Заимка Агафьи Лыковой стояла там, где кончаются дороги, карты и сам мир, понятный большинству людей. Но время, которое она столько лет пыталась держать за порогом, нашло к ней обходные тропы.
Оно не ворвалось с грохотом — оно просочилось, как весенняя капель, в виде странных, молчаливых предметов, каждый из которых был для неё целой вселенной чудес и противоречий.
Спутниковый телефон.
Его привезли люди в камуфляжных куртках с эмблемой заповедника. Чёрная, угловатая коробка с короткой антенной, похожая на кирпич.
—Агафья Карповна, это вам. На случай, если что. Через него можно до нас дозвониться. До дирекции.
Она смотрела на предмет с тем же недоверием,с каким смотрела бы на невиданного зверя.
—А как он?.. Без провода?
—Через спутник. Там, в небе, — объяснил молодой сотрудник, показывая пальцем в потолок избы.
Агафья медленно подняла глаза на закопчённые брёвна,как будто могла разглядеть сквозь них тот самый искусственный месяц.
Эта мысль — что там, в небесной вышине, висит чужое творение, ловящее её голос, — казалась едва ли не богохульной.
—И голос мой по воздуху пойдёт? Как птица?
—Примерно так, — улыбнулся сотрудник.
Он оставил подробную инструкцию на бумаге, которую Агафья спрятала в сундук, и уехал. Аппарат занял почётное, но отстранённое место на полке рядом с иконами.
Он был тёмным пятном в её деревянном мире. Несколько раз в году, когда привозили пенсию или проверяли её состояние, она слышала его резкий, пронзительный трель.
Он звонил — и звук его был таким чужим, таким электронным, что по коже бежали мурашки.
Она брала трубку, тяжёлую и неудобную. В ней звучал голос из другого измерения — голос директора заповедника, Владимира Ильича.
—Агафья Карповна, как здоровье? Как погода у вас? Не замёрзли?
—Жива, Владимир Ильич, — коротко отвечала она.
— Благодарю.
Разговор длился минуту,не больше. Полная тишина, а потом — гул в трубке, щелчки. Она клала аппарат на место, и тишина смыкалась над избушкой с новой силой, но теперь она была уже не совсем прежней. Теперь в ней жило знание: где-то там, за сотни вёрст, за горами и тайгой, её голос услышали и положили трубку. Она была не одна, даже в самой глубине своего одиночества.
Стационарный телефон.
Его провели позже. Это была уже другая операция: вертолёт, люди с катушками провода, которые растянули от ближайшего столба, стоявшего за много километров, прямо к её окну.
—Это надёжнее, Агафья Карповна, — объясняли ей.
— В экстренном случае. Заболеете сильно, или медведь будет совсем уж одолевать.
Она смотрела,как они ввинчивают в стену белую розетку, вешают на неё аппарат цвета слоновой кости. Он был проще, роднее спутникового — у него был провод, который уходил в стену и куда-то в бесконечность. Это было понятнее. Как корень дерева, уходящий в землю.
—А кто мне звонить-то будет?
—Вы можете сами. Наберите номер. Вот, видите, цифры. Наш, скорой, милиции.
Она водила пальцем над кружками с цифрами.Каждая цифра казалась ей магическим знаком, заклинанием, которое может призвать целый мир, от которого она когда-то сбежала.
Первый раз она позвонила, когда у неё три дня болел зуб, и боль стала невыносимой. Она долго смотрела на телефон, как на живую, но опасную тварь. Потом взяла трубку. В ухе зазвучал ровный гудок — голос самой проволоки, тянущейся через всю тайгу.
«Значит,жива линия», — подумала она. Дрожащим пальцем она набрала номер врача из посёлка, который ей оставили. Раздались длинные гудки. И вдруг — голос. Женский, сонный.
—Алло? Кто это?
Агафья растерялась.Голос был так близко, будто женщина стояла за дверью.
—Это… это я, Агафья. С заимки.
—А-а-а, Агафья Карповна! Что случилось?
Объяснив про зуб,она получила совет и обещание, что привезут лекарство с оказией.
Положив трубку, она долго сидела, прислушиваясь к тишине. Она только что прорубила в ней дыру. Прямо сквозь время и пространство. И дыра тут же затянулась, но память о ней осталась. Теперь тишина была хрупкой. Её можно было разбить.
Солнечные батареи.
Их привезли и установили на крыше её сарая. Большие, тёмные, стеклянные прямоугольники. Они молча ловили солнце, которого в этих краях так мало.
—Они будут давать электричество, — сказал мастер.
— Для света. Можете лампочку повесить.
Когда всё было готово,он щёлкнул выключателем в сенях. И зажглась лампочка. Не трепетное, живое пламя лучины или коптилки, а ровный, холодный, бездушный свет. Он выхватывал из темноты углы, стены, вещи, делая их резкими и плоскими. Агафья не сразу привыкла. Этот свет не грел душу. Но он гнал прочь густую, почти осязаемую тьму таёжных ночей.
Вечерами она могла теперь сидеть и шить, не щурясь, не наклоняясь к огню.
Лампочка висела под потолком, как маленькое, пленённое солнце. Иногда она смотрела на неё и думала о тех батареях на крыше, которые копят дневной свет, чтобы отдать его ночью.
Это было похоже на волшебство, но волшебство бездушное, механическое. Она ценила свет, но не любила его. Он был полезным слугой, но не другом.
Пиротехника.
Это было, пожалуй, самым странным вторжением. К ней приехали студенты — молодые, шумные, пахнущие городом. Они привезли с собой коробки с петардами.
—Агафья Карповна, это чтобы медведей отпугивать. Безопаснее, чем выходить с топором.
Они вышли на полянку перед избой.Один из парней, Вадим, достал из коробки маленькую красную бумажную трубку.
—Смотрите, вот здесь фитиль. Поджигаете спичкой, отходите и бросаете. Не в сторону избы!
Он чиркнул спичкой,поднёс к фитилю. Тот зашипел, заискрился. Вадим отбросил петарду в снег. Раздался оглушительный, сухой хлопок, от которого Агафья невольно вздрогнула и прикрыла уши.
Воздух запахло порохом — знакомым, но в таком мирном контексте странным запахом.
—Видите? Медведь испугается и убежит. Они звука боятся.
Она попробовала сама. Рука дрожала. Она десятки лет боялась огня — он был источником жизни, но и страшной разрушительной силой. А тут нужно было сознательно создать маленький взрыв. Фитиль загорелся. Она, не целясь, швырнула трубку подальше от себя и зажмурилась.
БА-БАХ! Эхо покатилось по лесу, спугивая птиц.
—Молодец! — закричали студенты.
Агафья смотрела на клочок дыма,тающий в морозном воздухе. В её руке остался едкий запах.
Это была не молитва и не труд. Это была магия, упакованная в бумажку. Магия, которую может совершить даже старуха.
И вот однажды осенью, когда медведь-шатун, привлечённый запахом вяленой рыбы, стал кружить вокруг избы, роняя слюни и тяжко дыша, Агафья вспомнила про коробку.
Она вышла на крыльцо. Зверь встал на задние лапы в двадцати шагах, громадный, голодный. Раньше она бы заперлась и молилась, или, в отчаянии, взяла бы вилы.
Теперь она дрожащей рукой достала петарду, чиркнула спичкой о коробок — звук заставил медведя насторожиться. Она подожгла фитиль и бросила его в сторону зверя, но не в него.
Оглушительный разрыв, вспышка, клубок дыма. Медведь отпрянул, как от удара, издал утробный, испуганный рёв, развернулся и бросился в чащу, ломая кусты. Агафья стояла на крыльце, чувствуя, как бешено колотится сердце.
В воздухе висел запах серы и победы. Победы, одержанной не силой, не хитростью таёжника, а силой чужого, привезённого знания.
Она вернулась в избу. Взгляд её скользнул по полке: чёрный спутниковый телефон, слоновый аппарат стационарного. На улице темнело, и вот-вот должна была сама зажечься лампочка, питаемая тихими батареями на крыше. В углу лежала коробка с петардами — оглушительный голос, который она теперь могла вложить в свою немощную руку.
Она села на лавку. Вокруг неё стояли не просто предметы.
Это были послы. Послы того мира, который она отвергла. Они не требовали от неё изменить свою веру или образ жизни. Они просто были. И своим присутствием они меняли само качество её одиночества. Она была всё так же одна. Но её одиночество теперь было подключено ко всему миру тончайшими, невидимыми нитями: проводами, радиоволнами, лучами солнца, взрывами пороха.
Она оставалась отшельницей, но её скит тихо превращался в странную, крошечную столицу на самой границе двух вселенных — вечной, божьей тайги и стремительного века.
И она правила этим микрогосударством, научившись говорить на том и другом языках.