— Ты меня опять обманываешь, Катя. Даже под Новый год не можешь просто сказать правду?
— С чего ты вообще решил, что имеешь право так со мной разговаривать? — я не повышала голос, но Максим всё равно вздрогнул, будто я крикнула.
Он стоял в дверях моей кухни, опираясь плечом о косяк, и делал вид, будто только что не вломился ко мне без предупреждения. На улице декабрь, снег валит стеной, у него куртка вся белая, а ботинки уже натоптали грязи на полу.
— Да потому что ты скрываешь что-то! — он махнул рукой, сбросив хлопья снега на пол. — Я тебе звоню неделю, ты морозишься. Потом вдруг: “Максим, всё нормально, давай после праздников поговорим”. А сейчас — раз, и я вижу, что ты дома, свет горит, чайник кипит. И ты говоришь, что “не в настроении”.
— Я не обязана быть “в настроении” для разговоров с тобой, — отрезала я, проходя мимо него. — Мы разведены третий год. У нас никакого “мы” больше нет.
— Но мы… — он запнулся. — Мы же прожили вместе семь лет! И Новый год скоро! Нельзя что ли поговорить по-человечески?
— Ты хочешь поговорить по-человечески? — я повернулась к нему. — Тогда скажи честно: тебе что нужно? Только без сказок, что ты “скучал”.
Он замолчал. И это молчание я знала отлично. Так он зависал перед тем, как соврать.
— Деньги тебе нужны? — подсказала я.
Он резко вскинул голову:
— Нет! Не в этом дело!
— Ладно, — я открыла шкаф, достала тряпку. — Тогда уходи. У меня нет желания выслушивать очередную ложь, особенно под Новый год. Я работала весь день, хочу просто посидеть в тишине.
— Ты меня за кого держишь?! — взорвался он. — Я пришёл нормально поговорить, а ты сразу — “ложь, ложь”! Я вообще-то по-человечески…
Он замолчал снова, и я поняла — да, дело в деньгах. Как всегда.
— Максим, — я вздохнула. — Просто скажи, сколько.
— Я не за этим пришёл! — прокричал он так громко, что посуда в сушилке дрогнула.
“Мне нужны ключи от квартиры,” — выдохнул он наконец.
— От какой квартиры? — спросила я, хотя ответ был очевиден.
— От той, что была тётиной, — буркнул он. — Ну… той, что ты тогда “передумала отдавать”.
Я сжала губы.
— Максим, я не “передумала”. Она была завещана мне. И я распорядилась ею так, как посчитала нужным. Это была моя собственность. Моя тётя мне её оставила.
Он шагнул ближе:
— Да брось! Ты же обещала! Тогда, в ноябре, когда мы с мамой к тебе приходили — ты же сказала…
— Стоп, — я подняла ладонь. — Я сказала только одно: что не хочу судебной тянучки и нервов. Ты и твоя мама сами додумали, что отказ будет в твою пользу. Я ничего такого не говорила.
Максим кипел. Прямо краснел лицом, как в те моменты, когда тратил мои деньги на свою новую “работу мечты”, а потом заявлял, что это я во всём виновата.
— Да кому ты врёшь?! — выкрикнул он. — Мы тогда всё обсуждали! Ты же сказала, что сделаешь правильно! А вышло — как всегда! Ты всех обдурила!
Он шагнул ещё ближе, и запах перегара ударил прямо в нос.
— Ты пьян? — спросила я. — Молодец, идеально. Пришёл требовать ключи от квартиры, которой у меня уже нет, и пришёл под шафе.
— Я выпил чуть-чуть. Для смелости. Потому что ты… ты всегда… — он сбился, провёл рукой по лицу, — ты делаешь вид, что сильная. А я… я просто хочу, чтобы ты вернула то, что должна.
— Я тебе ничего не должна, — холодно ответила я. — Ни квартиры, ни денег, ни оправданий. Мы разводились официально, с адвокатами. Всё подписано. Всё закрыто.
— Но Новый год скоро… — выдохнул он тихо, будто это было универсальное оправдание.
Я закрыла глаза. Да, скоро. Город уже неделю сверкает гирляндами, дети носятся по улицам в красных шапках, магазины забиты мандаринами. А мне — плевать. У меня этот декабрь выжигающий. Каждый год — какой-то новый удар.
Максим вдруг сорвался:
— Катя, ты что, вообще сердце потеряла? Я к тебе по-человечески пришёл!
— Цель?
Он резко выпалил:
— У меня долги! Ладно?! Много! Мне жить негде! Работы нормальной нет! Я думал, ты войдёшь в положение. Хотя бы на Новый год! Ты же тогда сказала…
Я подняла взгляд и смотрела прямо в его глаза.
— Максим, а ты помнишь, как ты три года назад приехал ко мне 31 декабря? — спросила я тихо. — Помнишь, что тогда сказал?
Он заморгал.
— Я… не помню.
— А я помню, — голос у меня стал звонким. — Ты стоял у моей двери и говорил: “Катя, я к Оле переезжаю. У нас любовь. Не цепляйся за меня, отпусти”. Это были твои слова.
Он отвёл взгляд.
— Я тогда дурак был…
— Ты был взрослый мужик, тебе было тридцать семь. Ты всё понимал прекрасно. И ушёл. В Новый год. Я тогда рыдала под мандарины и салаты одна, а ты в это время выкладывал фото в сторис: “Новая жизнь!”. Помнишь?
Он молчал.
— А через месяц пришёл обратно. Потому что Оля выгнала. И ты мне сказал: “Катя, я ошибся. Давай восстановим отношения”. Не потому, что ты меня любишь. А потому, что тебе было куда удобнее вернуться ко мне, чем идти работать грузчиком. Я тогда отказала. И ты сказал: “Ты ещё пожалеешь”.
Он шумно выдохнул.
— Ты всё переворачиваешь… Всё было не так…
“Максим, ты пришёл за вещами, которых у меня нет. И за совестью, которой у тебя никогда не было,” — сказала я устало.
Он стиснул зубы:
— Я думал… ты человек. А ты… ты…
— Я человек, — прервала я. — Просто не твой. И не обязанная тебе.
Он сделал шаг назад, но тут же снова шаг вперёд. Снежинки на его рукавах начали таять, оставляя мокрые пятна.
— Катя, ну почему ты такая? — вдруг совсем по-другому сказал он, мягко, почти жалобно. — Почему нельзя по-человечески? Я не прошу многого. Только ключи. Или хотя бы доступ, чтобы я мог… ну…
— Что? — спросила я. — Сдавать квартиру? Делить деньги? Въехать туда с новой девушкой?
Он отвёл взгляд.
— Я… я не знаю пока. Просто… мне очень плохо. Мне правда негде жить. Я ночую у мамы, а там… она сама знаешь какая.
— Знаю, — я кивнула. — Поэтому и не подпускаю вас двоих к своей жизни.
Максим зажал ладонями лицо.
— Катя… пожалуйста… ну помоги. Ты же видишь, мне тяжело. У меня долги, я весь в этих… кредитках, проценты бешеные… Я думал, если бы у меня была та квартира, я бы всё закрыл…
— Стоп, — я подняла руку. — Давай честно, ладно? Если бы у тебя была квартира, ты бы сначала поставил плазму на сорок пять, купил бы себе новый телефон, а потом поехал бы в отпуск. А долги бы опять висели. Так было всегда.
Он хотел возразить, но промолчал. Это молчание было признанием.
— Катя… — прошептал он. — Ну хоть на Новый год… Встретим как люди. Я… я скучаю.
Я посмотрела на него долго. А потом сказала:
— Максим. Я тебе сейчас скажу правду, которую ты давно должен был услышать.
Он поднял голову.
Я выдохнула.
И готовилась перейти к тому, что должно было прозвучать именно сейчас.
Максим стоял посреди моей кухни, переминаясь с ноги на ногу, будто школьник, которого вызвали к доске, и он забыл всё, что знал.
Я выдохнула и наконец сказала:
— Максим, ты скучаешь не по мне. Ты скучаешь по тому удобству, которое было, когда я тебя тянула. Это разное.
Он мотнул головой:
— Нет! Неправда! Я… я…
— Договори, — сказала я спокойно. — Честно. Ты никогда не умеешь честно.
Он стукнул кулаком по косяку.
— Да потому что ты всегда делаешь из меня идиота! Всегда! Ты была сильнее, успешнее, у тебя всё получалось, а я… я…
— Ты не пытался, — перебила я. — Ты ждал. Что я решу, сделаю, оплачу, починю, вызову мастера, куплю продукты, договорюсь о работе, найду варианты, улажу с твоей мамой… Тебя устраивало, что я как лошадь. Пока тебя не перестало устраивать, что я не плачу тебе за то, что ты просто есть.
Он вдруг опёрся ладонями о стол.
— Да. Пусть так. Но ведь ты могла бы… ну… — он сглотнул — …в этот раз помочь. Новый год же. Человечески.
— А помнишь, — сказала я тихо, — как ты мне в прошлом году в декабре писал: “С Новым годом, неудачница”? Это когда я отказала тебе в деньгах?
Он молчал. Уперся взглядом в столешницу.
— Я был на нервах…
— На нервах ты живёшь последние пятнадцать лет, — отрезала я. — Это не оправдание.
Он поднял голову, и в голосе появилась новая нота — упрямства, смешанного с отчаянием:
— Катя. Ты не понимаешь. Если я сейчас не разберусь с долгами — мне хана. Меня закопают. Люди, которые… ну… ты знаешь. Я думал, что если бы квартира… хотя бы документы… хотя бы шанс… Я бы всё разрулил.
— Те же “люди”, которым ты должен был два года назад? — уточнила я. — И которым мы уже закрывали твой долг. Мои деньги, помнишь?
Он скривился:
— Да, помню. Ты мне тогда этим много лет мозги проедала.
— Я спасла твою шкуру, — сухо сказала я. — А ты сказал, что я “перекрываю тебе кислород”. Ты меня за это целый год обвинял.
Он растерянно развёл руками.
— Ну я же не просил тебя тогда платить!
— То есть твоё “Катя, помоги, меня убьют” — это не просьба? — я усмехнулась.
Он замолчал.
— Максим, — сказала я спокойно, — тебе надо решить одну вещь. Я больше не твой спасательный круг. И не твой банкомат. И не твоя мать. Я свою жизнь уже собираю по кускам после того, что было. И вторая трещина мне не нужна.
Он резко рванулся ближе:
— Катя, ну пожалуйста! Ну последний раз! Я…
— Не будет “последнего раза”. — Я покачала головой. — Мы уже проходили этот круг двадцать раз. Каждый “последний раз” рождает следующий.
Он сжал кулаки.
— Так по-твоему, мне теперь что — под мостом жить?!
— Работать, Максим. Работать. — Я посмотрела на него в упор. — Так делают взрослые мужики. Не бабы, которых они выжимают до дна.
— Да где я найду работу перед Новым годом?! — заорал он.
— Все ищут. И находят, — ответила я ровно. — Но ты же не ищешь. Ты только ноешь и просишь.
Он выдохнул, отступил на шаг, качнулся. Похоже, всё-таки пил больше, чем “чуть-чуть”. В глазах потемнело что-то нездоровое.
— Катя… — он вдруг наклонил голову, — а если бы мы… ну… заново? С чистого листа? Новый год же… время начинаний… Ты и я… Мы же могли бы вновь…
Я только хмыкнула:
— Нет, Максим. Не могли бы.
— Почему? — он шагнул ближе, почти прижавшись. — Ты же сама сейчас говорила, что тебе тяжело жить одной. Что декабрь выжигающий. Ну, так давай… вместе?
— Отойди, — сказала я тихо.
— Да что ты боишься? — он ухмыльнулся. — Мы же были семьёй. Ты же меня хотела когда-то. Помнишь?
Он шагнул совсем близко — слишком.
И я увидела всё: отчаяние, злость, манипуляцию и… ту самую пустоту, которую он пытался во мне заполнить годами. Чужую. Не мою.
Я отодвинула его ладонью.
— Максим. Уходи.
Он сорвался:
— Ты что, мужика себе нашла? Так быстро? Вот почему ты меня гонишь?
— Даже если бы нашла — это не твоё дело, — ответила я.
Он вспыхнул:
— Значит, нашла! Ну конечно! Ты же у нас вся такая независимая! А сама без мужика жить не можешь! Все вы такие!
Я не выдержала и ударила кулаком по столу:
— Максим, ты не имеешь права так со мной разговаривать!
— Да что ты мне сделаешь? — он дерзко шагнул ближе.
И тут…
Домофон зазвонил.
Он подскочил, как от пощёчины.
— Кто это? — рявкнул он.
Я подошла к панели, глянула — и сердце ухнуло.
На экране стояла Тамара Ивановна. С перекошенным лицом.
— Открывай, Катя! — услышала я её голос даже без трубки. — Я слышу, он у тебя! Открывай, или я полицию вызову!
Максим зашипел:
— Мам, не лезь! Я сам!
— Ты там что, опять напился?! — крикнуло с улицы. — Катя, открывай же, ну! Я знаю, ты дома!
Я потеряла секунду.
Ровно одну.
Максим воспользовался этим.
Он рванулся к двери, повернул ключ, дёрнул её на себя — и впустил в квартиру вихрь злобы, шума и холодного декабрьского ветра.
Тамара Ивановна ворвалась как снежная буря:
— Ах ты дрянь неблагодарная!!! — заорала она на меня с порога. — Ты что творишь с моим сыном?! Новый год скоро, а он по подъездам шатается! Я тебе сейчас покажу защиту своих… этих… границ твоих модных!
— Мама, заткнись, — прошипел Максим.
— Не смей так со мной! — она ткнула пальцем ему в грудь. — Она тебя снова мордой об пол водит, а ты молчишь!
Я потерла виски. Сцена вышла за пределы абсурда.
— Тамара Ивановна, — сказала я устало, — у меня нет никаких ключей. Нет квартиры. Нет никакого имущества. Нет никаких обязательств перед вами. Максим пришёл ни за чем. Мы всё закончили три года назад. Всё. Точка. Выходите.
— Ты врёшь! — завизжала она. — Ты опять его обманула! Ты же обещала отдать квартиру! Ты обещала! Мы свидетели!
— Свидетели чего? — спокойно спросила я. — Что вы оба додумали вместо меня?
Тамара Ивановна пошла на меня, как на дуэль:
— Ты разрушаешь нашу семью! Ты разрушила Максима! Он был золотой мальчик! Пока не встретил тебя, эту холодную стерву, которая…
— Господи, мам, хватит, — простонал Максим.
— Не хватит! — она повернулась к нему. — Ты что, не видишь, что она тебя добивает?! Новый год на носу, а она бросила тебя без жилья, без денег, как собаку! Да кто она такая вообще?!
Я поняла, что ещё секунда — и я сорвусь. Реально сорвусь. И будет плохо всем.
Поэтому я сказала тихо:
— Всё. Вы оба уходите.
Максим шагнул ко мне:
— Катя, подожди. Ну не так же. Ну…
— У-хо-ди-те, — произнесла я по слогам.
Но тут Тамара Ивановна внезапно изменила тактику.
Голос её стал липким, сладким — знакомым мне до отвращения.
— Катенька… ну ты же понимаешь… — она сделала полшага ко мне. — Ты молодая… тебе всё вернётся… а мой сын… это же кровь моя… ему сейчас тяжело… Новый год… Как ты можешь так, по-человечески…