Утро восьмого марта в Новосибирске началось с яркого солнца и минус восемнадцати. Катя проснулась от того, что Димка тихо матерился на кухне: видимо, опять пролил молоко. Она улыбнулась в подушку — тридцать два года, а он всё так же неуклюже старается сделать сюрприз.
Они жили в обычной панельке на Красном проспекте, в той самой двушке, за которую ещё двенадцать лет выплачивать ипотеку. Окна выходили на трамвайные пути, и каждое утро в восемь ноль пять под окнами скрежетал старый 13-й маршрут. Зато рядом, до работы пятнадцать минут пешком, до мамы Димы в Академгородок — час на автобусе в пробках. Обычная жизнь обычных людей.
Катя потянулась, накинула Димину футболку и вышла на кухню босиком. На плите шипели сырники, в кофеварке булькало, а на столе уже стояла ваза с жёлтыми тюльпанами — теми самыми, что вчера вечером на рынке у метро продавала бабушка в пуховом платке.
— С праздником, Кать, — Димка обернулся, весь в муке, и чмокнул её в щёку. — Я хотел в постель принести, но ты проснулась раньше.
Рядом с цветами лежала маленькая коробочка из «Санлайта». Внутри — серебряные серёжки с бирюзой. Катя как-то в шутку сказала, что они идеально под её зимнюю куртку, и вот — он запомнил.
— Дим, мы же договаривались: в этом году без подарков, у нас ремонт в ванной висит...
— Да ладно тебе, — он махнул рукой. — Я премию получил. И потом, ты же у меня одна.
Катя чуть не расплакалась прямо над сырниками. Не от бирюзы — от того, что он до сих пор смотрит на неё так, будто они вчера только познакомились в общаге на физфаке.
Днём она сходила в «Ленту», купила продукты на вечер. Решила сделать всё по-простому, по-нашему: селёдку под шубой, оливье с докторской колбасой, холодец (Дима вчера до двух ночи варил ножки), курицу с картошкой и «Наполеон» из «Кузины», потому что свой ленилась. На столе ещё поставила бутылку «Киндзмараули», которую берегли с Нового года.
В семь вечера приехали свекры.
Светлана Николаевна и Виктор Петрович. Она — бывший старший научный сотрудник, он — инженер в отставке. Привычка всё взвешивать и раскладывать по полочкам у них в крови.
Катя открыла дверь, улыбнулась:
— Проходите, раздевайтесь! Чаю сначала или сразу за стол?
Светлана Николаевна сняла свой вечный пуховик «Аляска», аккуратно повесила на вешалку, оглядела квартиру:
— Ой, Кать, как у вас чисто. И запах... курицы прямо с лестницы.
В руках у неё был пакет из «Марии-Ра». Катя уже привыкла: обычно там банка варенья или пачка печенья. Сегодня — только варенье из малины и... всё.
За столом сначала было нормально. Виктор Петрович рассказывал, как в Академе опять урезают финансирование, Светлана Николаевна жаловалась, что тонометр сломался, а новый — восемь тысяч. Дима подливал всем компот, Катя подкладывала холодец.
Потом Дима не удержался, показал родителям серёжки:
— Смотрите, как Кате подошли! Я прям угадал с размером.
Светлана Николаевна прищурилась через очки:
— Красиво. Бирюза натуральная? Дорого, наверное.
— Нормально, — Дима пожал плечами. — Главное, что нравится.
Свекровь аккуратно вытерла губы салфеткой, сложила её треугольником и сказала спокойно, будто о погоде:
— А мы с Виктором Петровичем решили, что тебе, Катюша, в этом году ничего дарить не будем.
Вилка у Кати замерла в воздухе. Она даже не сразу поняла.
— В смысле?.. — выдохнула она.
Светлана Николаевна развела руками:
— Ну посуди сама. Дима тебе и так всё покупает. И куртку новую в прошлом году, и телефон, и вот теперь серёжки. Мы на пенсии, у нас каждая копейка на лекарства уходит. Зачем нам с ним соревноваться? Ты и так не обижена вниманием. Мы лучше просто приедем, посидим, поговорим. Это же главное — общение, а не материальное.
Виктор Петрович кивнул, жуя курицу:
— Верно. Мы ж не олигархи.
Катя почувствовала, как внутри всё холодеет. Она не ждала айфона или шубы. Честное слово. Но... совсем ничего? Даже тех жалких трёх мимоз за 150 рублей, которые у метро бабушки продают?
Дима положил вилку. Голос стал жёстким:
— Мам, ты серьёзно? Это же 8 марта. Просто цветы хотя бы...
— Цветы завянут через три дня, — отрезала Светлана Николаевна. — А мы час в автобусе тряслись, чтобы вас повидать. Это разве не подарок?
Катя посмотрела на банку варенья посреди стола и вдруг поняла: всё эти годы она была для них просто «женой сына». Не дочкой. Не родной. Приятной, удобной, но чужой.
Она встала, подошла к окну. На подоконнике стояли Димины тюльпаны. Один уже поник — головка упала набок.
— Светлана Николаевна, — Катя повернулась, голос дрожал, но она уже не могла остановиться. — Я не прошу у вас денег. Мне от вас нужна была просто мелочь — открытка, шоколадка, веточка мимозы. Чтобы я почувствовала, что вы обо мне хоть раз подумали не как о «невестке», а как о человеке. А вы приехали «душу отвести», и я для вас — декорация.
Светлана Николаевна поджала губы:
— Ну и нежные мы стали... В наше время...
— В ваше время, — перебил Дима, — баба Валя мне на день рождения носки вязала. И я был счастлив. Потому что это было от сердца.
Повисла тишина. Потом свекровь встала, начала одеваться:
— Ну раз мы такие плохие, поедем. Чтоб не расстраивать.
Они ушли минут через десять. Даже варенье забрали — «а то пропадёт».
Дима стоял посреди кухни, смотрел на пустые стулья и молчал. Потом подошёл, обнял Катю сзади:
— Прости меня, Кать.
— За что?
— За то, что не остановил сразу. За то, что позволил...
Катя повернулась, прижалась к нему лбом ко лбу:
— Это не ты. Это они.
Они убрали стол молча. Катя вынесла злополучное варенье в мусорку — рука не поднялась оставить. Вернулась, достала из шкафа ту самую бутылку «Киндзмараули».
— Праздник продолжается, — сказала она и открыла вино зубами.
Они пили из горлышка, сидели на полу в гостиной, ели «Наполеон» руками. Потом танцевали под «Руки Вверх», потому что Катя любила, а Дима терпел. Потом хохотали до слёз, вспоминая, как на свадьбе Виктор Петрович поздравил их с днём строителя.
Под утро Катя вышла на балкон покурить. Внизу, у контейнеров, кто-то выбросил букет жёлтой мимозы — видимо, завял. Шарики цветов ярко желтели на сером снегу.
Она спустилась в тапках, подняла букет. Холодный, чуть примятый, но живой. Поднялась, поставила в вазу рядом с тюльпанами.
Дима, сонный, спросил из спальни:
— Это от кого?
— От весны, — ответила Катя. — Она всегда приходит. Даже если кто-то забыл.
И легла рядом с ним, прижалась всем телом. И поняла: вот он, её главный подарок — этот неуклюжий, любящий, родной человек, который никогда не забудет.
А на подоконнике стояли два букета: один — от мужа, другой — от чужой доброты, найденной в мусоре. И этого вдруг оказалось больше, чем достаточно.
