Я замерла в коридоре с чашкой чая в руках. Дверь в комнату Славика была приоткрыта, и его голос доносился отчётливо.
— Да понимаю я всё. Но мать — обуза, что тут поделаешь.
Чай плеснул на пальцы. Горячо. Больно. Но эта боль была ничем по сравнению с той, что разлилась внутри.
***
Славик вернулся жить ко мне полгода назад. Развёлся с женой, делили квартиру, ему временно негде было остановиться. Я обрадовалась тогда — господи, как обрадовалась. Пятый год жила одна после смерти мужа, а тут сын под боком. Тридцать два года ему, взрослый мужик, а для меня всё равно ребёнок.
Мне пятьдесят четыре. Работаю медсестрой в поликлинике, до пенсии ещё шесть лет. Зарплата маленькая, но на жизнь хватает. Квартира своя, двушка в хрущёвке. Не хоромы, но чистенько, уютно. Муж Коля, царствие небесное, всё своими руками сделал — и ремонт, и мебель встроенную.
Когда Славик сказал, что поживёт у меня, я сразу начала готовиться. Перестелила ему диван в его бывшей комнате, накупила продуктов, даже занавески новые повесила. Хотелось, чтобы ему было хорошо. Чтобы отдохнул от этого развода, пришёл в себя.
Первый месяц всё было замечательно. Славик приходил с работы, я кормила его ужином, мы разговаривали. Он рассказывал про свою фирму — он программист, я половину слов не понимала, но слушала внимательно. Сын всё-таки.
Потом что-то изменилось.
Славик стал задерживаться допоздна. Приходил хмурый, молчаливый. Ужинал один, уходил в комнату, закрывал дверь. Я думала — переживает из-за развода. Или на работе проблемы. Не лезла, ждала, когда сам расскажет.
Не рассказывал.
А потом я услышала этот разговор.
***
Я стояла в коридоре и не могла пошевелиться. Чай остывал в руках. Славик продолжал говорить, но я уже не слышала слов. Только одно крутилось в голове: обуза, обуза, обуза.
Двадцать лет я его растила одна. Коля ум.ер, когда Славику было двенадцать. Инсульт, мгновенно. Утром ушёл на работу, вечером позвонили из больницы. Даже попрощаться не успели.
Я тогда чуть с ума не сошла. Но нельзя было раскисать — сын маленький, ему мать нужна. Работала на две ставки, чтобы вытянуть. Ночные дежурства, подработки. Экономила на всём, только бы Славик ни в чём не нуждался.
В институт его устроила, на бюджет не прошёл — платила за обучение. Свадьбу помогла организовать, на первый взнос за квартиру добавила. Всё для него, всё ради него.
Я тихо отступила в кухню. Села за стол. Чашка так и осталась в руках, я машинально поставила её перед собой. Смотрела на остывший чай и пыталась понять, как жить дальше.
Может, он прав? Может, я действительно обуза?
Пятьдесят четыре года, здоровье уже не то. Давление скачет, колени болят. На работе молодые девчонки косятся — чего, мол, бабка не уходит на пенсию, место занимает. А куда мне уходить? На пенсию в двадцать тысяч?
Я всю жизнь пахала. Для семьи, для сына. Думала, это правильно. Думала, он оценит. А он...
***
Ночью я не спала. Лежала и смотрела в потолок. За стеной Славик похрапывал — уснул, видно, после своих разговоров. А я всё прокручивала в голове.
Что я делаю не так? Слишком много готовлю? Слишком часто спрашиваю, как дела? Лезу не в своё дело?
Я попыталась вспомнить последние недели. Да, готовила ему завтраки и ужины — но он же работает, устаёт. Да, стирала его вещи — но мне не трудно, всё равно машинку включаю. Да, спрашивала про работу — но это же нормально, интересоваться жизнью сына?
Или нет?
Может, в его возрасте это уже воспринимается как контроль? Как навязчивость? Может, он хочет жить своей жизнью, а я вечно рядом кручусь, мешаю?
К утру я приняла решение. Если я обуза — значит, надо перестать быть обузой. Отойти в сторону. Не лезть. Жить своей жизнью, какая бы она ни была.
Утром Славик вышел на кухню. Хмурый, невыспавшийся.
— Мам, завтрак есть?
— На плите каша, — ответила я коротко. — Кофе сам сваришь.
Он удивлённо посмотрел на меня. Обычно я сама наливала ему кофе, подавала, как в ресторане.
— Ты чего?
— Ничего. Тороплюсь на работу.
Я быстро собралась и вышла. Не хотела сидеть с ним за одним столом. Не хотела смотреть в глаза и думать: вот он, мой сын, для которого я — обуза.
***
На работе было не до переживаний. Очереди, уколы, капельницы, документы. Я работала на автомате, стараясь не думать о Славике. Получалось плохо.
В обед позвонила подруга Люда.
— Галь, ты чего не отвечаешь? Я тебе вчера три раза звонила.
— Занята была, — соврала я.
— Случилось что? — Люда знала меня тридцать лет. Не обманешь.
— Слав... сказал кое-что. По телефону. Не мне, но я слышала.
— Что сказал?
Я помолчала. Выговорить вслух было тяжело.
— Что я — обуза.
Люда присвистнула.
— Вот паразит. И в каком контексте?
— Не знаю. Я не весь разговор слышала. Только эту фразу.
— Галь, а может, ты не так поняла? Может, он не про тебя?
— А про кого? У него одна мать.
— Ну мало ли. Может, он про свекровь бывшую говорил. Или ещё про кого.
Я не подумала об этом. Но сейчас... нет. Он же сказал «мать». Не «тёща», не «свекровь». Мать.
— Люд, он так и сказал — «мать». Какие тут варианты?
— Не знаю, Галь. Но я бы на твоём месте спросила напрямую.
— Спросила? И что он скажет? Будет врать, что не говорил. Или ещё хуже — подтвердит.
— А так и будешь мучиться в неизвестности?
Люда была права. Но спрашивать я боялась. Боялась услышать правду.
***
Следующие две недели я держала дистанцию. Готовила минимум, разговаривала только по необходимости. Славик сначала не замечал, потом начал коситься.
— Мам, ты какая-то странная в последнее время.
— Устаю на работе.
— Может, тебе отпуск взять?
— Может.
Он пожимал плечами и уходил в комнату. А я смотрела ему вслед и думала: видишь, я не лезу. Не навязываюсь. Не обременяю. Доволен теперь?
Легче не становилось. Наоборот — с каждым днём внутри росла какая-то тяжесть. Как будто я сама себя наказывала за то, что посмела быть матерью.
В пятницу вечером Славик вышел из комнаты с курткой в руках.
— Мам, я к Витьке поеду. Вернусь поздно, не жди.
— Хорошо.
Он уже взялся за ручку двери, но вдруг остановился.
— Слушай, что происходит? Ты со мной две недели еле разговариваешь. Я что-то не так сделал?
Вот оно. Момент, которого я ждала и боялась.
— Славик... — я запнулась. — Я слышала твой разговор. Две недели назад. По телефону.
— Какой разговор? — он нахмурился.
— Ты сказал... что мать — обуза.
Повисла тишина. Славик смотрел на меня непонимающе.
— Чего?
— Я стояла в коридоре. Слышала, как ты говоришь по телефону. И ты сказал именно это. «Мать — обуза».
— Мам... — он снял куртку, бросил на вешалку. Подошёл ко мне. — Ты серьёзно две недели из-за этого переживала?
— А ты думал, я буду радоваться?
— Мам, сядь. — Он усадил меня на диван, сам сел рядом. — Слушай внимательно. Я говорил по телефону с Андрюхой. Помнишь его? Мой однокурсник.
Я кивнула. Помнила. Рыжий парень, приходил к нам на дни рождения.
— У Андрюхи мать — реально тяжёлый случай. Алкоголичка. Он её тянет уже десять лет, деньги даёт, лечить пытается — бесполезно. И он мне жаловался, что она опять запила и требует денег. А я ему сказал... — Славик потёр лоб. — Я сказал: «Да понимаю я всё. Но мать — обуза, что тут поделаешь. Не бросишь же её».
Я молчала. Смотрела на сына и пыталась понять, правда это или он просто выкручивается.
— Мам, я говорил про его мать. Не про тебя. Вообще ни разу в жизни мне в голову не приходило, что ты — обуза.
— Правда?
— Господи, конечно правда! — Славик схватил меня за руки. — Мам, ты для меня всё сделала. Вырастила одна, выучила, помогала всегда. Какая обуза? Ты лучшая мать на свете.
Что-то внутри треснуло. Я почувствовала, как слёзы катятся по щекам. Пыталась сдержаться — не получилось.
— Мам, ну ты чего... — Славик обнял меня, неловко похлопал по спине. — Не плачь. Всё хорошо.
— Я две недели думала... что я тебе в тягость. Что мешаю жить...
— Мам, ты дурочка, — сказал он ласково. — Как ты вообще могла такое подумать?
***
Мы просидели на диване час. Славик рассказывал про Андрюху, про его мать, про то, как тот мучается и не может бросить. Я слушала и постепенно успокаивалась.
— Мам, ты почему сразу не спросила? — сказал Славик наконец. — Зачем две недели себя накручивала?
— Боялась.
— Чего?
— Что ты подтвердишь.
Славик вздохнул. Потёр глаза.
— Знаешь, я последние недели думал — что происходит? Ты холодная какая-то стала, отстранённая. Решил, что тебе надоело, что я тут живу. Хотел уже комнату искать.
— Славик, нет! — я схватила его за руку. — Живи сколько хочешь. Мне не надоело. Мне, наоборот, хорошо, когда ты рядом.
— Правда?
— Конечно правда. Я пять лет одна была. Думала, с ума сойду от тишины. А тут ты приехал — и как будто жизнь вернулась.
Он улыбнулся. Впервые за эти две недели я увидела его улыбку.
— Мам, давай договоримся. Если что-то не так — говори сразу. Не молчи, не копи. Хорошо?
— Хорошо, — кивнула я. — Если ты тоже будешь говорить.
— Договорились.
Он встал, потянулся.
— Ладно, я всё-таки к Витьке поеду. Но завтра вернусь пораньше. Может, в парк сходим? Погода хорошая обещают.
— Сходим, — улыбнулась я. — Давно мы не гуляли вместе.
— Вот и погуляем. И мороженое купим, как в детстве.
Он накинул куртку, чмокнул меня в щёку и вышел. А я осталась сидеть на диване и думать о том, как легко мы создаём проблемы из ничего.
***
Вечером я позвонила Люде.
— Ну что, выяснила?
— Выяснила. Он не про меня говорил. Про мать друга.
— Вот! А я что говорила? — Люда торжествовала. — Галка, ты всегда всё драматизируешь. Сначала накрутишь себя, потом страдаешь.
— Да знаю я...
— Знаешь, а делаешь. Тебе повезло, что сын нормальный. Другой бы обиделся на твою холодность и вообще съехал молча.
Я подумала об этом. Да, Славик мог просто уйти. Решить, что я его выживаю. И я бы осталась одна, с убеждением, что он меня бросил, потому что я обуза.
А правда была совсем в другом.
— Люд, знаешь, что я поняла?
— Что?
— Что иногда надо просто спросить. Не додумывать, не строить теории. Взять и спросить.
— Гениальное открытие, — хмыкнула Люда. — Добро пожаловать в мир нормального общения.
— Да ладно тебе. Лучше поздно, чем никогда.
— Это точно. Ладно, Галка, рада за тебя. Давай в воскресенье в кафе сходим? Отметим твоё возвращение к жизни.
— Давай, — согласилась я. — Только без алкоголя. Мне завтра рано вставать.
— Ты и алкоголь — две вещи несовместные, — рассмеялась Люда. — Чай и пирожное, как обычно?
— Как обычно.
***
Прошёл месяц. Славик по-прежнему жил со мной, но теперь всё было по-другому. Мы разговаривали. По-настоящему, не просто «как дела — нормально». Он рассказывал про работу, про друзей, про планы. Я рассказывала про поликлинику, про пациентов, про Люду с её вечными историями.
Однажды вечером он пришёл с букетом цветов.
— Это что? — удивилась я.
— Тебе. Просто так.
— Славик, ты меня пугаешь. Что случилось?
Он рассмеялся.
— Ничего не случилось. Просто подумал — когда последний раз дарил тебе цветы? Не помню даже. А ты их любишь.
Я поставила букет в вазу. Хризантемы, мои любимые. Жёлтые, солнечные.
— Спасибо, сынок.
— Мам, я квартиру присмотрел, — сказал он вдруг. — Небольшую, однушку. Недалеко отсюда, две остановки на автобусе.
— Уезжаешь?
— Пора уже. Мне тридцать два, не могу же я вечно с мамой жить. — Он улыбнулся. — Но буду заезжать. Часто. Каждые выходные точно.
Я кивнула. Внутри кольнуло — снова одной оставаться. Но это была другая боль. Не та, что раньше. Это была нормальная, здоровая боль расставания. Когда отпускаешь ребёнка в его собственную жизнь.
— Славик, я рада за тебя, — сказала я честно. — Правда рада. Ты заслуживаешь свой дом.
— Мам, ты не обижаешься?
— За что? За то, что ты взрослый самостоятельный человек? — я улыбнулась. — Я этого и хотела. Всю жизнь для этого работала.
Он обнял меня. Крепко, как в детстве.
— Ты лучшая мать на свете. Я это всегда знал. Просто редко говорил.
— Теперь будешь говорить чаще?
— Буду. Обещаю.
***
Славик съехал через месяц. Я помогала ему обустраиваться — занавески выбирала, посуду покупала. Он ворчал, что я опять лезу, но было видно, что доволен.
В первый вечер одна в квартире я сидела на кухне и смотрела на пустой стул напротив. Тихо. Непривычно тихо.
Но это была другая тишина. Не та, что давила пять лет после смерти Коли. Это была тишина покоя. Я знала, что сын любит меня. Что он рядом, что позвонит завтра, приедет в выходные. Что я не одинока, даже когда одна.
А ещё я поняла кое-что важное. Те две недели молчания были моей ошибкой. Я сама создала проблему там, где её не было. Додумала, накрутила, построила целую теорию заговора из одной вырванной фразы.
Мы часто так делаем. Слышим кусочек разговора и достраиваем остальное. Видим хмурое лицо и решаем, что это из-за нас. Чувствуем холодность и думаем — всё, разлюбили.
А надо просто спросить. Открыть рот и спросить: «Что ты имел в виду? Это про меня? Что происходит?»
Страшно? Да. Но молчать и мучиться — страшнее.
Я налила себе чаю. Включила телевизор — просто для фона. Достала телефон, написала Славику: «Как устроился?»
Ответ пришёл через минуту: «Нормально. Разбираю коробки. Завтра приеду, поможешь шторы повесить?»
«Конечно», — написала я.
И улыбнулась. Потому что всё было хорошо. По-настоящему хорошо. И обузой я не была никогда. Это мне просто показалось.
А вы часто додумываете за близких то, чего они не говорили, вместо того чтобы просто спросить?
Друзья, если вам понравился рассказ, подписывайтесь на мой канал, не забывайте ставить лайки и делитесь своим мнением в комментариях❤️