Люди постоянно слышат предостережения против агрессии, но продолжают тянуться к ней и ее атрибутам: оружию и большим мышцам, дерзости и наглости, умению угрожать, подавлять и разрушать. Что-то внутри нас упрямо верит, что агрессия способна хорошо защитить нас от угроз внешнего мира. Мы боимся, что станем уязвимее, если отпустим ее.
Там, где бессильна теория, помогает опыт, поэтому я расскажу пару историй из своей жизни.
В юности одним из моих главных увлечений было чтение книг в жанре фэнтези и фантастики. Они будоражили воображение, рисовали в уме красочные картины и отличались невероятным разнообразием миров, героев и сюжетов, чем не могла похвастаться более реалистичная литература. Я сотнями читал лучшие образцы этих жанров, перемежая их с более серьезными художественными и философскими произведениями. Оглядываясь назад, я понимаю, что моя тяга к небывалому и нереальному была проявлением великого томления человека по исследованию богатства жизненных возможностей и преодолению самого себя. Ницше назвал эту волю, толкающую нас далеко за пределы непосредственной данности, стрелой тоски по другому берегу.
Это было начало 2000-х, и пока я читал свои книги, в мире происходил первый бурный расцвет видеоигр: повсюду открывались компьютерные клубы, а полки магазинов наводнили компакт-диски с играми и игровые журналы. Стоит ли говорить, что это была гремучая смесь, перед которой я оказался совершенно бессилен! Компьютерные игры будто бы разом удовлетворяли большинство потребностей моей «стрелы тоски»: в освоении нереального и фантастического, общении, состязании, совершенствовании и творчестве. Что эти обещания весьма обманчивы, стало понятно лишь позднее.
В компьютерных клубах собирались очень разные молодые люди, и среди их завсегдатаев было много потерянных подростков из неблагополучных семей. Они рефлекторно бежали от суровой реальности и своей фрустрации в виртуальный мир, где было очень легко забыть о прошлом, настоящем и будущем и добиться некоторого подобия успеха.
Туда приходили и «крутые парни», которых было принято считать сильными. Некоторые из них были преступниками. У них были большие мышцы и умение ими пользоваться, а иногда они открыто носили при себе оружие. Они были дерзкими и смелыми, не боялись отстаивать свои права, защищать свой статус и свою территорию и решительно отражали любые нападки. Словом, это были как раз те самые люди, которые обращались к агрессии как для защиты, так и ради обогащения.
Я довольно быстро заметил, что, по иронии, именно самые сильные и крутые парни регулярно оказывались в наибольшей опасности и представляли собой самую уязвимую группу населения. Они постоянно попадали в неприятности, устраивали массовые потасовки (в самой крупной из них, по моим подсчетам, было около 200 человек), получали травмы, и их увозила милиция или скорая помощь. Можно было вывести строгую математическую закономерность и построить график, наглядно показывающий: чем более крутой и сильной является личность, тем хуже складывается ее судьба.
В то же самое время я занимался различными видами боевых единоборств: айкидо, дзюдо, каратэ и даже армейским рукопашным боем. Там тоже было много сильных личностей, с которыми шутки были плохи. У них были большие мышцы, много напора и уверенности в себе. И они прекрасно дрались. У них было много друзей, влияния и порой даже оружие. Значит ли это, что их высокоразвитая способность к агрессии и готовность ее незамедлительно применять помогала им защитить себя и своих близких? Отнюдь! Они-то в самую первую очередь и попадали в различные неприятности, умирали, получали травмы, теряли здоровье, друзей, имущество и жизненные перспективы.
Они притягивали к себе беду, будто магниты. Наличие у них большой грубой силы и вера в ее ценность приводили к тому, что они были более склонны прибегать к агрессии, когда это не было нужно, и в объеме, в котором не следовало. Подпав под ее очарование, они оказались в ее власти. Цепочка их поступков раз за разом приводила их в опасные ситуации, а затем толкала их искать из них выход с помощью той же агрессии, которая их туда привела, а потому весь цикл повторялся снова и снова.
У них было много грубой силы, было умение обманывать и устраивать махинации, были мышцы, ножи и пистолеты и умение всем этим пользоваться. Но как бы ни был крут человек, каким бы совершенным ни было его каратэ или искусство манипуляции, когда он сталкивается с двумя, тремя или четырьмя менее крутыми противниками (счет можно продолжать и дальше), он проигрывает. Когда он позволяет себе мгновение слабости и его внимание отвлекается, он также проигрывает. Агрессия магнетически притягивает беду в нашу жизнь, и потому те, кто охотно прибегают к ней, сталкиваются с враждебностью мира на порядок чаще остальных.
С другой стороны, как в компьютерных клубах, так и в секциях боевых единоборств были менее храбрые и сильные люди. Не то чтобы они проигрывали в состязании с альфа-особями и благодаря этому становилось понятно, что они не так круты. Скорее им разными способами удавалось не принимать участие в их состязаниях, на их условиях и по их правилам. Они играли в другие игры на других полях. А когда они встречались на одном поле, то следовали иному набору правил. Если они и соревновались с кем-то, то в других дисциплинах, нежели грубая сила.
Одним из людей этой категории был я сам. Я не был ни физически слаб, ни труслив и мог за себя постоять, но все так складывалось, что мне практически не приходилось этого делать. В этом подростковом мире, где регулярно происходили драки и массовые разборки, я не участвовал ни в одной из них (если не считать дружеской возни во дворе). За всю жизнь я ни разу не был избит. Может быть, сейчас это звучит как что-то само собой разумеющееся, но в те годы и в той среде — это было нетривиальное достижение, заслуживающее ордена на груди или по меньшей мере почетной грамоты.
Я вовсе не старался избежать столкновений, не прятался по углам, не имел привычки отступать при первых признаках опасности или терпеть оскорбления. Никто и не пытался бросить мне вызов, оскорбить меня или втянуть в конфликт за исключением пары пустяковых случаев. Я будто бы находился в сердце бури – крошечной области относительного покоя, по границам которой ветер рвет и крушит все, что попадается ему на пути.
Здесь был элемент удачи, и нелепо было бы это отрицать. Наша жизнь зависит не только от наших поступков, но и от неисчислимого множества живых существ и явлений природы вокруг нас. Тем не менее одной удачей это объяснить нельзя, ибо похожее происходило и с другими людьми, которые не следовали по пути агрессии, но вместе с тем не вели себя трусливо и податливо.
Однажды мне к горлу приставили нож и некоторое время подержали этот сюрприз в таком положении, чтобы посмотреть на мою реакцию, как бы в шутку и в качестве испытания. В другой раз мне и моим друзьям угрожали заряженным пистолетом. В обоих случаях я не помню никакого страха, но также никакой наглости, дерзости и крутости. Напротив, это показалось мне забавным и любопытным, особенно случай с пистолетом. У меня не было желания показать свое каратэ, преувеличить свои связи, запугать, умаслить или трусливо сжаться.
Вместо отступления или нападения, страха или агрессии я проявлял юмор, немного сдержанности, немного благоразумия, немного невозмутимости и что-то отдаленно напоминающее мягкость и твердость. В итоге напряжение спадало, и конфликт заканчивался в точке максимально близкой к его началу. Для победного завершения этих столкновений не нужно было отступать, просить и унижаться, но не следовало также напирать и принижать. Не нужно было ни значительного движения назад, ни значительного движения вперед. Требовалось всего лишь сохранять свое положение и поддерживать мужественную, правдивую и спокойную коммуникацию.
Картина была бы неполной, если не сказать, что помимо всех этих прекрасных качеств во мне было и неимоверное количество глупости. Тем не менее эта глупость не была тотальна. Даже тусклых искр благих качеств ума, которые у меня были, оказывалось достаточно, чтобы я не притягивал беды, которые притягивали многие другие.
Однажды на Шри-Ланке я вступился за несправедливо обиженного туриста и сделал замечание двум молодым местным жителям. Они оказались братьями и боевыми ветеранами кровавой гражданской войны, которая длилась там пару десятилетий. Они очень возбудились и начали гневно разговаривать, но я не проявлял ни гнева, ни страха. Я не пытался контролировать ситуацию, не предлагал ситуации контролировать меня, а вместо этого вступил в честную, спокойную и внимательную коммуникацию без всякого намеченного итога. Мы говорили около получаса, и один из братьев упорно искал, за что бы зацепиться, чтобы начать вести себя более агрессивно, но никак не находил. Некая невидимая сила постоянно держала его на расстоянии. В итоге мы весьма дружески поговорили и распрощались на очень положительной ноте.
Этот феномен имеет и вполне научное объяснение. Мы — существа социальные, и наши нервные системы постоянно считывают друг друга. Агрессия очень зависима от резонанса: нападающий бессознательно ждет ответной реакции — либо страха (реакции жертвы), либо встречной ярости (реакции врага). Это топливо, на котором работает двигатель примитивной конфронтации. Но когда вы предлагаете в ответ спокойную доброжелательную твердость, вы ломаете привычный алгоритм. Агрессору просто не за что зацепиться, его крючки проскальзывают по гладкой поверхности вашего нежелания как бежать назад, так и бежать вперед. Он оказывается в вакууме, где его ярость, не находя отражения, приходит в недоумение и иссякает. В этом очищенном пространстве из конфронтации может родиться коммуникация — к пользе и удовольствию всех ее участников.
Отказ от агрессии не означает отказ от силы. Напротив, это единственный путь к ее обретению. В древних традициях всегда существовало четкое различие между архетипом убийцы и архетипом воина. Убийца движим злобой, страхом и жаждой наживы; он нападает, чтобы компенсировать свою внутреннюю неполноценность, и является рабом своих бессознательных автоматизмов. Он беден и слаб. Воин же вступает в бой с целью создать или защитить. Его выбор свободен, а его внутреннее состояние — не ярость и бедность, а собранность, покой и ощущение изобилия. Он силен и движим чистой волей к созиданию.
Мягкость вместо отступления, твердость вместо нападения, коммуникация вместо контроля не устраняют нашу уязвимость, не спасают от всех бед и нападок, но все же хорошо защищают нас. Они наделяют нас иными способами решения проблем, нежели грубая сила, и стократ сокращают число ситуаций, в которых может понадобиться ее применить. Я знаю, что если бы я искал защиты в агрессии и пробовал в ситуациях опасности применить какое-нибудь крутое каратэ (будь то словесное или физическое), я мог бы быть уже мертв. Вместо этого исхода теперь у меня в запасе есть несколько забавных историй.
Говорят, что жизнь беспощадно обходится со слабыми, и это так. Но еще беспощаднее она обходится с «сильными» — с теми, кто в своем невежестве отождествляет силу с агрессией и контролем. Их она с хрустом перемалывает в самых первых рядах.
О чем не сказал Достоевский
Я рано начал задумываться о природе агрессии и полном диапазоне ее последствий. Очевидно, что она делает человека неосторожным, неуравновешенным, глупым и потому навлекает на него беды. Но я знал, что это далеко не все.
Существует много людей, которые не прошли полноценную социализацию в раннем детстве и в зрелом возрасте продолжают красть чужие игрушки, обзываться, бить и кусать, но им будто бы все сходит с рук. Они не только не получают внешнего воздаяния, но и держатся довольно бодро и весело. Может быть, им известен какой-то обходной маневр? Или же дело в том, что агрессия является эффективным средством при условии, что мы учимся умело ее использовать?
Примерно в то время я прочел «Преступление и наказание» Достоевского. Достоевский пришел к выводу, что даже если человек, следующий при построении своей жизни по пути агрессии, сможет избежать внешнего наказания, он будет осужден судом своей совести. Он не сможет вынести пятен несмытой крови на своей душе и обречет себя на долгое и болезненное покаяние. Честно говоря, меня не очень впечатлила эта книга, которая не идет ни в какое сравнение, к примеру, с его блестящими «Записками из подполья». Уже тогда я не был настолько наивным, чтобы думать, будто совесть сильно гложет тех, кто грабит и разрушает мир вокруг себя. Да, суд совести существует, но человек предстает перед ним куда реже, чем нам бы того хотелось, ибо изобретает тысячи способов рационализировать свои прегрешения и перекрасить черное если и не в белое, то в приятные светло-серые тона.
Многие заглядывают внутрь себя и быстро понимают, что могут грабить, мучить и вредить и не очень переживать по этому поводу. Затем они делают это, и выясняется, что их прогноз был безупречным.
Итак, агрессия обрекает на внешние беды и заставляет некоторое число людей раскаиваться из-за содеянного, но я чувствовал, что это еще не все и что это даже не главные ее последствия. Прошли годы, прежде чем я понял, что о самом важном в «Преступлении и наказании» не было сказано. Несмытая грязь злонамеренности, о которой мы позабыли и совсем не переживаем, никуда не исчезает. Она въедается в нас и начинает незримо менять то, кем мы являемся.
Склоняя человека забирать и разрушать, агрессия порождает не только многочисленные конфликты между ним и внешним миром, но и масштабные внутренние поломки и противоречия. Она запускает процесс загнивания и распада нашего духа. Чаще всего мы даже не замечаем этого, поскольку под воздействием агрессии сама способность к осознанию медленно распадается на составляющие. Это и делает ситуацию особенно тяжелой.
Мы можем держаться бодро и ликовать и испытывать различные положительные эмоции, но мало-помалу само качество этих эмоций меняется. Из них уходит глубина, от них хлопьями отслаиваются тонкие нюансы; наши переживания становятся плоскими и превращаются в тупой и примитивный кайф, который мы бы никогда не захотели испытывать, если бы только помнили о том, что бывают состояния ума совсем иного рода.
В этом и состоит все коварство процесса. Нам может казаться, что нам хорошо, и в некотором смысле это верно, но многомерное «хорошо», напоенное смыслами и красками, постепенно становится двумерным и блеклым, а затем вырождается в плоскость. Это радость, но такая безликая и серая, что поистине страдание было бы предпочтительным, если бы оно только содержало в себе глубину, смысл и богатство граней. Это удовольствие, но похожее на дешевый фастфуд вместо изысканного блюда: вкус сильный и бьющий по рецепторам, но оставляющий после себя тяжесть и жажду. Со временем даже этот одномерный кайф уходит, и за ним обнажается пустота, которую уже ничем не заполнить.
То, что происходит с эмоциями, происходит со всем восприятием человека: картина мира деградирует, рассыпается на кусочки и расслаивается хлопьями, но низкая скорость процесса и притупленное самосознание не позволяют оценить масштаб происходящего. Мир покидает осмысленность, наполненность, волшебство. Из него пропадают краски и нюансы, для описания которых в нашем языке не существует подходящих слов.
Так как ум усыхает и перемещается в мир с меньшим числом внутренних измерений, он практически забывает про то важное, что утратил. В двумерной реальности ты уже не можешь представить себе, что такое объем. Поэтому человеку и начинает казаться, что «такова жизнь», это и есть «счастье», так и должно быть и, более того, так было всегда. Он забывает светлые, ясные и содержательные переживания детства и юности, забывает и про опыты своего недавнего прошлого, когда порча еще не расползлась так широко.
Раскольников еще очень легко отделался. Он смог смыть некоторые ядовитые пятна, оставляемые агрессией, до того, как они глубоко въелись, поскольку с ясностью увидел происходящее. Его совесть сыграла свою роль и не позволила ему забыть и двинуться дальше, не произведя внутренней работы по очищению своего ума. Если наша совесть по тем или иным причинам молчит, то лишь с развитой осознанностью мы можем распознать происходящее и вовремя обратить процесс вспять. Мы можем заметить, что даже малые всполохи и акты агрессии воздействуют на качество наших умственных состояний.
Благодаря осознанности к самим себе мы получаем возможность понять и спрогнозировать то, как происходит сползание человека в нижние миры. С другими происходит то же самое, что мы видим в самих себе после крошечных искорок и угольков отторжения и злости, но умноженное в тысячи раз. Нужно всего лишь экстраполировать наблюдения за своим умом и проследить функциональные траектории своих состояний, как это делает ученый, рассчитывая траекторию движения объектов в пространстве.
Вот как выглядит самый глубокий слой дурной кармы: она не в том, что человек, который следует путем жажды обладания и агрессии, заболевает, ломает ногу, теряет деньги или начинает страдать. Все это случается, но остается крайне поверхностным. Что куда страшнее, само сознание человека спускается в подземный мир и сперва вырождается до полуживотного состояния, а затем распадается на части. То, что он не видит происходящего и уверен, что у него «все схвачено», само по себе есть высшая форма наказания. Это лишает его всяких резонов повернуть назад. Куда? Зачем? Все же хорошо!
Грехи отцов
У агрессии имеется последняя и самая многочисленная группа последствий…
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Заказать новую книгу автора (2025 г.)