— Ты вечно вешаешь мне лапшу на уши, Дим! Не надо делать вид, что ты "опоздал на работу", когда ночью твоя машина стояла у пятнадцатого дома. Я тебя собственными глазами видела.
Марина стояла в прихожей, облокотившись плечом о стену, будто держала её, чтобы сама не упасть. На ней был тот самый серый свитер, которому уже лет десять, — мягкий, растянутый, но любимый. А глаза — не мягкие. Ледяные.
Дима снял куртку, повесил на крючок, хотя руки дрожали.
— Марин, ты сейчас серьёзно? — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривая. — Ты опять начинаешь… Ты сама знаешь, какой декабрь, снег валит, дороги все встали…
— Ага, — она кивнула. — Вот прям все встали. Кроме машины твоей Лены.
Дима резко обернулся:
— Какая Лена?! Ты чего несёшь? Ты даже не знаешь, кто там живёт!
— Зато знаю, кто тебе пишет смс в час ночи. И знаю, как ты трубку переворачиваешь экраном вниз. И знаю, что ты вечно задерживаешься именно в те дни, когда она смену берёт. Ты что, совсем меня за дуру держишь?
Он прошёл на кухню, словно спасаясь, открыл холодильник, достал бутылку воды и сделал несколько больших глотков. Марина пошла за ним. Шаги её были медленные, уверенные — как у человека, который уже всё понял, но хочет услышать признание не для себя, а ради финальной точки.
— Марин… — тихо начал Дима. — Ты же знаешь, я… я устал. Мы оба устали. У нас в доме одни разговоры — счета, работа, твоя мать, мой брат… Мы просто живём как соседи…
— Как соседи? — она рассмеялась коротко, сухо. — Ты мне это сейчас говоришь? Когда вон, носки твои под батареей валяются уже второй день, а я молчу? Когда я одна тяну ипотеку, потому что у тебя опять "временные трудности"? Да мы не соседи, мы — ясли, в которых один ребёнок никогда не вырастает.
Он сжал бутылку так, что она хрустнула.
— Я не изменял тебе. Поняла? — сказал он резко.
Марина смотрела прямо, не мигая.
— Тогда поехали сейчас к пятнадцатому дому. Постучим в дверь к этой… как ты её называешь на работе? «Медсестричка»? Посмотрим, что она скажет.
— Не пойдём мы никуда! — вспылил Дима. — Хватит устраивать цирк на пустом месте!
— Пустом? Ты хочешь сказать, что я себе придумала, как ты убегаешь в подъезд, когда я вижу тебя из окна? Ты хочешь сказать, что придумала вот это? — Она достала телефон, включила запись. На экране — Дима и молодая женщина у машины, поздний вечер, снег падает хлопьями, они стоят слишком близко.
Он побледнел.
— Ты шпионишь за мной? — прошипел он.
— Я пытаюсь понять, с кем живу. И теперь понимаю.
Марина прошла к столу, села, обхватила ладонями кружку, в которой ещё оставался вчерашний кофе.
Дима сел напротив. Несколько секунд они молчали. На кухне было слышно, как в соседней квартире кто-то ходит, скрипит пол.
— Мариш… ну... — он вздохнул. — Я не хотел всего этого. Чёрт, да мне самому тяжело. Я не планировал… Оно как-то само… Понимаешь?
— Само? — она подняла одну бровь. — Само — это снег идёт. Или лампочка перегорает. А вот когда муж трётся возле чужой машины, это — не само.
— Я запутался! — крикнул он, ударив ладонью по столу. — Я не знаю уже, где правильно, а где нет! Дома — вечная кислота, на работе — бардак, брат опять деньги просит… А она… она просто слушала! Я к ней приходил — и злился меньше. И всё! Ничего у нас не было! Даже не думай!
Марина прикрыла глаза рукой.
— Знаешь, что самое мерзкое? — сказала она тихо. — Ты даже сейчас обманываешь. Ты врёшь так, будто тренируешься перед зеркалом. И думаешь, что если голос поднял — значит, правда.
Дима схватился за голову.
— Марин, ну да, да, целовались! Ну да, было! Но я не спал с ней! Я остановился вовремя! Я же домой к тебе приходил! Я же не ушёл!
— Не ушёл, — она кивнула. — Потому что у тебя здесь тепло, еда, привычка, и квартиру ты не потянешь один. Вот почему.
Он резко встал.
— Ты несправедлива! Я же не монстр! Я просто… человеку плохо бывает, понимаешь? Мне плохо. А ты стоишь как прокурор и только добиваешь!
— Дима, — она поднялась, — ты сам себя добил. Я только смотрю.
Он подошёл ближе, взял её за руку.
— Давай попробуем всё исправить… пожалуйста. Я выкину этот телефон, сменю работу, забуду её… Давай съездим куда-нибудь после праздников, отдохнём, как раньше… Я же тебя люблю, Марин. Люблю, правда. Просто… заблудился.
Она медленно освободила руку.
— Поздно.
— Как поздно?! — он отшатнулся. — Мы двадцать лет вместе! Ты что, хочешь всё перечеркнуть? Чем ты лучше меня?!
Марина посмотрела на него так, словно видела впервые.
— Тем, что я тебя не предавала.
Он хотел что-то сказать, но в этот момент в прихожей громко щёлкнул замок — их дочь Аня вернулась с подработки. Она вошла, оглядела родителей. Лицо её сразу вытянулось.
— Опять? — выдохнула она. — Ну вы серьёзно? Декабрь, у людей настроение новогоднее, а у вас каждый вечер сериал.
— Ань, иди в комнату, — тихо сказала Марина.
— Не пойду, — она бросила рюкзак в угол и подошла ближе. — Я устала слушать эти вопли сквозь стенку. Вы когда-нибудь поговорите нормально?
Марина хотела уйти, но Аня поймала её за локоть.
— Мам, стой… — голос сорвался. — Я слышала, как ты плакала ночью.
Марина зажмурилась. Дима отвернулся.
— Нам надо поговорить втроём, — сказала Аня. — Спокойно. Без истерик.
— Ань, это не твоё дело, — сказал Дима твёрже, чем собирался.
— Моё! — выкрикнула она. — Потому что я живу тут! Я дышу этим же воздухом, слушаю, как вы дерётесь словами каждый день! Я не робот! Я… я хочу жить нормально, понятно?!
Марина подошла к дочери, обняла её. Аня уткнулась в плечо.
— Прости, — прошептала Марина. — Мы правда… провалили всё.
Дима смотрел на них с такой смесью вины, злости и растерянности, что казался человеком, которого застали на месте разрушения собственного дома.
Марина отпустила дочь и снова повернулась к мужу.
— Завтра ты собираешь вещи, — сказала она ровно. — Мы больше не семья. Я серьёзно. И не пытайся манипулировать Аней. Она уже большая.
— Ты… — он захлебнулся воздухом. — Ты выгоняешь меня на улицу, что ли?!
— Нет. Я предлагаю тебе честно выйти оттуда, где ты уже давно не был. Из нашей жизни.
Он хотел что-то бросить в ответ — громкое, злое, разрушительное, — но внезапно замолчал. Потому что зазвонил домофон.
Марина взглянула на экран.
— А вот и твой брат, — сказала она. — Как вовремя. Видимо, за деньгами. Или за тобой.
Дима выругался и пошёл открывать.
Снизу уже поднимался грохот шагов и пьяное хихиканье.
И именно в этот момент Марина поняла: этот вечер — точка невозврата.
Дверь распахнулась так резко, будто её пытались выбить. Ввалился Стас — младший брат Димы, слегка поддатый, в дешёвом пуховике, который блестел как целлофан. За ним — его подружка Юля, в короткой шубке и с глазами, которые бегали по квартире, словно сканировали, что можно «позаимствовать».
— О-о-о! — растянул Стас. — Семейка в сборе! А я думал, вы тут уже шампанское пьёте. Димон, брат, есть разговор, срочный как пожар.
— Стас, ты что несёшь, иди домой, — процедил Дима, закрывая дверь.
— Домой? — Стас фыркнул. — Да у меня дома отопления нет уже два дня, управляйка козлы. Мы к тебе — по делу.
Юля влезла в коридор, кивнув Марине.
— Привет, — сказала она, будто хозяйка. — Ой, у вас тут тепло так… и пахнет… ну… норм.
Марина смотрела на них без эмоций.
— Чего вам надо? — спросила она спокойно.
Стас почесал нос, огляделся.
— Деньги. Ты же знаешь, Марин, у меня ситуация… Я Димону уже объяснял…
— Стас, не сейчас, — Дима сжал кулаки. — Мы разговариваем. Иди.
— Не-ет, — протянул Стас, — ты меня не гони. Я твой брат. Семья! В семье так не поступают.
Марина усмехнулась.
— Интересно, кто вам всем сценарии пишет — вы с Димой одинаковые фразы повторяете.
— Марин, не начинай, — тихо сказал Дима.
Но она уже не слышала.
Стас вдруг повернулся к ней, нахмурившись:
— Слушай, Марин, ты же нормальная баба… Разрули. Дай десятку. Мы вернём после праздников.
— Вы мне не вернули ни одной копейки за пять лет, — сказала она. — И не вернёте.
Юля шагнула вперёд:
— А что ты такая злая? Ну дайте вы им спокойно жить! Дима и так пашет, а ты только его гнобишь. Мужику тяжело же, ты не понимаешь?
Марина посмотрела на неё так, что Юля сразу потупилась.
— Девочка, — сказала Марина, — ты даже не представляешь, что тут происходит. И лучше не вмешивайся.
Стас вдруг заметил Аню и махнул рукой:
— Аньк, привет! Ты что такая кислая? Пацан появился?
Аня медленно поднялась со стула и сказала холодно:
— Вы можете не тревожить нас? Пожалуйста.
Стас открыл рот, но Дима встал между ними.
— Всё, выходим. Сейчас же. Потом поговорим, — сказал он.
— Ты что, братана выгоняешь? — возмутился Стас. — Да ты без меня бы в детстве вообще пропал! Я тебя прикрывал! Помнишь, как…
— ВЫХОДИ! — крикнул Дима.
Стас подпрыгнул от неожиданности.
Молчание повисло, тяжёлое.
Но Юля первая среагировала — схватила Стаса за рукав:
— Пошли. Тут явно не до нас.
Когда они ушли и дверь закрылась, Дима опустился на табурет, будто его били весь вечер.
Марина сказала:
— Вот почему я больше так не могу. Потому что в нашей семье всегда какая-то «срочность». И всегда — на мне. А твой брат — отдельная статья расходов.
— Не прогоняй меня… — сказал он тихо. — Я исправлюсь. Клянусь.
Марина покачала головой.
— Дим, это не отношения. Это реанимация. А я не врач.
Он резко поднялся, подошёл к ней вплотную.
— Марина, если ты сейчас скажешь, что всё кончено, я… я не знаю, что со мной будет.
— Ты сам уже всё сделал. А я просто ставлю точку.
Он отшатнулся, будто её слова — удар.
Аня стояла позади, держась за дверной косяк. Она не плакала — просто смотрела на отца так, как смотрят на человека, который сам сломал то, что строили годами.
— Пап… — сказала она тихо. — Ты же нас любишь. Почему ты так?
Дима зажмурился, словно хотел исчезнуть.
— Я люблю вас… — выдохнул он. — Просто… мне было тесно. Я чувствовал себя… никем.
Марина впервые за вечер не ответила резкостью. Она вздохнула.
— Дим… Так бывает. Но не за счёт других. Не за счёт семьи.
Он снова сел, голова опустилась.
— Я уйду завтра… — сказал он сдавленным голосом. — Только… можно мне сегодня остаться? Не хочу уходить ночью.
Марина посмотрела на него долго. Потом сказала:
— Спи на диване. Дверь в комнату я закрою.
Он кивнул. Даже не обиделся. Сил не было.
Ночь тянулась мучительно. Марина лежала в темноте, слышала, как Дима ворочается в гостиной, как скрипит диван, как сквозь стену доносятся приглушённые всхлипы. Она не радовалась. Не торжествовала. Она просто знала, что конец пришёл раньше, чем она решилась это признать.
Утром, когда она вышла в коридор, Дима уже сидел собранный, чемодан закрытый, куртка на нём.
— Я поехал к Стасу, — сказал он без выражения. — Потом найду комнату.
Марина кивнула:
— Если что, позвони. Но не по поводу возврата. По поводу Ани.
Он посмотрел на неё с тоской, которая почти сломала её.
Но она устояла.
Дима взял ручку чемодана. Сделал шаг. Потом обернулся:
— Марин… Я правда любил тебя.
Она только ответила:
— А надо было беречь.
Он ушёл.
Дверь закрылась тихо.
Не как хлопок — как последнее дыхание.
Аня вышла, подошла к матери, обняла её крепко.
— Мы справимся, — сказала она. — Мам, правда. Ты у меня сильная.
Марина сжала губы, чтобы не расплакаться.
— Просто… хочется, чтобы хоть один декабрь был нормальным.
— Будет, — сказала Аня. — Мы сами его сделаем нормальным.
Марина улыбнулась — устало, но искренне.
Она прошла на кухню, открыла окно. Холодный воздух ворвался внутрь, но был в нём какой-то свежий вкус, будто жизнь только начинается.
Она взяла телефон, написала в чат бухгалтерии:
«Коллеги, я подала заявление. С января ухожу. Захотела жить нормальной жизнью».
Она нажала «отправить» и почувствовала себя легче.
Потом повернулась к дочери:
— Знаешь, Ань… Давай вечером купим торт. С клубникой. Ты его любишь.
— С клубникой — ок. А папа её терпеть не мог, — усмехнулась Аня.
Марина кивнула.
— Именно.
И вдруг впервые за много лет ей стало по-настоящему спокойно.
Она наконец выбрала себя.
И это было не начало конца.
Конец.