Рассказ из книги "Байки Павлычева"
Весна 1963 года
Валентину Павлычеву 27 лет. Тем временем в декабре 1962 года американский «Маринер-2» пролетел мимо Венеры.
Чудачества случаются в жизни не реже, чем снежинки в буран, а порой даже чаще. Особенно если рядом с тобой Герман Бочкарёв. Этот человек умел превратить любую поездку в спектакль одного актёра, причём без репетиций и сценария.
Дело было весной. Поехали мы в Стерлитамак на завод синтетического каучука. Цель обычная: осмотр производства, обмен опытом, важные разговоры. В общем, всё очень серьёзно. Не то чтобы нам очень хотелось, но начальство сказало: «Надо!» А когда начальство говорит «надо», мы отвечаем «есть» и начинаем собираться в дорогу.
В автобусе нас было человек десять. Все такие деловые, в костюмах, с блокнотами – будто не на завод едем, а на заседание ООН. И среди нас – Герман. В валенках.
– Герман, ты чего в валенках? – спрашиваю я, пытаясь скрыть улыбку.
– А что? – пожимает он плечами. – В них тепло.
Выехали утром: мороз и солнце, день чудесный, хрустящий снег под ногами. А к вечеру – раз! – и весна устроила небольшой сюрпризец: дороги поплыли, лужи разлились, как маленькие озёрца, а небо наполнилось той самой синевой, от которой сердце поёт:
Журчат ручьи,
Кричат грачи,
И тает снег, и сердце тает.
И даже пень
В апрельский день
Березкой снова стать мечтает.
И вот программа посещения выполнена, едем мы уже домой с чувством исполненного долга, все в благостном настроении после насыщенного дня, и тут Герман выдаёт:
– У этого магазина остановитесь! Мне надо мундштук для саксофона купить.
В салоне тут же поднялся гул:
– Бойся своих желаний, Герман, они сбываются!
– Не трать деньги, это дурная привычка!
– А что, в Салавате мундштуков уже не осталось?
Оказалось, что мундштуки в то время в салаватских магазинах даже не заводились. Для музыкантов это была проблема.
Герман, невозмутимый как Будда, кивнул нам:
– Я пулей! Сейчас!
И побрёл в своих валенках прямо по лужам. Медленно переступая ногами, стараясь не замечать ни грязи, ни скептических взглядов из автобуса.
Кто-то не выдержал:
– Ну, пуля пошла…
Смех в салоне долго не угасал. Кто-то даже попытался засечь время: не побьёт ли Герман рекорд черепашьих бегов?
Но Герман и правда не заставил себя долго ждать. Возвращается – довольный, с заветным мундштуком в руке. Из кармана достаёт купюры, какой-то листочек (видимо, зарплатный квиток) и начинает считать.
Лицо его постепенно меняется: от триумфального сияния – к лёгкому озадаченному прищуру.
– Вот, е-е-е… двухсот рублей уже нет… – произносит он с интонацией человека, осознавшего, что его финансы подверглись неконтролируемому крекингу.
– Куда подевались? – любопытствую я, предчувствуя очередную Германову причуду.
– Да налог за бездетность вычли: сто рублей за х.., а сто рублей не за х..!
В автобусе – взрыв хохота. Кто-то хлопает себя по коленям, кто-то вытирает слёзы, а Герман стоит, смотрит на нас ошарашенно с видом человека, обреченного на голодную смерть. И не смеётся.