Глава 2
И вот его Пташка смеется над ним и над его решением уехать в Осинцы.
— Коль, ну мы ж были там с тобой. Ну что это? До дороги три километра, автобус в город — всего два раза в день. В деревне одни бабки да дедки. — Знаю, — отрезал Коля. — Я там родился и жил до семнадцати лет.
— Коль, тебе сейчас двадцать шесть, а ничего не изменилось. Коль, понимаешь? Ничего, — она произнесла по слогам: — Ни-че-го! Даже еще хуже стало. Разваливается деревня!
Он ее обнял, тихо, без лишних слов: прощался. Потому что это было решено давно — еще в ту ночь, когда умерла его мать. Когда он, сидя рядом с ней в грузовике, уже умершей, обнимал и шептал клятву: я стану врачом, и больше в деревне никто не умрет, потому что было некому спасти.
…В ту ночь вокруг шумела метель, и грузовик все ехал и ехал: везя мертвое тело в больницу, где уже никто не мог помочь, хоть и самый знаменитый, опытный врач! И даже сам Пирогов… окажись он вдруг там.
Доктор тогда развел руками, а молодая сестричка даже заплакала:
— Как же так? Ведь простейшая операция! Аппендицит. Студенты делают нынче!
…Николай поднялся с земли, не стал отряхиваться, взял чемодан и пошел…
Первым, кто встретился на пути, был дед Семен, которого в деревне называли Щукарь. Почему? Да потому что был вылитым дедом Щукарем, словно сошел с экрана.
— Колян, ты, либошто? Здорово! А чаво приехал?
— Здравствуйте, дедушка Семен, — чуть поклонился Коля. — Я это! — сиял парень. — Насовмем. Врачом буду у вас… у нас, то есть. Работать буду… вот! Назначение получил в районную амбулаторию. Разрешено здесь открыть. Вот предписание.
Коля вытащил из кармана бумагу, а заодно и платок: утер вспотевший лоб.
Дед Семен взял бумагу и сосредоточенно разглядел, хотя ничего не видел: давно уж без очков не читал.
Но, не подав виду, что ничего не понял в той бумаге, вернул Коле.
— Ну что ж! Добре. Молодец, Колька. Молодец! Валентина бы гордилась тобой.
Дед порывисто обнял парня.
— Слухай, а идем ко мне, — вдруг осенило деда. — Я вчерась щец наварил. А ты ж знаешь, вся деревня мои щи уважает. И баню топил вчерась. Теплая стоит. Париться нет, а помыться очень даже. А? Ты ж с дороги? Голодный ить…
Коля широко улыбнулся:
— Спасибо, дед. Конечно.
— А можешь и жить у меня. Ну чаво тебе в пустой хате-то. А у меня две комнаты свободны. Обе занимай! В одной спи, в другой — кибинет, — дед гордо произнес это слово.
— Дедушка Семен, а знаете, я приму ваше предложение.
— От и добре. От и добре, — обрадовался старик. — И тебе хорошо, и мне старику — услада. А я тебе и щец наварю и блинков напеку. А то, мабуть, когда-никогда и примем? — дед лукаво улыбнулся, хлопнув себя по горлу, но вдруг спохватился: — Ой, Колька, а у тебя, мабуть, баба есть? От же я дурень старый.
— Нед, дед, бабы нет, — твердо сказал Коля, хотя внутри еще не остыла надежда, что Ульяна одумается и приедет. Ведь была ж любовь?
…Первую неделю в амбулаторию, под которую председатель выделил целую брошенную хату, никто не приходил.
Присматривались. Прибегали пацаны — заглядывали в окно, шептались, смеялись. Подходили девчонки; иногда взрослые, лет по четырнадцать, совсем девушки. Задавали вопросы, хихикали, перешептывались, разглядывали Николая, не смущаясь.
Каждое утро он приходил в хату на окраине. Больных не было — занимался другой работой. Очистил помещение от хлама, помыл пол, окна.
Все выкрасил в красивый салатовый цвет — председатель дал краску.
— Белую бы, — заикнулся Коля.
— Прости, брат, какая есть! — развел руками Лаврентий Андреевич.
Через неделю Николай стал волноваться: а вдруг так никто и не придет. Высказал свои опасения деду Семену. А тот лишь хохотнул:
— Таки радовайся. Значить, все здоровые у нас нынча.
Коля радости деда не поддержал, потому что точно знал — болеют люди. Еще как болеют.
Но через неделю вдруг бабка Прасковья пришла с опухшей ногой.
— Сынок, мочи нет терпеть. Сделай чево-нибудь.
Коля осмотрел бабкину ногу, покачал головой, задал вопросы.
— Бабуля, у вас артрит. Я не смогу вам ничем помочь.
— А я так и знала, — фыркнула бабка.
— Так, бабуль, никто ж вам не поможет, не только я, — растерялся Коля. — Я могу вам лишь обезболивающее назначить и противовоспалительное. В город, в аптеку поедете?
— Пиши, дочка съездить.
По деревне пошел слух, что Колька Валькин совсем дурак, ничего не умеет. Только бумажку бабке Прасковье выписал.
Но лекарство, которое приписал доктор, вдруг неожиданно помогло, и по деревне пошел одобрительный шепоток.
Потом пятилетний мальчишка сломал руку и сам прибежал к Коле, боясь того, что «мамка заругает».
Так Николай выправил руку и наложил гипс — хорошо, что на днях привез из города. А потом он вместе с мальчиком отправился к нему домой.
Мать, завидев доктора и сына издалека, вскрикнула, и, выскочив на дорогу, сдернула косынку с головы и принялась отхаживать сына по спине, приговаривая:
— А я тебе говорила, а я тебе говорила.
И потом, обращаясь к Коле:
— Что у него, доктор?
И вот она-то и оказалась первой, кто назвала его «доктором», а не Колькой Валькиным.
А потом была роженица. Да еще и с преждевременными родами. Собственно потому она и была.
Пока Коля осматривал ее, она причитала:
— Да как же? Ведь еще неделю целую. Ведь восьмого собиралась в город.
— Так бывает, мамаша! — отвечал ей Коля.
Через пятнадцать часов на свет появился крепкий малыш весом почти четыре килограмма. Ну это уж Коля на глаз определил. Весов для новорожденных, конечно, в амбулатории не было.
Вот с тех пор народ и пошел к Коле. Доктор не делал ничего особенного: он просто делал свое дело. Без шума, спокойно, размеренно. И ни одного аппендицита. А Коля почему-то ждал именно аппендицит.
…Так прошло лето, наступила осень. Доктор лечил людей: к нему приходили с разным. Он помогал всем: кому-то сам, кого-то отправлял в город.
Ульяна не писала, хотя он написал ей несколько писем, в которых не приглашал ее к себе, а лишь рассказывал о том, что происходит в деревне, и с какими случаями ему приходится встречаться.
Сначала Коля очень скучал и очень страдал, а потом, когда работы стало много, как-то все стало сглаживаться и забываться. И лишь вечерами, когда удавалось чуть отдохнуть, он с большим теплом вспоминал о своей любимой девушке.
…Как-то ночью раздался стук в дверь. Дед уже крепко спал, а Коля листал большой атлас человека.
Звук был не деревенский. Как это Коля понял? Стук был глухой. Так стучат, когда не уверены, а надо ли?
Коля поспешил открыть. А кого бояться в деревне?
На пороге стоял мужчина. Худой, с перекошенным от боли лицом.
Николай сразу узнал его. Фото мелькало в областной газете. Из местной колонии во время пожара сбежали три преступника. Этот был среди них.
— Умираю, — успел прошептать мужик и упал в руки к Николаю.
— Дед, — крикнул доктор. — Подсоби.
Дед оказался рядом моментально, Коля даже подумал, что старик не спал вовсе.
— Чевой енто? Чевой с ним?
— Дед, пока не знаю. Давай-ка его на диван.
Продолжение завтра
Татьяна Алимова