Мир шестнадцатилетней Софии умещался в её комнате — небольшой, с постерами на стенах, которые так раздражали маму, и с вечным беспорядком на столе, за который ругал отец.
Они жили втроём в небольшой квартире на окраине города. Жили как будто на разных планетах.
Родители Софии — люди из другого, советского, мира, где джинсы с дырками — это «стыдоба», громкая музыка — «головная боль», а мечты о чём-то большем, чем «стабильная работа на заводе» — «глупости».
— Соня, ты опять в этом… рванье? — морщилась мама, глядя на её модные джинсы. — Люди же смотрят, смеются.
— Мам, это модно, — устало отвечала девушка. — Никто не смеётся.
— Мы в твои годы… — начинал отец, и София заранее знала, что будет дальше. Про скромность, про учёбу, про то, что «надо думать о будущем, а не о тряпках».
Она их любила, конечно. Но эта любовь была какой-то вымученной, сложной. Как будто она должна была всё время оправдываться за то, что она — это она.
Всё изменилось, когда в их компании появился Лёша. Он был на два года старше, приехал из соседнего города поступать в университет. Высокий, немного неловкий, с умными, серьёзными глазами и удивительно вежливой улыбкой.
Он не пытался казаться крутым, не сыпал дурацкими шутками. Он просто был.
В первый же вечер, когда их познакомили, они как-то сразу выделили друг друга из толпы. Разговорились о книгах, потом о музыке, и выяснилось, что оба любят старый рок и оба считают, что в современных песнях «души нет».
Это был их мир, крошечный, но настоящий, сотканный из взглядов, полуулыбок и долгих разговоров обо всём и ни о чём.
Сначала — симпатия. Потом, незаметно для них самих, она переросла в любовь. Ту самую, первую, от которой перехватывает дыхание и хочется летать.
Лёша был другим. Он не торопил, не настаивал. Он приносил ей полевые цветы, читал стихи, держал за руку так, словно она была из хрусталя.
— С тобой… спокойно, — как-то призналась она, когда они сидели на скамейке в парке.
— А с тобой — светло, — просто ответил он.
Тот летний вечер был тёплым и пах скошенной травой. Они гуляли до самой темноты, и звёзды, высыпавшие на небо, казались ближе, чем обычно. Родители Софии уехали на дачу, и квартира, обычно наполненная упрёками, была пустой и тихой.
Всё случилось само собой. Без спешки, без глупостей. Это было продолжение их разговоров, их взглядов, их нежных прикосновений. В тот вечер их отношения перешли на новый уровень, и для Софии это было не падение, а взлёт.
Ей хотелось кричать от счастья, хотелось поделиться этим с кем-то самым близким. С мамой.
Она представляла, как придёт к ней, сядет рядом и скажет: «Мам, я люблю. И я счастлива».
Но, представив мамино лицо — поджатые губы, осуждающий взгляд, — она поняла, что не сможет. Мама не поймёт. Мама будет ругать. Скажет, что она «распущенная», «думает не головой», что «в подоле принесёт». И это хрупкое, светлое чувство разобьётся о стену непонимания.
Поэтому София промолчала.
Шли месяцы. Наступила осень, потом зима. София училась в выпускном классе, готовилась к экзаменам, мечтала поступить в тот же университет, что и Лёша. Они виделись почти каждый день.
В какой-то момент она начала чувствовать себя странно. Тошнило по утрам, кружилась голова. Списывала на усталость, на стресс перед экзаменами.
В тот день ей стало плохо прямо на уроке химии. Мир поплыл перед глазами, и учительница, испугавшись её бледности, отправила домой.
София еле дошла до квартиры. Ноги были ватными, в ушах звенело.
Мама, увидев её на пороге, ахнула.
— Соня! Что с тобой? На тебе лица нет!
Она тут же вызвала такси, и через полчаса они были в приёмном покое ближайшей больницы. У Софии взяли анализы, сделали УЗИ. Она сидела в коридоре, прислонившись к холодной стене, и думала только о том, чтобы это была не какая-нибудь страшная болезнь.
Врач, пожилая женщина в очках, вызвала их в кабинет.
— Ну что, мамочка, — сказала она, глядя на мать поверх стёкол. — Поздравляю. Ваша дочь беременна. Срок — около двенадцати недель.
Воздух в кабинете стал густым. София перестала дышать.
— Что? — выдохнула мама.
Она посмотрела на дочь так, словно видела её впервые. В её глазах плеснулся ужас, потом — гнев.
— Этого не может быть, — прошептала она и медленно сползла на стул.
Врач подала ей стакан воды.
— Может, — спокойно констатировала она. — Ещё как может.
Мама сидела несколько минут, глядя в одну точку. Потом резко выпрямилась, и лицо её стало жёстким, как камень.
— Доктор, — сказала она ледяным голосом. — Нам нужно это… прервать. Как можно скорее. Организуйте, пожалуйста.
— Мама, нет! — вскрикнула София. Слёзы хлынули из глаз. — Мамочка, не надо, пожалуйста!
— Молчи! — шикнула на неё мать. — Ты уже доумничалась!
Врач вздохнула.
— Вообще-то, срок уже пограничный, — сказала она. — И решать тут не вам, а ей. Ей уже есть шестнадцать. Но я, конечно, на вашей стороне. В её возрасте рожать — это ломать себе жизнь.
София плакала, умоляла, но мама была глуха. Она как будто видела перед собой не дочь, а проблему, которую нужно срочно устранить.
Дома был ад. Рассказали отцу. Он сначала молчал, потом начал кричать. Про позор, про то, что «они её не так воспитывали», про то, что «теперь на всю жизнь клеймо».
— В подоле принесла! Как я и говорила! — вторила ему мать. — Мы теперь людям в глаза смотреть не сможем!
София сидела на диване, сжавшись в комок, и слушала их крики. Она была одна против всего мира.
На следующий день вместо школы она пошла к Лёше. Он жил в общежитии, в маленькой комнате на двоих с соседом. Он вышел на улицу, где его ждала София.
Она рассказала ему всё. Сбивчиво, захлёбываясь слезами. Про больницу, про маму, про скандал.
Лёша слушал, и лицо его становилось всё бледнее. Когда она закончила, он долго молчал, глядя в стену. Шок был написан на его лице так отчётливо, что Софии стало страшно.
— Лёш? — тихо позвала она. — Скажи что-нибудь.
Он поднялся.
— Мне… мне надо подумать, — выдавил он.
И ушёл. Просто ушёл, не попрощавшись, не обняв её, не сказав ни слова утешения.
София осталась сидеть одна. Надежда, которая теплилась в душе, погасла. Он её бросил.
Ближайшую неделю она его не видела. Он не отвечал на звонки, не читал сообщения. Он исчез.
А дома продолжался прессинг.
— Ну что, дождалась? — ехидно говорила мать. — Сбежал твой принц. А ты ещё сопли размазываешь. Собирайся, я тебя на завтра в больницу записала. Пока не поздно.
София больше не спорила. У неё не было сил. Любимый человек её предал. Родители от неё отвернулись. Она была одна, и впереди была только пустота.
Она согласилась.
В назначенный день они пришли в больницу. Коридор был длинным, холодным, с казёнными скамейками вдоль стен. Пахло хлоркой и чужой болью.
София сидела, уставившись в пол, и ждала, когда её вызовут. Мать сидела рядом, прямая, как палка, с грозным видом надзирателя.
«Хотя бы сейчас, — думала София, — хотя бы сейчас она могла бы просто обнять меня. Пожалеть. Сказать, что всё будет хорошо».
Но мама только подливала масла в огонь.
— Вот, видишь, чем твоя любовь кончилась? — цедила она сквозь зубы. — Бросил, и хвостом вильнул. А нам теперь расхлёбывать. Всю жизнь бы ему потом алименты платила, дура.
Из кабинета вышел врач. Та самая, пожилая. Она посмотрела на них, кивнула:
— Анализы готовы. Можете заходить, будем готовиться.
Она пошла им навстречу, но вдруг замерла, глядя куда-то за их спины.
По коридору, сбивая с ног медсестёр, бежал Лёша. Растрёпанный, запыхавшийся, с огромным, нелепым в этой стерильной обстановке букетом алых роз.
Он подбежал к ним и остановился, тяжело дыша.
— Соня… — выдохнул он. — Успел… Я думал, не успею.
Он опустился перед ней на одно колено, прямо на холодный кафельный пол, не обращая внимания ни на мать, ни на врача, ни на удивлённых пациентов.
— Соня, прости меня, — заговорил он быстро, сбивчиво. — Я был в шоке. Я испугался, я дурак. Но я не сбежал. Я всё это время всё устраивал.
Он говорил, а София смотрела на него, и мир вокруг снова обретал краски.
— Я снял квартиру, — продолжал он. — Маленькую, но нашу. Я позвонил родителям. Они сначала тоже были в шоке, но потом… они приехали. Они здесь, в городе. Они помогут. Я перевёлся на заочное и устроился на работу. В ночную смену, в типографию. Денег будет немного, но мы справимся. Мы всё сможем.
Он достал из кармана маленькую коробочку, открыл её. Внутри было простое серебряное колечко.
— София, я люблю тебя. Я люблю нашего ребёнка. Выходи за меня замуж.
Время замерло. София смотрела то на него, то на кольцо, то на цветы.
Первой очнулась мать.
— Ты! — взвизгнула она, вскакивая. — Женишок нашёлся! А ну пошёл вон отсюда! Поиграешься и бросишь! А нам потом с ребёнком нянчиться? Вон!
Но София уже не слышала её. Она бросилась к Лёше, обняла его, уткнулась лицом в его плечо и зарыдала. Но это были уже другие слёзы — слёзы облегчения и счастья.
— Я думала, ты бросил меня, — шептала она.
— Никогда, — он гладил её по волосам. — Я просто не знал, как всё сделать правильно. Я пришёл к тебе домой, а бабки у подъезда сказали, что мать тебя в больницу потащила. Я бежал так, как никогда в жизни не бегал.
Он поднял её с колен, взял за руку.
— Пойдём отсюда, — сказал он твёрдо. — Пойдём домой.
Он уводил её по коридору, подальше от этого страшного места, от криков её матери, от запаха хлорки.
Они ушли. София перевелась на домашнее обучение. Лёша работал по ночам, а днём спал. Его родители, простые, добрые люди, действительно приехали и помогали во всём: привозили продукты, делали ремонт в их съёмной квартирке. Мама Лёши, тётя Валя, учила Софию готовить и вязать пинетки.
— Ничего, дочка, — говорила она, по-матерински обнимая её. — Главное, что вы вместе. А остальное — наживное.
София с большим животом сдала выпускные экзамены. Аттестат ей принесли на дом.
Через пару недель после этого они расписались. Без пышной свадьбы, без белого платья. Просто пришли в ЗАГС вдвоём, в джинсах и футболках. С ними были только родители Лёши.
А ещё через месяц София родила сына. Маленького, крикливого, с Лёшиными серьёзными глазами.
Его родители были на седьмом небе от счастья. Дедушка купил самую дорогую коляску, бабушка завалила внука распашонками и чепчиками.
На выписку из роддома приехали все. Лёша стоял с огромным букетом, его родители суетились вокруг, фотографировали.
София глазами искала в толпе свою маму. Она надеялась, что та придёт. Что, увидев внука, она смягчится.
Но её не было. Она не пришла. Не позвонила. Словно вычеркнула дочь из своей жизни.
София стояла на крыльце роддома, прижимая к себе тёплый, пахнущий молоком комочек, и смотрела на свою новую семью. На Лёшу, который смотрел на неё с обожанием. На его родителей, которые уже спорили, на кого больше похож внук.
Ей было немного грустно. Но впервые за долгое время она чувствовала себя не одинокой. У неё есть семья.
👍Ставьте лайк, если дочитали.
✅ Подписывайтесь на канал, чтобы читать увлекательные истории.