тихонько зайду, лягу в гостиной.
Он наклонился, быстро чмокнул ее в щеку — сухой, скользящий поцелуй, пахнущий дорогим парфюмом и морозной свежестью, — и выскочил за дверь. Щелкнул замок.
Елена осталась стоять в пустой прихожей. Тишина квартиры, еще минуту назад казавшаяся уютной, вдруг навалилась на нее тяжелым, ватным одеялом. Она посмотрела на свое отражение в зеркале: красивая женщина сорока двух лет, с уложенными волосами и грустными глазами.
«Ну вот и праздник», — подумала она.
Чтобы не разреветься, Елена решила позвонить Свете. Света была не просто подругой, она была частью ее жизни уже двадцать лет. Они вместе пережили разводы, потери работ, рождение детей (Светиного сына, который сейчас учился в Питере) и бесплодные попытки Елены забеременеть. Света должна была прийти сегодня к десяти. Они планировали пить шампанское, гадать на воском и ругать мужиков — традиция, которой они не изменяли даже когда были счастливы в браке.
Елена набрала знакомый номер. Гудки шли долго, тягуче.
— Алло? — голос Светы прозвучал хрипло, надрывно.
— Светуль, привет. Ну ты как? Во сколько тебя ждать? Я уже стол накрыла, твою любимую «Мимозу» сделала.
В трубке послышался надсадный кашель. Слишком громкий, слишком театральный.
— Ой, Ленка... Какая «Мимоза»... Я пластом лежу. Температура тридцать девять и пять. Ломит все кости, даже моргать больно. Видимо, грипп этот новый подцепила.
Елена почувствовала укол разочарования, смешанный с тревогой.
— Господи, да ты что? Ты врача вызывала? Может, мне прийти? Принесу лекарства, морсу сварю?
— Нет! — выкрикнула Света почти панически. — Нет-нет, не вздумай! Это очень заразно! Врач был, сказал полная изоляция. Я дверь никому не открываю. Вадим звонил из Сургута, тоже рвался прилететь, я ему запретила. Зачем вам всем болеть?
— Ну как же ты одна в Новый год? — растерянно спросила Елена.
— Ничего, просплю. Мне сейчас только сон нужен. Ты прости меня, дорогая. Веселись там за нас двоих. Все, не могу говорить, голова раскалывается. Пока.
Света отключилась. Елена опустила телефон, глядя на темный экран. Странное чувство дискомфорта кольнуло сердце. Света всегда любила поболеть с размахом: требовала внимания, звонила каждые пять минут, жаловалась. А тут — «не приходи», «не звони».
Елена вздохнула и побрела на кухню. Одиночество в новогоднюю ночь — это особый вид пытки. Телевизор бубнил что-то жизнерадостное, Филипп Киркоров в перьях расхваливал колбасу, а ей хотелось выть.
В квартире стало невыносимо душно. Батареи жарили так, словно пытались компенсировать отсутствие душевного тепла. Елена накинула на плечи пуховую шаль и вышла на балкон.
Морозный воздух ударил в лицо, заставив глубоко вдохнуть. Седьмой этаж. Город внизу жил своей жизнью. Двор, засыпанный снегом, напоминал декорацию к старой сказке. Фонари отбрасывали желтые круги света на сугробы, редкие прохожие спешили домой с пакетами.
Она любила этот вид. Их дом стоял буквой «П», образуя закрытый двор, а напротив, через дорогу, стояла такая же высотка. Окна горели разноцветными огнями, мигали гирлянды. Где-то уже запускали фейерверки.
Елена оперлась локтями о холодные перила и начала бездумно скользить взглядом по парковке. Машин было много, все разъехались по гостям или, наоборот, вернулись домой.
Ее взгляд зацепился за серебристый кроссовер, припаркованный во дворе дома напротив.
Сердце пропустило удар. Потом забилось быстрее, отдаваясь глухими толчками в висках.
«Показалось», — сказала она себе. — «Сейчас каждая вторая машина — серебристый кроссовер».
Она прищурилась. У машины Андрея была особая примета — на крыше стоял багажник-бокс, который они купили для поездки в Карелию и так и не сняли. И на заднем стекле — наклейка «Ребенок в машине», оставшаяся от предыдущего владельца, которую Андрей ленился отдирать три года.
Под светом мощного диодного фонаря, установленного над подъездом дома напротив, Елена отчетливо увидела и черный обтекаемый бокс на крыше, и желтый треугольник наклейки.
Это была его машина. Toyota RAV4. Номер был залеплен снегом, но ей не нужен был номер. Она узнала бы эту машину из тысячи. Она знала каждую царапину на бампере.
Но почему здесь? Офис Андрея находился на другом берегу реки, в деловом центре. Отсюда туда ехать минут сорок без пробок. Зачем ему парковаться в соседнем дворе, если он опаздывает на «спасение отчета»?
И тут страшная догадка, холодная и липкая, как змея, заползла ей в душу.
Дом напротив. Третий подъезд. Третий этаж. Окна, выходящие во двор.
Там жила Света.
— Нет, — прошептала Елена, сжимая перила так, что побелели костяшки пальцев. — Нет, Лена, ты сходишь с ума. Это паранойя. Света — твоя подруга. Андрей — твой муж. Они знают друг друга сто лет. Света болеет. Андрей работает.
Но пазл в голове складывался сам собой, безжалостно щелкая деталями.
Срочный отчет 31 декабря.
Внезапная болезнь Светы с запретом на посещения.
Машина во дворе, где ей нечего делать.
Странное поведение Андрея перед уходом. Нервозность. Бегающие глаза.
Елена метнулась в комнату. Руки тряслись так, что она трижды не попадала по иконке контактов. Наконец, вызов пошел.
«Андрей».
Длинные гудки. Один. Два. Три. Пять.
— Да? — голос мужа был тихим, почти шепотом.
— Андрей, ты где? — спросила она, стараясь унять дрожь в голосе.
— В офисе, где же еще, — раздраженно зашипел он. — Лен, я не могу говорить. Тут совещание. Шевелев орет.
— А почему так тихо? — спросила она. — Где шум офиса? Где голоса коллег?
— Я вышел в коридор. Все, Лен, мне некогда. Пока.
Он бросил трубку.
Елена стояла посреди комнаты с телефоном в руке. Она знала, что в их офисе в коридоре эхо такое, что слышно каждый шаг. А в трубке была глухая, мягкая тишина. Тишина квартиры, где много ковров и штор.
Она снова вышла на балкон. Окна Светы на третьем этаже были плотно зашторены тяжелыми портьерами блэкаут, которые Елена сама помогала ей выбирать полгода назад. Но между портьерами оставалась крошечная щель.
Елена напрягла зрение до боли в глазах. Свет в комнате горел яркий. И вдруг в этой щели мелькнула тень. Кто-то прошел мимо окна. Мужской силуэт. В белой рубашке. Он поднял руку, словно произнося тост.
В этот момент в квартире Елены зазвонил телефон. Это была мама.
— Леночка, с наступающим! Как вы там? Андрюша уже пришел?
Елена сползла по стене на пол балкона, не обращая внимания на ледяной бетон.
— Мам... — прохрипела она, и слезы, которые она сдерживала, хлынули потоком. — Мама, кажется, моя жизнь закончилась.
Слезы высохли быстро. Им на смену пришла странная, пугающая ясность. Это было похоже на состояние аффекта, но наоборот — вместо жара и крика пришел ледяной холод. Елена поднялась с пола, отряхнула платье. Она зашла в ванную, умылась ледяной водой. Из зеркала на нее смотрела женщина с красными глазами, но жестко сжатыми губами.
— Ну что ж, — сказала она своему отражению. — Годовой отчет, говоришь? Давай проведем аудит.
Она не стала переодеваться. Накинула длинный пуховик прямо на нарядное платье, сунула ноги в угги. В карман положила телефон. Подумав секунду, вернулась на кухню. Взяла со стола бутылку дорогого коньяка, которую берегла для особого случая. «Особый случай настал», — подумала она.
Выходя из подъезда, Елена ощутила себя героиней дешевого сериала. Все было так банально, так пошло. Муж, лучшая подруга, ложь. «Почему они не могли придумать что-то оригинальнее?» — думала она, переходя дорогу. Снег хрустел под ногами, как битое стекло.
Двор Светы был тихим. Елена подошла к знакомому подъезду. Домофон. Код она знала — 3842. Света никогда его не меняла. Пискнул замок, дверь открылась, впуская ее в теплый, пахнущий кошачьей мочой и жареным луком подъезд.
Поднимаясь на третий этаж, Елена составляла план. Что она скажет? Устроит скандал? Выцарапает Свете глаза? Или молча уйдет? Нет, уйти молча — это подарок для них.
Она остановилась перед дверью номер 45. Прислушалась. Из-за двери доносилась музыка — мягкий джаз, который так любил Андрей. И смех. Тихий, интимный женский смех, перебиваемый низким мужским гудением.
Елена нажала на звонок. Один раз, длинно.
Музыка за дверью мгновенно стихла. Наступила мертвая тишина. Послышались осторожные шаги, шлепанье босых ног.
— Кто там? — голос Светы. Совершенно здоровый, без намека на хрипоту.
Елена молчала. Она закрыла глазок пальцем.
— Кто там? — повторила Света тревожнее. — Андрюш, глянь, не видно ничего.
Щелкнул замок. Света, видимо, решила, что это кто-то из соседей или курьер, и приоткрыла дверь на цепочку.
В щель Елена увидела лицо подруги. Света была при полном параде: макияж, укладка, и... на ней был шелковый халат, который Елена подарила ей на прошлый день рождения.
Увидев Елену, Света побелела. Ее глаза расширились, рот открылся в беззвучном крике. Она попыталась захлопнуть дверь, но Елена успела вставить ногу в проем. Угги сплющились, но дверь не закрылась.
— Открывай, Света, — спокойно сказала Елена. — Я пришла лечить твой грипп. Коньяком.
— Лена, ты... ты не так поняла! — зашипела Света, наваливаясь на дверь всем весом. — Уходи! Я полицию вызову!
— Вызывай, — кивнула Елена. — Пусть приедут. Заодно и Андрея моего найдут, он тут где-то потерялся с годовым отчетом.
В этот момент за спиной Светы появился Андрей. Он был без пиджака, галстук развязан, в руке бокал с вином. Увидев жену, пытающуюся войти в квартиру, он замер, как соляной столб. Бокал наклонился, и красное вино выплеснулось на светлый ковролин.
— Лена? — его голос дал петуха. — Что ты тут...
— Открывай, сука! — вдруг рявкнула Елена таким страшным голосом, что Света отшатнулась. Цепочка натянулась и лопнула бы, если бы Света не убрала руку. Дверь распахнулась.
Елена вошла в квартиру как хозяйка. Окинула взглядом комнату. Свечи, романтический полумрак. На столе — те самые контейнеры. Ее оливье был выложен в красивую тарелку. Ее бутерброды с икрой разложены на блюде. Ее муж сидел тут и жрал ее еду с ее лучшей подругой.
— Уютно у вас, — сказала Елена, проходя в центр комнаты. Она поставила бутылку коньяка на стол, прямо поверх тарелки с бутербродами. — Шевелев, я смотрю, тоже здесь? Или он под столом?
Андрей наконец вышел из ступора. Он бросился к жене, пытаясь взять ее за руки.
— Лена, послушай! Это не то, что ты думаешь! Мы просто... Света заболела, я заехал завезти лекарства, а она попросила помочь с краном...
— С краном? — Елена рассмеялась. Смех был сухим и лающим. — В белой рубашке и с вином? Ты даже врешь бездарно, Андрей. Десять лет я слушала твое вранье, но сегодня ты превзошел сам себя.
Света жалась к стене, кутаясь в халат.
— Ленка, прости... Так получилось... Мы не хотели тебя ранить... Мы любим друг друга! Это случилось полгода назад...
— Замолчи! — заорал на нее Андрей. — Ты что несешь?! Какая любовь?! Лена, это ошибка, случайность! Я пьян был, наваждение!
Елена смотрела на них с брезгливостью энтомолога, разглядывающего навозных жуков.
— Полгода? — переспросила она. — Полгода вы делали из меня идиотку? Когда мы ездили на дачу втроем? Когда ты, Света, плакалась мне в жилетку, что одинока? Когда ты, Андрей, говорил, что задерживаешься на совещаниях?
Она подошла к столу, взяла салатник с оливье.
— Вкусно? Я старалась. Говядину варила.
И с размаху перевернула салатник на голову сидящему Андрею. Майонез, картошка и мясо медленно поползли по его лицу, по дорогой рубашке.
— Ты с ума сошла! — взвизгнула Света.
— Нет, дорогая, я только прихожу в себя, — Елена взяла со стола скатерть и резко дернула на себя. Звон разбитого хрусталя, грохот тарелок, звон бокалов — все это слилось в единую симфонию разрушения. Свечи покатились по полу, одна из них упала на ворсистый ковер и тут же начала его подпаливать.
Андрей, стряхивая салат с лица, бросился тушить ковер. Света визжала.
— С Новым годом, твари, — сказала Елена и развернулась к выходу.
Но уйти она не успела. Входная дверь, которую она оставила открытой, вдруг распахнулась еще шире, ударившись о стену.
На пороге стоял огромный мужчина в заснеженной дубленке и с огромным чемоданом. Лицо его, обветренное северными ветрами, сейчас наливалось кровью.
Это был Вадим. Муж Светы.
— Сюрприз! — прорычал он, и его голос был похож на рокот камнепада. — Решил пораньше с вахты вернуться. А тут, я смотрю, вечеринка?
Вадим перевел взгляд с перепачканного салатом Андрея на полуголую Свету, на битую посуду и Елену, стоящую посреди хаоса.
— Вадик! — Света бросилась к нему, но он отмахнулся от нее, как от мухи.
— Молчи, — сказал он тихо. — Я сейчас сам разберусь. Кто этот клоун в майонезе?
Андрей вжался в диван.
— Я... я муж Лены... Мы... мы тут просто...
Вадим медленно снял дубленку, бросил ее на пол.
— Муж Лены, значит? А руки твои почему на заднице моей жены были, когда я в окно с улицы смотрел? У меня бинокль хороший, я ж охотник.
И тут начался ад.
Вадим не стал тратить время на разговоры. Он шагнул к Андрею, поднял его за грудки, как котенка, и с коротким замахом впечатал кулак ему в нос. Хрустнуло так, что у Елены заложило уши. Андрей обмяк, но Вадим не дал ему упасть.
— Это тебе за «отчет», — прорычал он. — А это — за мою жену.
Второй удар пришелся в корпус. Андрей сложился пополам и рухнул в остатки оливье на полу.
Света билась в истерике, пытаясь оттащить мужа.
— Вадим, не надо! Ты его убьешь! Тебя посадят!
— Плевать, — Вадим был в ярости берсерка. Он схватил Андрея за шиворот и поволок к выходу. — Вон из моего дома! И шмотки свои забирай!
Елена стояла, прижавшись к стене. Страха не было. Было странное чувство справедливости. Карма настигла их мгновенно, не дожидаясь следующего года.
Вадим выволок Андрея на лестничную площадку. Андрей пытался сопротивляться, вяло размахивал руками, но против стокилограммового вахтовика у офисного клерка шансов не было. С грохотом они покатились по ступеням полпролета вниз.
В этот момент снизу и сверху начали открываться двери. Соседи, привлеченные шумом, выглядывали наружу. Кто-то уже кричал: «Вызовите полицию! Убивают!».
— Да вызывайте кого хотите! — ревел Вадим. Он вернулся в квартиру, схватил чемодан, с которым приехал, вытряхнул из него свои вещи прямо на пол, и начал сгребать туда вещи Светы. Шубы, платья, косметику — все летело в кучу.
— Вадик, прости! — рыдала Света, ползая у него в ногах. — Это черт попутал! Я люблю только тебя!
— Черт, говоришь? — Вадим схватил ее халат и швырнул в открытый чемодан. — Вот с чертом и живи. Вон отсюда! Оба!
Через десять минут подъехали два экипажа полиции. Лестничная клетка превратилась в балаган. Окровавленный Андрей сидел на ступеньках, прижимая платок к носу. Света, растрепанная и зареванная, пыталась объяснить что-то молодому лейтенанту. Вадим мрачно курил, глядя в стену.
Елену никто не трогал. Она стояла чуть в стороне, наблюдая за этим театром абсурда.
— Гражданка, вы кем им приходитесь? — обратился к ней второй полицейский.
— Я? — Елена улыбнулась. — Я — зритель. С первого ряда. Это мой муж, — она кивнула на Андрея. — А это, — кивок на Свету, — моя бывшая лучшая подруга. А это, — кивок на Вадима, — ее муж, который вернулся не вовремя. Классика жанра.
Полицейский хмыкнул, пряча улыбку.
— Понятно. Семейная драма. Заявления писать будем?
— Я буду! — взвизгнул Андрей. — Он мне нос сломал! Это нападение!
— Пиши, — равнодушно сказал Вадим. — А я напишу, как я тебя в своей постели нашел. Посмотрим, кому судья поверит. Состояние аффекта, слышал такое?
Елена поняла, что ей здесь больше делать нечего. Финал пьесы сыгран. Она молча развернулась и пошла вниз по лестнице. Ей вслед никто не смотрел.
Выйдя на улицу, она полной грудью вдохнула морозный воздух. Падал мягкий, пушистый снег, укрывая грязь и следы шин. До Нового года оставалось пятнадцать минут.
Она перешла дорогу и вернулась в свой двор. Посмотрела на окна своей квартиры. Темные, пустые. Там ее никто не ждал. Но, странное дело, она не чувствовала одиночества. Она чувствовала, как с плеч упал огромный, невидимый груз, который она тащила годами — груз лжи, недомолвок, фальшивых улыбок.
Она села на скамейку у детской площадки. Прямо в снег. Достала телефон.
23:50.
Вдруг рядом скрипнул снег.
— Не замерзнете, Снегурочка? — раздался мужской голос.
Елена подняла голову. Перед ней стоял мужчина лет сорока пяти, в смешной шапке с помпоном и с собакой на поводке. Золотистый ретривер радостно вилял хвостом, глядя на Елену.
— Я не Снегурочка, — устало сказала Елена. — Я — Баба Яга, которая только что спалила избушку вместе с Иваном Царевичем.
— Ого, — мужчина улыбнулся. Улыбка у него была добрая, с лучиками морщин вокруг глаз. — Суровый сюжет. А мы вот с Барни вышли от салютов подальше. Он боится грохота.
Пес подошел к Елене и положил теплую морду ей на колени. Елена машинально погладила его по мягкой шерсти.
— Меня Игорь зовут, — представился мужчина. — Мы тут недавно живем, в третьем подъезде.
— Елена.
В этот момент вдалеке, над центром города, начали взлетать первые ракеты. Небо окрасилось в зеленые и красные цвета. Часы на телефоне показали 00:00.
— С Новым годом, Елена, — тихо сказал Игорь. — Пусть он будет лучше, чем старый.
— Он уже лучше, — ответила она, глядя, как взрываются огни в небе. — Я только что выбросила мусор из своей жизни. Генеральная уборка под бой курантов.
Игорь достал из кармана куртки маленькую фляжку.
— У меня тут не шампанское, конечно, а горячий чай с чабрецом. Будете? За новую жизнь?
Елена посмотрела на него, на виляющего хвостом Барни, на салют. И впервые за этот вечер рассмеялась — легко и свободно.
— Буду. За новую жизнь без оливье и лжецов.
Она сделала глоток горячего, ароматного чая. Тепло разлилось по телу. Где-то там, в доме напротив, полиция оформляла протокол, Андрей ныл про сломанный нос, а Света собирала вещи. А здесь, на заснеженной скамейке, начиналась совсем другая история. История женщины, которая наконец-то научилась выбирать себя.
— Знаете, Игорь, — сказала она, возвращая фляжку. — А у меня дома есть целый таз бутербродов с икрой. И ни одного человека, чтобы их съесть. Барни любит икру?
— Барни продаст душу за бутерброд, — рассмеялся Игорь. — А я составлю ему компанию. Если вы не против.
— Пойдемте, — Елена встала. — Негоже начинать год голодными.
Они пошли к ее подъезду. Снег падал на плечи, скрывая следы прошлого, и под ногами хрустел чистый, белый лист новой главы.
