Общенациональный «сухой закон» в США завершился 5 декабря 1933 года, когда была ратифицирована Двадцать первая поправка к Конституции. Она прямо отменила Восемнадцатую поправку, которая после вступления в силу 17 января 1920 года ввела по всей стране запрет на производство, продажу и транспортировку алкоголя. Таким образом, федеральная «сухая эпоха» длилась почти 14 лет — с 1920 по 1933 год. Отмена запрета была ответом не только на рост организованной преступности и коррупции, но и на очевидную неэффективность меры, падение налоговых поступлений, а также тяжёлую ситуацию Великой депрессии. Демократическая платформа 1932 года и предвыборная программа Франклина Д. Рузвельта прямо обещали отказ от общенационального запрета и восстановление легального рынка алкоголя.
Формула запрета была закреплена в Восемнадцатой поправке и в исполняющем её законе — Законе Волстеда. Конституция запрещала производство, продажу и транспортировку «опьяняющих напитков» на территории США, а также их импорт и экспорт в целях употребления. В самом тексте поправки не было цифр, но Закон Волстеда определил «опьяняющие напитки» как всё, что содержит свыше 0,5 % алкоголя по объёму. Это автоматически выводило из легального оборота не только крепкий алкоголь, но и обычное пиво, вино и сидр, хотя пивовары и виноделы до последнего надеялись, что сумеют сохранить хотя бы слабые напитки в законном статусе.
Важно, что ни Восемнадцатая поправка, ни Закон Волстеда не запрещали само по себе частное владение и употребление алкоголя. Запрещались именно операции: производство, продажа, перевозка. Закон позволял хранить запасы, приобретённые до вступления запрета в силу, а также предусматривал исключения для медицинского спирта и «лекарственного» виски по рецепту врача, для церковного вина и части технических спиртосодержащих продуктов. В некоторых штатах вводились более жёсткие нормы, вплоть до запрета владения, но на федеральном уровне человек, выпивавший бокал «старого» виски у себя дома, преступником не считался. Именно эта конструкция — уголовная ответственность для производителей, контрабандистов и продавцов при фактической безнаказанности потребителей — создала идеальные условия для стремительного роста бутлегерства.
Незаконный алкоголь стал колоссальным бизнесом. Вместо законных пивоварен и виноделен появились подпольные заводы и перегонные аппараты в подвалах, на фермах и в глухих лесах. На побережье развернулся целый «морской фронт» — так называемый rum-running: контрабандисты доставляли спиртное на быстроходных катерах с Багамских островов, из Канады и с других направлений, разгружая ящики ночью на безлюдных участках берега. Некоторые капитаны и контрабандистки становились местными легендами: они признавались, что занимались этим не только ради денег, но и «ради азарта обмануть закон и полицию».
При этом «сухой закон» сильно изменил повседневную культуру. Миллионы людей, прежде законопослушных, начали систематически нарушать закон, не считая это морально предосудительным. В моду вошли домашнее виноделие и домашнее пивоварение из «пивных наборов», продажа концентрированных виноградных «кирпичиков» (grape bricks): на упаковке обычно честно писали «не делайте так-то и так-то, иначе из этого случайно получится вино» — и все прекрасно понимали, что именно так и надо делать.
Отдельный мир сформировался вокруг нелегальных баров — спикизи. Они маскировались под кафе, частные клубы, прачечные, цветочные лавки. Внутрь пускали «своих» по паролю, а в случае рейда полиция часто обнаруживала сложную систему потайных дверей, тайников и сигнализации. Оценки числа спикизи в одной только Нью-Йорке разнятся, но многие историки считают, что их было даже больше, чем легальных баров до запрета. Показательна история федерального агента Изидора «Иззи» Эйнштейна, легендарного охотника за бутлегерами. Работая в Нью-Йорке и периодически выезжая в другие города, он хвастался, что может «сойти с поезда и поймать бутлегера в течение тридцати минут» – и статистика его рейдов эту браваду подтверждала: в Чикаго и Сент-Луисе ему хватало 21 минуты, в Атланте — 17, в Питтсбурге — 11, а в Новый Орлеан он однажды установил рекорд, арестовав продавца алкоголя через 35 секунд после прибытия, просто попросив таксиста «помочь утолить жажду».
Огромную роль в эпоху «сухого закона» сыграли женщины. Те же движения, которые добились Восемнадцатой поправки, помогали и продвижению Девятнадцатой поправки о предоставлении женщинам избирательных прав: борцы за трезвость и суфражистки часто выступали плечом к плечу. Позже часть женщин разочаровалась в запрете и сама стала участвовать в его нарушении — занималась мелким бутлегерством, хранила и продавала спиртное из дома, иногда за считанные недели зарабатывая суммы, сопоставимые с годовой зарплатой мужчины. В спикизи женщины всё чаще появлялись не только как «дамы при кавалерах», но и как полноценные гости и даже хозяйки заведений, что сильно меняло социальные нормы.
Одним из самых заметных последствий запрета стал рост организованной преступности. Контроль над нелегальным алкоголем быстро перешёл к крупным мафиозным группировкам. В Чикаго империя Аль Капоне, по оценкам, приносила до 100 миллионов долларов в год — гигантские деньги по меркам 1920-х годов; на эти средства финансировались подпольные пивоварни, сеть спикизи, азартные игры, проституция и подкуп чиновников. Кровавые разборки вроде расстрела в День святого Валентина 1929 года стали символом эпохи. После посадки Капоне в 1931 году криминальный мир не исчез — к этому моменту организованная преступность уже прочно вросла в экономику и политику ряда городов.
Негативные последствия «сухого закона» хорошо видны и в цифрах. В исследовании более 30 крупнейших городов США число зарегистрированных преступлений в 1920–1921 годах выросло примерно на 24 %; кражи и грабежи — на 9 %, убийства и тяжкие нападения — примерно на 13 %, а число наркозависимых — на 45 % по сравнению с довоенным уровнем. По оценке федерального комиссара по запрету, к 1930 году нелегальная алкогольная индустрия приносила около 3 млрд долларов в год не облагаемого налогами дохода; при этом средние расходы пьющих американцев на алкоголь выросли с 17 долларов в год до введения Закона Волстеда до 35 долларов к 1930 году — результат дефицита и рисков подпольного рынка. Государство лишилось миллиардов долларов налоговых поступлений от легального алкоголя, но было вынуждено резко нарастить расходы на полицию, береговую охрану, таможню и тюремную систему: численность Службы береговой охраны и её бюджет в 1920-е годы увеличились многократно именно из-за борьбы с контрабандой спиртного.
Картина с потреблением алкоголя оказалась менее прямолинейной, чем представляли себе сторонники запрета. В первые годы после вступления Восемнадцатой поправки в силу потребление действительно резко упало — по оценкам, до примерно 30–50 % довоенного уровня. Затем оно постепенно росло и к концу 1920-х достигло примерно 60–70 % прежних значений, но до пиков начала XX века так и не дотянуло ни к 1933-му, ни сразу после отмены запрета. При этом структура потребления сместилась в сторону более крепких напитков: их выгоднее и проще было перевозить и разбавлять. Качество подпольного алкоголя часто было опасным для жизни: в «домашний» джин и виски нередко попадали метиловый спирт и другие примеси, ежегодно приводившие к сотням и тысячам отравлений и смертей.
На фоне Великой депрессии решающим аргументом в пользу отмены стала возможность вернуть рабочие места и налоговую базу. Уже весной 1933 года Конгресс принял, а Рузвельт подписал закон Каллена–Харрисона: он изменил определение «опьяняющих» напитков в Законе Волстеда и объявил пиво и вино крепостью до 3,2 % алкоголя по массе «неопьяняющими». Их производство и продажа были вновь разрешены 7 апреля 1933 года, ещё до окончательной отмены Восемнадцатой поправки. Легализация «лёгкого» пива стала важным психологическим символом — в этот день во многих городах люди праздновали, выстраиваясь в очереди у пивоварен и баров. По оценкам экономистов, только возвращение 3,2-процентного пива в 1933 году дало десятки тысяч новых рабочих мест.
5 декабря 1933 года, когда необходимое число штатов ратифицировало Двадцать первую поправку, президент Рузвельт официально провозгласил Восемнадцатую поправку отменённой. Двадцать первая поправка уникальна сразу в нескольких отношениях: это единственная поправка, прямо отменяющая другую, и единственная, которая ратифицировалась не законодательными собраниями, а специально созванными конвентами штатов. Кроме того, она не просто вернула алкоголь «как было», а закрепила за штатами право самим решать, разрешать ли производство и продажу спиртного. Некоторые штаты и округа ещё долго оставались «сухими», а до сих пор в США существуют «сухие» и «полусухие» округа, где продажа алкоголя ограничена или запрещена.