2024 год

2024 год. Мамы не стало, и мир, будто сломанный маятник, стал качаться в непривычном ритме.

Квартира осталась — но не как наследство, а как последняя пауза в её жизни. Муниципальная, вечно «не сейчас», вечно «успеем».

После похорон мне сказали, что у меня есть всего пару дней, чтобы забрать мамину жизнь по сумкам: вещи, книги, тряпки, посуду — всё, из чего состояла женщина, с которой у меня были сложные, запутанные отношения. Мы любили друг друга — по-своему, неровно, урывками, иногда через боль. И, наверное, поэтому прикосновение к её вещам оказалось таким нестерпимо острым.

В шкафу со сломанной дверцей невозможно было найти просто «одежду».

В старом ковре — просто «ковёр».

Каждая вещь, к которой я тянулась рукой, возвращала меня в детство — не идеальное, не солнечное, со своими травмами и тишинами, с недосказанностями, с желаниями быть услышанной, с редкими моментами тепла, которые врезались в память до крови.

И каждый раз, когда я брала что-то в руки, внутри начинало жечь так сильно, будто кто-то раскручивал заново всю историю нашей семьи.

И вчера, оказавшись в Кемеровском филиале РГИСИ на спектакле «Апология хлама», я снова в это провалилась.

Монопьеса Дарьи Желомоновой — монолог молодого человека, который приезжает на дачу, приготовленную к продаже, чтобы забрать «что-то важное»… если там вообще осталось хоть что-то важное. Хлам здесь — не мусор, а слоистая геология памяти: всё, что мы складываем внутрь себя десятилетиями, пока не приходит время разбирать завалы.

Арсений Леонтьев в этой роли — как человек, живущий на границе собственного ребра. Он то погружается в воспоминания, то выныривает из них, то снова соскальзывает в ту внутреннюю яму, где тошнит от прошлого и одновременно тянет к нему.

Минималистичная сценография — всего несколько предметов на сцене — делает это путешествие ещё более болезненным: ведь чем меньше вещей, тем громче звучит память.

И в какой-то момент я поняла, что больше не могу держаться.

Слёзы текли так, как текут только в безопасных местах — долго, нескромно, без попыток спрятать.

Потому что на сцене происходило ровно то, что находится у меня внутри: разборка того самого «хлама», который на самом деле является сердцевиной нашей истории.

Арсений…

Спасибо тебе.

За то, что вернул меня в те короткие, мучительные дни после маминой смерти — дни, когда я касалась её вещей и чувствовала, как внутри всё горит.

За то, что дал мне право снова вспомнить детство — неровное, трудное, живое.

За то, что показал: вещи действительно ничего не значат… пока не исчезает человек, который придавал им вес.

Спасибо за эту честную, тихую терапию, которая разговаривает с самыми трудными местами внутри.