Последние пять минут уходящего года Анна провела, оттирая пригоревшую к дну противника картошку. Вместо боя курантов слушала шипение масла и нервный смех из гостиной, где Дмитрий смотрел телевизор. Не было ни платья, ни бокала шампанского. Была старая, но удобная домашняя кофта, волосы, собранные в небрежный пучок, и глубокая, костная усталость.
Она смахнула пот со лба тыльной стороной ладони и окинула кухню взглядом полководца после битвы. Стол ломился. Было тут всё: и холодец, который она варила с утра, и селедка под шубой, и фаршированные перцы, и её фирменный торт «Наполеон», на который ушло полдня. Всё, кроме красной рыбы и икры. На эти «атрибуты праздника» в этом месяце просто не хватило. Кредит за ремонт балкона, который они делали осенью, высасывал из бюджета тридцать тысяч каждый месяц. Дмитрий говорил: «Да ладно, обойдемся». Анна тогда кивнула, но внутри съежилась от предчувствия.
И вот оно.
Звонок в дверь прозвучал, как выстрел. Дмитрий вскочил с дивана. Анна глубоко вздохнула, поправила кофту и пошла открывать.
– С Новым годом! – голос Тамары Ивановны, свекрови, прозвучал слишком бодро и громко для полуночи.
Она вошла первой, как всегда. За ней, шаркая ногами и пахнущий холодом и сигаретным дымом, проскользнул Максим, брат Дмитрия.
– Ну-ка, покажите, что у вас тут наготовили, – уже с порога весело сказала Тамара Ивановна, снимая сапоги на тонком каблуке. Она была одета слишком нарядно для домашнего застолья: бархатное платье, крупная бижутерия.
Все расселись за стол. Первый тост, беглые взгляды на часы – куранты уже отзвенели. Поначалу всё шло привычно: Тамара Ивановна хвалила холодец, расспрашивала Дмитрия о работе. Анна молчала, чувствуя, как нарастает напряжение, как тетива на луке.
Максим, налив себе третью стопку, мрачно ковырял вилкой салат.
– Что-то скучный у вас праздник, – пробурчал он. – Музыку бы повеселее.
– У нас соседи, – автоматически ответила Анна.
– А, ну да, – он фыркнул. – Вы тут всегда по правилам.
Тамара Ивановна положила вилку, отпила из бокала и медленно, как бы невзначай, обвела стол изучающим взглядом. Взгляд этот скользнул по селедке, мимо салатов, пробежал по мясу и замер где-то в центре, будто ища точку для атаки. В кухне стало тихо.
– А почему я не вижу на Новогоднем столе ни икры, ни красной рыбы? – спросила она голосом, полным легкого, почти театрального удивления. И небрежно, очень небрежно оглядела стол, как полководец жалкие остатки разбитой армии.
Тишина стала звонкой. Анна почувствовала, как кровь ударила в виски. Она увидела, как Дмитрий замер с бокалом в руке, его лицо стало маскоподобным.
– Бюджет не позволил в этом году, Тамара Ивановна, – сказала Анна, и собственный голос показался ей до ужаса спокойным. – Ремонт балкона, кредит. Вы же знаете.
– Кредит? – свекровь подняла брови. – Димочка, а ты мне и не говорил. Надо было планировать лучше. Новый год – он раз в году. Надо встречать достойно.
– Мам, да все нормально, – попытался вставить Дмитрий, но голос его прозвучал слабо.
– Что нормально? – оживился Максим, явно почувствовав слабину. – Я в прошлом году у друзей встречал, так там и шампанское было не из дешевых, и крабов целая гора. А тут… – он махнул рукой.
– Максим, – предупредительно сказала Анна.
– Что «Максим»? Я факты констатирую. На хорошей работе сидите, а на икру скупитесь. Или тебе, Ань, все в дом, а Диме на рыбу жалко?
– Хватит! – резко сказала Анна, вставая. Её уже трясло. – Вы пришли в мой дом. За мой стол. К еде, которую я готовила два дня. И будете меня учить, как мне тратить мои же деньги?
– Твой дом? – тихо, но отчетливо произнесла Тамара Ивановна. Она не кричала. Она наносила удар точечно. – Общий дом, милочка. Семейный. И вести хозяйство надо так, чтобы мужчине за столом перед родней стыдно не было.
Дмитрий сидел, опустив голову, и смотрел в свою тарелку. Его молчание было громче любого крика. В этот момент Анна поняла всё с совершенной, леденящей ясностью. Она здесь одна.
Остаток ужина прошел в мертвящей тишине. Через полчаода Тамара Ивановна извинилась, что устала, и собралась уходить. Максим, недовольно хмыкая, поплелся за ней.
На пороге свекровь надела свое элегантное пальто, поправила в прихожей зеркало, которое висело криво, и обернулась к Дмитрию, будто Анны уже не существовало.
– Димочка, в следующий раз приезжай один. К нормальному столу. Мама накормит.
Дверь закрылась. Анна стояла посреди прихожей, глядя на желтую древесную текстуру двери, и слушала, как в ушах стучит кровь. Позади, в гостиной, не двигался Дмитрий. Он все еще сидел за столом, заваленным едой, которая вдруг стала выглядеть убого и жалко. Он не вышел ее защитить. Он даже не подошел.
Анна медленно повернулась и пошла на кухню. Мимо него. Она взяла со стола почти полную тарелку селедки под шубой, аккуратно, чтобы не уронить, донесла до мусорного ведра и выбросила. Потом взяла следующую.
Неделя после Нового года пролетела в гнетущем молчании. Дни были серыми, январскими, будто сама погода вторила их семейному климату. Анна и Дмитрий существовали на одной территории, как два призрака, избегая касаний и прямых взглядов. Разговоры сводились к необходимому: «Передай соль», «Воду выключил?», «Кто-то звонил».
Анна чувствовала себя не хозяйкой, а сторожем в осажденной крепости. Каждый вечер, когда Дмитрий возвращался с работы, она ловила себя на том, что прислушивается: не звонит ли телефон, не пишет ли ему свекровь. Он стал чаще задерживаться в машине, разговаривая с кем-то тихо и устало. Она не спрашивала. Гордость и обида стеной выросли между ними.
В ту пятницу он пришел особенно мрачным. Бросил ключи на тумбу так, что они звякнули, будто протестуя, скинул куртку на спинку стула, а не на вешалку, и прошел в гостиную, не сказав ни слова. Анна, мывшая посуду, увидела его отражение в темном окне над раковиной. Он сидел, уткнувшись взглядом в пустой экран телевизора, его плечи были ссутулены под невидимой тяжестью.
Она вытерла руки. Молчать больше было нельзя. Эта тишина разъедала ее изнутри.
– Дима.
–Мм?
–Что случилось?
Он вздохнул, не поворачивая головы.
–Да ничего особенного. Устал.
– От работы? Или от чего-то еще? – ее голос прозвучал резче, чем она планировала.
Дмитрий наконец обернулся. Его лицо было изможденным.
–Мама звонила.
В груди у Анны что-то холодно сжалось. Вот оно.
–И? Что сказала твоя мамочка? Что я тебя морю голодом? Или уже новые грехи нашла?
– Аня, хватит! – он резко встал, и в его глазах мелькнуло раздражение. – Не надо вот этого язвительного тона. Она просто спросила, как дела. Потом сказала… сказала, что ты, наверное, на меня обижаешься из-за того случая. И что она беспокоится.
– Беспокоится? – Анна фыркнула. – О чем? Что ты у меня голодный ходишь? Или что я тебя, бедного, тираню?
– Она сказала… – Дмитрий запнулся, отвел глаза. – Что мы с тобой слишком разные. Что ты мне не пара. И что я позволяю тебе слишком многое, а ты… пользуешься этим.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и липкие, как смола. Анна почувствовала, как немеют кончики пальцев. Не пара. Пользуется. Это была не просто обида, это была диверсия. Целенаправленный удар по самым основам.
– И ты что? Согласился? – ее голос стал тихим и опасным.
–Да нет, конечно! Я же не… Я просто промолчал. Не хотел ссориться.
–Промолчал. – Она повторила это слово, как приговор. – Как и тогда, за столом. Удобная позиция. А она, получается, права? Я тебе не пара? Я, которая пять лет тащу этот дом на себе? Я, которая кредиты плачу, готовлю, убираю, пока ты «не хочешь ссориться» с той, которая поливает меня грязью?
– Это не грязь! Она просто выражает беспокойство! – закричал Дмитрий, и в его крике была не сила, а слабость, паническая попытка отгородиться от правды.
– Беспокойство?! – Анна взорвалась. Года накопленного напряжения, усталости от этой вечной войны вырвались наружу. – Да она ненавидит меня! Ненавидит за то, что я есть в твоей жизни! Она хочет, чтобы ты был вечным мальчиком при мамочке! А я ей мешаю! И ты… ты ее помощник! Ты своим молчанием ей потворствуешь! Ты предатель!
– Предатель? – он побледнел. – Это мой дом тоже! И моя мать! Я должен разрываться между вами?
– Ты должен защищать свою жену! – выкрикнула она, и голос ее сорвался. В глазах выступили предательские слезы, которых она так ненавидела. – Хотя бы раз! Но ты не можешь. У тебя не хватает духу. Ты просто тряпка, Дмитрий! Тряпка!
Она резко повернулась, чтобы уйти, чтобы не дать ему увидеть эти слезы. Не глядя под ноги, она сделала шаг и зацепилась носком за край ковра. Потеряв равновесие, Анна инстинктивно схватилась за открытую полку стеллажа, где стояли книги и безделушки. Несколько фотоальбомов тяжело рухнули на пол. А вслед за ними, дребезжа и подпрыгивая, упала старая деревянная шкатулка, принадлежавшая еще свекру.
Раздался сухой, щемящий звук раскалывающегося дерева. Шкатулка, недорогая, лакированная, с потускневшей металлической фурнитурой, ударилась об угол табурета и раскололась пополам.
Наступила тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Анны. Гнев моментально сменился ощущением глупой нелепости происходящего.
– Вот черт, – тихо выругалась она, опускаясь на колени. – Папина…
–Ничего страшного, – глухо отозвался Дмитрий, не двигаясь с места. – Она старая.
Анна стала собирать осколки дерева. Внутри шкатулки обычно лежали какие-то памятные мелочи Николая Петровича: старые наручные часы, которые не шли, несколько юбилейных монет, значок. Все это высыпалось на пол. Она механически стала складывать вещи обратно в половинку коробки. И тут ее пальцы наткнулись не на холодный металл, а на бумагу. Не на плотный картон, а на тонкий, сложенный в несколько раз листок, пожелтевший по краям.
Он был запрятан под отклеившейся бархатной подкладкой на дне, которую удар оторвал. Видимо, там была потайная ниша.
– Что это? – пробормотала она.
– Какая-то старая бумажка, наверное, – без интереса сказал Дмитрий, начиная наконец приходить в себя от ссоры. – Выбрось.
Но Анна уже развернула листок. Бумага была тонкой, писчей, исписанной неровным, но знакомым почерком ее свекра. Чернила выцвели, но слова читались.
Она начала читать про себя, и мир вокруг замедлился, потом резко сузился до этого клочка бумаги. Звуки ушли. Остались только строки, выведенные когда-то рукой Николая Петровича.
«Я, Петров Николай Петрович, получил от своего сына Петрова Дмитрия Николаевича денежную сумму в размере 500 000 (пятисот тысяч) рублей на улучшение жилищных условий. 15 октября 2018 года.»
Ниже стояла размашистая подпись свекра и росчерк Дмитрия: «Деньги получил».
Дата. Пять лет назад. Осень. За месяц до их свадьбы.
Пятьсот тысяч.
На улучшение жилищных условий.
Анна подняла глаза на мужа. Он стоял, глядя в окно, и потирал переносицу, все еще погруженный в свои мысли о ссоре.
– Дмитрий, – ее голос прозвучал так странно, так отрешенно, что он мгновенно обернулся.
–Что?
–Что это?
Она подняла руку с дрожащим листком. Он присмотрелся, лицо его сначала выразило лишь недоумение, а потом, по мере того как он читал, медленно, как замедленная съемка, на нем проступил ужас. Не страх, а именно ужас – леденящий, животный, от осознания того, что тайна, которую он закапывал годами, только что была вырыта на свет самым нелепым и страшным образом.
Он выдохнул, и этот выдох был похож на стон.
–Аня… Это не то, что ты думаешь.
Но она уже думала. Мозг, ошарашенный ссорой, теперь работал с холодной, хирургической скоростью. Пять лет назад. Осень. Дмитрий тогда продал свою однокомнатную квартиру, доставшуюся ему от бабушки. Говорил, что вложил все в ремонт и обустройство их новой, общей трешки, которую они покупали… как? Да, он говорил, что взял ипотеку. Большую. И что его отец помог с первоначальным взносом. «Помог» – вот это слово он использовал.
– Ты продал свою квартиру, – сказала она ровным, безжизненным тоном. – Ты сказал, выручил три с половиной миллиона. Ты сказал, два миллиона ушли на первый взнос по ипотеке здесь. Остальное – на ремонт. Так?
– Аня, давай поговорим спокойно…
–Так? – ее голос взвизгнул.
–Да! – выкрикнул он в ответ. – Да, так!
– Тогда откуда эта расписка, Дмитрий? – она встала, держа листок перед собой, как обвинительный акт. – Откуда эти пятьсот тысяч, которые ты передал отцу? На «улучшение условий»? Каких условий? Твоих? Наших? Или, может, условий твоего брата?
Она видела, как он внутренне ломается. Все его защитные барьеры, все оправдания, выстроенные за годы, рассыпались в прах под тяжестью этого простого листка бумаги.
– Отец… – он сглотнул. – Отец сказал, что это будет лучше. Что он как опытный человек все оформит. Чтобы не было проблем потом.
– Каких проблем? – настаивала Анна, приближаясь к нему. – Оформит что? Долю? Он вложил эти деньги в эту квартиру? В нашу квартиру?
Дмитрий молчал, и его молчание было страшнее любого признания. Оно означало, что под ногами у нее не твердый пол ее дома, а зыбкий песок чужой, враждебной тайны. И свекровь с ее взглядом, оценивающим ее же стол, была лишь верхушкой айсберга. Настоящая опасность, холодная и расчетливая, скрывалась глубоко под водой. И она только что на нее наткнулась.
Тишина после вопроса повисла в воздухе плотной, недвижимой массой. Дмитрий стоял, опустив голову, и его плечи, казалось, несли невыносимый груз. Анна не отводила взгляда от его лица, вылавливая малейшую тень правды. Ее собственный гнев схлынул, уступив место холодному, пронизывающему страху. Страху перед тем, что она вот-вот узнает.
– Отец предложил тогда… – начал Дмитрий, запинаясь на каждом слове. – Он сказал: «Дима, не бери одну ипотеку. Давай сделаем иначе. Ты скидываешь часть денег от продажи своей квартиры, я добавляю. Мы покупаем квартиру побольше, получше, на мое имя и твое. Потом, когда все устаканится, мы переоформим». Он говорил, что так надежнее, что у него больше стаж, кредитную историю не проверяют…
– Купили квартиру «на вас двоих», – уточнила Анна, и каждая фраза давалась ей с усилием. – И твои пятьсот тысяч ушли в этот общий котел. А остальные твои деньги? Два миллиона, которые, как ты говорил, ушли на первый взнос?
Дмитрий закрыл глаза, словно от боли.
–Они… они и были первым взносом. Вместе с деньгами отца.
– Значит, отец тоже вложил круглую сумму, – констатировала Анна. Ее мозг лихорадочно складывал пазл. – И квартира была оформлена на него и на тебя. В каких долях?
Пауза была красноречивее любых слов.
–Пополам, – выдохнул он. – Одна вторая – отцу, одна вторая – мне.
Анна медленно опустилась на ближайший стул. Пол под ногами больше не казался зыбким. Он казался чужим. Половина этого пола юридически никогда ей не принадлежала.
–А я? – спросила она тихо. – Где моя доля? Ты же обещал… Мы же поженились. Мы же вместе…
– Отец обещал переоформить! – взорвался Дмитрий, в его голосе зазвучали нотки отчаяния. – Он сказал: «Вот обживетесь, появится ребенок, тогда и перепишем». Я думал… Я верил ему. А потом он заболел. И все затянулось.
– И умер, – безжалостно закончила Анна. – А его половина перешла к твоей матери. К Тамаре Ивановне. Так?
Он молча кивнул.
Теперь все пазлы встали на свои места. Цепочка была железной и беспощадной. Продажа квартиры Дмитрия -> передача 500 000 отцу (расписка!) -> покупка общей квартиры на отца и сына пополам -> смерть отца -> переход его доли к свекрови. Свекрови, которая считала Анну дармоедкой. Которая уже приходила «на свою собственность».
– И мама знала обо всем? – спросила Анна, уже зная ответ.
–Да, – прошептал Дмитрий. – Она знала с самого начала.
Значит, это была не спонтанная жадность. Это была продуманная стратегия. Страховка. Рычаг давления. Анна почувствовала тошноту. Она все эти годы жила в доме, который наполовину принадлежал ее злейшему врагу. И платила за его ремонт, за его обустройство.
– А Максим? – вдруг спросила она, поймав мысль за хвост. – При чем здесь его долги? В новогодней перепалке он что-то сказал…
Дмитрий снова напрягся, и Анна поняла, что это не конец. Это лишь второй слой лжи.
–Максим… у него тогда были проблемы. Большие. Отец помогал. Может, и из этих денег… Я не знаю точно. Отец просто сказал, что так будет лучше для семьи.
– Для семьи? – Анна горько рассмеялась. – Для вашей семьи, да. Где один сын отдает деньги, а второй их просиживает. И где невестка — это приложение, которое еще и должно быть благодарно за крышу над головой.
Она встала. Эмоции улеглись, оставив после себя холодную, стальную решимость. Жалеть себя было некогда. Нужно было действовать.
– Дай мне твой телефон, – жестко сказала она.
–Зачем?
–Дай!
Он, поколебавшись, потянулся к куртке и вытащил телефон. Анна взяла его, открыла мессенджер. Дмитрий не сопротивлялся, он был полностью сломлен. Она быстро пролистала переписку с Максимом. Последние сообщения были свежими, от сегодняшнего утра.
Максим (10:15): Димыч, ну помоги! Последний раз! 30 тысяч. Иначе они мне кости переломают.
Максим (10:20): Ты же в долгу передо мной. Если бы не я, у тебя с квартирой все по-другому было бы. Папа все для меня делал.
Максим (12:47): Ты проигнорил? Серьезно? Ладно, я тогда Ане все расскажу. Как есть. Думаешь, она захочет жить в квартире, купленной на мои карточные долги?
Анна подняла глаза на мужа.
–Что это значит, Дмитрий? «Если бы не я»? Какие карточные долги?
Его лицо исказила гримаса стыда.
–Я не знаю точно! Максим просто шантажирует. Он всегда так делает.
– Он пишет про отца. Что отец все для него делал, – Анна вдумчиво проговорила слова. Угроза Максима поведать «как есть» висела в воздухе. Она сохранила скриншоты переписки себе на телефон и отдала аппарат обратно.
– С сегодняшнего дня ты не даешь ему ни копейки, – сказала она ледяным тоном. – Ни под каким предлогом. Понятно?
Он кивнул.
– А теперь слушай меня внимательно. Твоя мать сейчас — совладелец моей квартиры. Половина моей спальни, половина кухни, где я готовлю, юридически принадлежит женщине, которая меня ненавидит. И она не станет переоформлять ничего. Наоборот. Она будет использовать это как рычаг. Уже использует. Нам нужно понять, что мы можем сделать.
Она взяла свой телефон и набрала номер подруги, Кати, которая работала юристом в риелторской конторе. Тамара Ивановна нажала на самую больную мозоль — чувство безопасности. И Анна намерена была дать бой.
На следующий день, во вторник, они встретились с Катей в тихом кафе. Катя, худая, стремительная блондинка в строгом костюме, выслушала Анну, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте. История про новогодний стол, расписку, долю в квартире. Дмитрий сидел рядом, мрачный и бесполезный.
– Давайте по порядку, – сказала Катя, отложив ручку. – У вас есть расписка, где черным по белому указано, что Дмитрий передавал отцу деньги на улучшение жилищных условий. Это важный документ. Он может означать, что эти деньги были целевым взносом в покупку конкретной квартиры, то есть формально у Дмитрия могло возникнуть право не на долю, а на всю квартиру, купленную с его существенным участием. Но это сложно доказать, если нет дополнительных соглашений.
– Но он же собственник! У него есть доля! – сказала Анна.
–Да, одна вторая. А вторая половина после смерти отца перешла к его наследнице, вашей свекрови, – Катя покачала головой. – Стандартная ситуация. И да, как совладелец, она имеет право пользоваться этим имуществом. Может даже через супотребовать определить порядок пользования, если вы не сможете договориться. Например, вселить кого-то на свою долю.
– Вселить? Максима? – Анна почувствовала, как холодеет.
–В теории — да. Прописать и вселить. Особенно если у него нет другого жилья. Суды часто встают на сторону того, кому негде жить.
– Но это же моя квартира! Я тут живу! – вырвалось у Анны, хотя она уже понимала, насколько шатким было это «моя».
– С юридической точки зрения — нет, – мягко, но твердо поправила Катя. – Вы там просто зарегистрированы. И факт того, что вы вложили деньги в ремонт, к сожалению, не делает вас собственником. Это может стать основанием для требования компенсации, но это отдельный и очень долгий процесс.
Анна обхватила чашку с кофе, пытаясь согреть ледяные пальцы.
–Что нам делать? Купить у нее эту долю?
– Она согласится? – скептически спросила Катя.
–Нет, – хрипло вставил Дмитрий. – Она никогда не согласится. Для нее это… контроль.
– Тогда вариант один — суд, – заключила Катя. – Можно попытаться оспорить ее право на долю, доказав, что деньги Дмитрия были основными, а вклад отца — незначительным, или что была договоренность о последующем переоформлении. Но устные обещания, увы… А можно попробовать выкупить ее долю в судебном порядке, если суд признает ее незначительной, а вашу нуждаемость в жилье — существенной. Но это все долго, дорого и нервно.
– А можно просто проверить… все ли чисто с этой долей? – вдруг спросила Анна. Ее осенило. – Может, есть какие-то обременения? Может, отец что-то закладывал? Или она уже?
Катя задумалась.
–Выписку из ЕГРН смотрели? Не ту, что при покупке, а свежую?
–Нет, – призналась Анна.
– Давайте посмотрим прямо сейчас, – Катя достала ноутбук. – У меня есть доступ к базе. Номер квартиры и адрес?
Анна продиктовала. Все трое замерли, глядя на экран. Катя быстро набрала запрос, ее пальцы стучали по клавиатуре. На экране появился официальный документ с гербом.
– Вот, – Катя развернула ноутбук к ним. – Свежая выписка. Собственники…
Анна впилась глазами в строчки. И замерла.
Собственник 1: Петров Дмитрий Николаевич. Доля в праве: 1/2.
Собственник 2: Петрова Тамара Ивановна. Доля в праве: 1/2.
Обременения и запрещения: отсутствуют.
Все было четко, законно и безнадежно. Но ее взгляд скользнул чуть ниже, к истории перехода прав. И там, в строке о вступлении Тамары Ивановны в наследство, стояла дата.
Дата, которая была на полгода позже официальных похорон Николая Петровича.
– Катя, – голос Анны был чуть слышным. – А если она вступила в наследство… она же должна была оформить все через нотариуса. Подать заявление.
– Да, конечно. В течение шести месяцев со дня смерти.
–А если она этого не сделала? – Анна подняла на подругу горящий взгляд. – Если она просто живет в своей квартире и считает, что это и так все ее? Могла ли она не оформить долю в этой, нашей, квартире официально?
Катя быстро вернулась к экрану, пролистала.
–Нет, смотри, здесь все оформлено. Доля перешла по завещанию или по закону, нотариальное свидетельство есть, регистрация в Росреестре прошла. Все чисто.
Значит, Тамара Ивановна действовала быстро, четко и без эмоций. Оформила все, как положено. Закрепила за собой рычаг давления.
Анна откинулась на спинку стула. Ощущение было таким, будто ее медленно, но верно замуровывают в клетку, стены которой сложены из законов и семейных обязательств ее мужа. И ключ от этой клетки болтался на связке у самодовольной Тамары Ивановны.
– Спасибо, Катя, – тихо сказала она. – Теперь я все поняла.
Она поняла, что это война. Война не за стол, а за дом. И вести ее нужно будет по правилам, которые ей только предстояло изучить. Первым делом — найти слабое место в этой железобетонной, на первый взгляд, позиции свекрови. И переписка с Максимом давала первую, зыбкую зацепку. «Если бы не я…» Что скрывалось за этими словами?
Неделя после разговора с Катей прошла в тягостном ожидании. Аня чувствовала себя как сапёр на минном поле. Каждый звонок в дверь заставлял её вздрагивать. Она проверяла телефон Дмитрия, когда он был в душе, но переписка с Максимом замерла. Молчал и сам Дмитрий, погружённый в себя и свои мысли. Он стал раздражительным, мог резко ответить на нейтральный вопрос, а по вечерам замирал у окна, будто высматривая в темноте приближение беды.
Аня понимала, что так продолжаться не может. Холодная война выматывала сильнее открытого конфликта. Она решила действовать. Ситуация требовала ясности, какой бы горькой она ни была.
В пятницу вечером, когда Дмитрий, как обычно, уставился в телевизор, не замечая мелькающих кадров, она подошла к нему и выключила пультом звук.
– Что такое? – он обернулся, нахмурившись.
–Нам нужно поговорить. Серьёзно. Без криков и эмоций.
–Я устал, Аня. Давай завтра.
–Нет, – её голос звучал непреклонно. – Не завтра. Сейчас. Я больше не могу жить в этой неопределённости. Ты либо рассказываешь мне всё, с самого начала до конца, либо я завтра же подаю на развод и начинаю судиться за свои вложения в эту квартиру. Выбор за тобой.
Он смотрел на неё несколько секунд, и в его глазах она увидела знакомую борьбу: страх, стыд, желание спрятаться. Но на этот раз что-то дрогнуло. Возможно, окончательность в её тоне, возможно, накопившаяся усталость от лжи.
– Хорошо, – прошептал он и опустил голову в ладони. – Только… не перебивай меня сначала. Потом спрашивай, что хочешь.
Аня села в кресло напротив, сложив руки на коленях. Она была готова слушать.
– Всё началось пять лет назад, – начал Дмитрий глухим, монотонным голосом, не глядя на неё. – Ты помнишь, я продал бабушкину однушку. Выручил три с половиной миллиона. Мы с тобой уже встречались, думали о совместном будущем. Я хотел купить что-то хорошее, просторное. Для нас. Изначально планировал взять ипотеку, как все.
Он замолчал, собираясь с мыслями.
–Отец узнал о моих планах. Сказал, что это глупость, переплачивать банкам. Предложил свою схему. Он сказал: «Давай, ты скидываешь часть денег, я скидываю часть. Покупаем квартиру сразу, без ипотеки, на нас двоих. Потом, когда ты женишься, мы мою долю переоформим на тебя. Будешь полным хозяином». Он называл это «мудрым решением». Говорил, что так надежнее, что я молодой и меня могут обмануть.
– И ты согласился, – констатировала Аня.
–Да. Я думал, он хочет как лучше. Он был отцом. Я ему верил. Мы нашли эту квартиру. Отец сказал, что его вклад – это восемьсот тысяч. А мои пятьсот тысяч, по его словам, были «дополнительным взносом на ремонт и обустройство». Поэтому и расписка была именно такая – «на улучшение жилищных условий». Он сказал, что так проще для отчётности. Остальные мои деньги, полтора миллиона, я отдал ему наличными для расчёта с продавцом. Он всё организовал.
Дмитрий тяжело вздохнул.
–Квартира была оформлена на нас двоих пополам. Я тогда спросил: «Пап, а как же Аня?». Он ответил: «Вот распишетесь, обживётесь, покажете, что вы серьёзная пара, тогда и переоформим. Не торопи события». Я… я не стал настаивать. Мне было неловко. Деньги отца были уже в деле.
– А когда мы поженились, ты поднимал этот вопрос?
–Поднимал. Через полгода после свадьбы. Отец тогда уже начал болеть. Он сказал: «Что ты торопишься? Жена твоя никуда не денется. Вот сделаете ремонт, обустроитесь, тогда и поговорим». А потом… потом он слег окончательно. И говорить об этом стало невозможно. Я боялся расстроить его.
– А мать? Тамара Ивановна? Она что, ничего не знала? – спросила Аня, уже зная ответ.
–Она знала всё с самого начала, – признался Дмитрий. – И она полностью поддерживала отца. Говорила, что это правильный подход, что нужно подстраховаться. Она всегда считала, что мы с тобой… слишком поспешили.
В комнате повисла пауза. Аня переваривала услышанное. Картина вырисовывалась чётче, но не становилась легче.
– Теперь расскажи про Максима, – потребовала она. – В его угрозах есть доля правды? При чём здесь его долги?
Лицо Дмитрия исказилось от мучительного стыда. Он долго молчал, будто надеясь, что Аня забудет этот вопрос.
–Дима! – жёстко напомнила она.
–Отец… отец помогал Максиму, – с трудом выдавил он. – У того всегда были проблемы с деньгами, с картами, с какими-то тёмными типами. В тот самый период, когда мы покупали квартиру, у Максима был особенно крупный долг. Отец сказал, что вытащит его, но нужны были деньги. Мои деньги.
Аня почувствовала, как у неё перехватило дыхание.
–Твои пятьсот тысяч?
–Не знаю точно! – взорвался он, вскакивая с дивана. – Отец не отчитывался передо мной! Он говорил: «Семья должна держаться вместе. Мы выручим Макса, а квартира всё равно будет ваша». Я не знаю, все ли пятьсот тысяч или часть! Но да, получается, что мои деньги, которые должны были пойти на наш дом, могли уйти на долги моего брата-нар… бездельника!
Он зашагал по комнате, сжимая кулаки.
–А потом отец умер. И мама сразу всё оформила. Я пришёл к ней тогда, после похорон, ещё до истечения шести месяцев. Попросил: «Мама, давай переоформим долю, как папа обещал». А она посмотрела на меня и сказала: «Какая доля, Димочка? Это твоя квартира, ты тут и живи. А моя доля… это моя страховка на старость. И гарантия, что с тобой всё будет хорошо». Я понял, что ничего она отдавать не собирается. Никогда.
Он остановился перед Аней, и в его глазах стояла беспомощная ярость.
–Понимаешь теперь? Я не просто промолчал. Я был идиотом. Меня обвели вокруг пальца мои же родители. Ради спасения моего никчёмного брата. А ты оказалась заложницей в этой ситуации. И я… я не знал, как это исправить. Боялся, что ты уйдёшь, узнав правду. Боялся ссоры с матерью. Боялся всего.
Аня слушала, и внутри неё бушевали противоречивые чувства. Жалость к его слабости. Презрение к этой слабости. Ярость из-за обмана. И холодный, рациональный ужас перед реальным положением дел.
– Значит, Тамара Ивановна не просто злая свекровь, – тихо проговорила Аня, собирая мысли воедино. – Она расчётливая женщина, которая с самого начала создавала себе рычаг влияния. А Максим – её слабое место, её ахиллесова пята. Она покрывает его, вбухивая в него деньги, даже чужие. И теперь эта квартира – её козырь. И для контроля над тобой, и как потенциальный актив для того же Максима.
Дмитрий кивнул, опускаясь обратно на диван, будто все силы его покинули.
–Да. Всё так. И я не знаю, что делать.
– Я знаю, – твёрдо сказала Аня. Она встала, и в её позе появилась решимость, которой так не хватало последние недели. – Первое: ни копейки больше твоему брату. Ни под каким предлогом. Второе: мы собираем все документы. Расписку, выписку из ЕГРН, всё, что связано с деньгами на ремонт. Всё. Третье: мы ищем слабое место. В её историях, в её действиях. Если она оформила наследство, значит, были нотариусы, были документы. Нужно понять, нет ли там каких-то нестыковок.
– Ты хочешь судиться? – с ужасом спросил Дмитрий.
–Я хочу обезопасить свой дом, – поправила его Аня. – И если для этого придётся идти в суд, то я пойду. Одна, если понадобится.
Она посмотрела на него, и в её взгляде уже не было прежней надежды на то, что он её защитит. Теперь это был взгляд командира, оценивающего ненадёжного союзника.
–А тебе, Дмитрий, пора выбирать. Ты либо с семьёй, которую создал. Либо продолжаешь быть мальчиком на побегушках у своей матери, который оплачивает долги брата. Решай.
Она развернулась и ушла в спальню, оставив его наедине с его выбором и накопленным за годы стыдом. Завтра начиналась настоящая война, и Аня понимала, что первым делом ей нужно найти оружие. И это оружие, скорее всего, лежало в прошлом, в тех самых «семейных договорённостях», которые привели их к сегодняшнему дню. И подозрительно удобному молчанию свекра в последние месяцы жизни.
Прошло десять дней после разговора с Дмитрием. Десять дней напряжённого, но целеустремлённого затишья. Аня собрала папку с документами: расписка была отсканирована и увеличена, лежала сверху, как главный козырь. Она связалась с Катей, и та потихоньку, в свободное от работы время, помогала строить стратегию, объясняя сложные юридические термины простым языком. Дмитрий, хоть и без энтузиазма, выполнял её требования: деньги Максиму не переводил, на провокационные звонки матери отвечал уклончиво.
Аня почти начала надеяться, что они смогут выстроить какую-то оборону. Почти.
В тот вторник она взяла отгул, чтобы навести порядок в бумагах и, наконец, отнести в химчистку зимнее пальто. Она как раз вешала его в пакет, когда в прихожей раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Не предупредительный стук, а именно длинный, настойчивый звонок, словно кто-то уже раздражался от ожидания.
Сердце ёкнуло. Дмитрий был на работе. Друзья бы так не звонили. Через глазок Аня увидела знакомый силуэт в элегантном драповом пальто и аккуратной шляпке. Тамара Ивановна. Лицо её было сосредоточенным, почти официальным. Рядом никого не было.
Аня глубоко вдохнула. Страх сменился холодной концентрацией. Она расправила плечи и открыла дверь.
– Здравствуйте, Тамара Ивановна, – произнесла она ровно, не улыбаясь и не приглашая войти.
–Здравствуй, Анечка, – свекровь легко проскользнула внутрь, будто не заметив барьера в виде хозяйки. – Я мимо, по делам, решила заглянуть. Проведать.
Она уже снимала перчатки, оглядывая прихожую оценивающим взглядом. Её глаза задержались на коробке с обувью, стоявшей чуть криво.
–Как-то у вас тесновато здесь в прихожей. Надо бы продумать систему хранения.
– Мы справляемся, – сухо ответила Аня, закрывая дверь. – К чаю или по делу?
Тамара Ивановна проигнорировала вопрос.Она сняла пальто и, не дожидаясь помощи, повесила его на вешалку, слегка подвинув куртку Дмитрия.
–Можно пройти? Хочу посмотреть, как вы тут поживаете. После того… неприятного разговора в Новый год как-то неловко вышло. Надо наладить отношения.
Она не стала ждать ответа и прошла в гостиную. Аня, стиснув зубы, последовала за ней.
Тамара Ивановна шла медленно, как экскурсовод в музее. Её взгляд скользил по стенам, по новой краске, которую Аня выбирала и наносила сама, по шторам, по мебели.
– Ремонт, я смотрю, делали, – заметила она, останавливаясь у стены. Она протянула руку и провела пальцем по обоям в полоску, будто проверяя качество. – Стены эти несущие? Перегородки сносили?
– Да, – коротко ответила Аня, чувствуя, как нарастает раздражение. – Чтобы было просторнее.
–Это надо было согласовывать, – мягко, но с укором произнесла свекровь. – Со всеми собственниками. С несущими стенами вообще опасно шутить. И с перепланировкой. Могут быть большие проблемы, если что.
Она повернулась к Анне, и в её глазах не было беспокойства. Была холодная констатация факта.
–Я ведь как совладелец должна быть в курсе таких масштабных изменений. И давать согласие. Письменное.
Слова повисли в воздухе, откровенные и наглые. Аня почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Это было уже не пассивно-агрессивное замечание за столом. Это был первый выстрел прямой наводкой.
– Мы делали ремонт пять лет назад, Тамара Ивановна, – сказала Аня, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – На наши с Дмитрием деньги. И я не помню, чтобы мы спрашивали чьего-либо разрешения.
–Тогда это было упущение, – пожала плечами свекровь. – Но теперь его можно исправить. Я не злопамятная. Главное — порядок.
Она прошла дальше, на кухню. Подошла к окну, поправила жалюзи, которые, как ей показалось, висели неровно.
–Вид хороший. Солнечная сторона. Квартира удачная. Николай Петрович глаз имел.
Упоминание покойного свекра, сказанное таким тоном, словно он подобрал им подарок, а не вложил их же деньги в схему с двойным дном, вызвало у Анны приступ тошноты.
–Зачем вы пришли, Тамара Ивановна? – спросила она прямо, перестав следовать за гостьей. – Говорите, что вам нужно.
Свекровь обернулась. Её лицо стало серьёзным, деловым.
–Хорошо, не буду ходить вокруг да около. У меня к тебе и к Диме просьба. Вернее, даже необходимость. Дело в Максиме.
Вот оно, подумала Аня.
–У Максима опять неприятности. Ему сейчас негде жить. Ту квартиру, что он снимал, ему пришлось срочно покинуть. Конфликт с соседями, – она махнула рукой, как бы отмахиваясь от несущественных деталей. – Ему нужно время, чтобы найти новую. Несколько месяцев. Я предлагаю временно прописать его здесь. В этой квартире.
Комната словно закружилась вокруг Анны. Худшие опасения Кати материализовались так быстро и так цинично.
–Вы предлагаете, – медленно проговорила Аня, – вселить вашего взрослого, проблемного сына, в квартиру, где живёт семья вашего другого сына? На его же долю?
– На мою долю, милочка, – поправила Тамара Ивановна, и в её голосе впервые прозвучали металлические нотки. – Половина этой площади принадлежит мне. И я имею право распоряжаться ею по своему усмотрению. Регистрация по месту жительства — это законное право собственника. Тем более для члена семьи, который оказался в трудной жизненной ситуации. Я уже говорила с юристом.
Аня поняла, что это не просьба. Это ультиматум. И закон, к её ужасу, скорее всего, был на стороне свекрови.
–Вы с ума сошли, – тихо сказала Аня. – Вы хотите подселить к нам человека, который вечно в долгах, который не работает, который… Мы его даже близко не хотим видеть! И вы думаете, что мы позволим ему здесь жить?
– Это не вопрос «позволите», – холодно ответила Тамара Ивановна. – Это вопрос юридических прав. Я могу обратиться в суд с иском об определении порядка пользования жилым помещением. Суд, учитывая, что у Максима нет иного жилья, а у меня есть доля, вполне может обязать вас предоставить ему комнату. Или её часть. Вы хотите суда, Анечка? Шума, расходов, нервотрёпки? Я думаю, нет. Лучше решить всё миром. Он будет тихим, ты даже не заметишь его.
Ложь звучала в каждом слове. Аня видела, как претворяется в жизнь чудовищный план: Максим вселяется, потом «несколько месяцев» растягиваются на годы, потом начинаются кражи, пьянство, скандалы. Её дом превратится в ад.
– Нет, – сказала она твёрдо, глядя свекрови прямо в глаза. – Никогда. Он не переступит порог этой квартиры. Это мой дом.
– Твой? – Тамара Ивановна усмехнулась коротко и беззвучно. – Ты здесь всего лишь прописана, дорогая. Не более того. Я здесь — собственник. И я решаю, что будет с моим имуществом. Я пытаюсь по-хорошему. Для семьи. Но если ты отказываешься…
Она сделала паузу, давая угрозе набрать вес.
–…тогда мне придётся действовать по закону. Через суд. И не только по вопросу вселения Максима. Но и по вопросу самовольной перепланировки. И по вопросу возмещения мне стоимости пользования моей долей все эти годы. Я уверена, ты, как женщина разумная, понимаешь, во сколько это может вылиться. И морально, и материально.
Анна стояла, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Всё внутри неё кричало, рвалось наружу. Но она понимала: истерика, крик — это именно то, чего ждёт эта женщина. Доказательство её победы.
– Вы закончили? – спросила Аня ледяным тоном.
–Я изложила свою позицию.
–Прекрасно. Тогда выслушайте мою. Эта квартира была куплена в том числе на деньги вашего сына, Дмитрия. Есть расписка. Есть доказательства. Вы с покойным мужем провернули аферу, чтобы спасти своего младшего неудачника за счёт старшего. Вы не заботитесь о семье. Вы заботитесь только о себе и о Максиме. И я не позволю вам разрушить то, что мы с Дмитрием строили. Вы не вселите сюда никого. А если попробуете через суд — у вас будут большие проблемы. Большие, чем вы можете себе представить. А теперь прошу вас покинуть мой дом.
Тамара Ивановна не ожидала такого жёсткого, юридически подкованного отпора. На её лице мелькнуло сначала недоумение, а потом злость. Злость от того, что кукла вдруг заговорила своим голосом.
–Ты угрожаешь мне? – прошипела она.
–Я информирую вас о последствиях, – парировала Аня. – Дверь там.
Они несколько секунд молча смотрели друг на друга — две женщины, разделённые ненавистью и квадратными метрами. Наконец, Тамара Ивановна резко развернулась, прошла в прихожую, с силой сорвала с вешалки своё пальто.
–Глупая, жадная девчонка, – бросила она через плечо, уже не скрывая презрения. – Ты пожалеешь. Я через суд всё получу! И тебя выселю! Увидишь!
Она вышла, хлопнув дверью так, что дрогнули стены.
Аня осталась стоять посреди гостиной. Дрожь, сдерживаемая всё время разговора, наконец вырвалась наружу. Она затряслась мелкой, неконтролируемой дрожью. Но внутри, под страхом и злостью, уже разгоралось что-то новое — яростная, неудержимая решимость. Свекровь показала свои карты. Война была объявлена открыто. Теперь нужно было искать не оборону, а нападение. И первым делом — найти то самое «большое оружие», которое заставит Тамару Ивановну отступить. Она посмотрела на папку с документами. Расписки было мало. Нужно было копать глубже. И она знала, с чего начать.
Гул от хлопнувшей двери ещё стоял в квартире, но в Анне уже не было места страху. Был только холодный, ясный гнев и решимость. Она подошла к окну, отодвинула штору и увидела, как на улице Тамара Ивановна, не оборачиваясь, бодрым, уверенным шагом идёт к автобусной остановке. Она не сомневалась в своей победе. Аня почувствовала, как эта уверенность, словно ядовитый газ, пытается просочиться и в неё, парализуя волю.
«Нет, – сказала она себе вслух. – Больше нет».
Она вернулась в гостиную, взяла папку с документами и свой телефон. Дрожь в руках прекратилась. Пальцы были твёрдыми и точными, когда она набрала номер Кати.
– Привет, это я, – сказала Аня, услышав голос подруги. – Она только что была здесь. Объявила войну.
– Кто? Свекровь? Что случилось?
–Она требует вселить к нам Максима. «Временно». Говорит, что имеет право как собственник. И угрожает судом не только по этому поводу, но и по перепланировке, и по компенсации за пользование её долей.
–Ох… – на том конце провисала тяжёлая пауза. – Да, это серьёзный сценарий. Такой иск она имеет право подать. И суд может его удовлетворить, особенно если докажет, что у брата мужа действительно нет другого жилья. А с перепланировкой… если работы были без согласования, это тоже проблема.
Голос Кати звучал устало, и Аня почувствовала, как последняя надежда на простое решение уходит.
–Значит, мы проигрываем? – спросила она, и в её собственном голосе прозвучала хрипота.
–Нет, не значит, – резко ответила Катя. – Значит, нужно действовать на опережение и бить в слабые точки. Я сегодня освобожусь к восьми. Приезжай ко мне в офис. Ничего не подписывай, ни с кем не говори. Особенно с ней.
Весь оставшийся день Анна провела в лихорадочной активности. Она перечитывала каждую бумажку в папке, выписывала даты, суммы, имена. Расписка от 15 октября 2018 года. Покупка квартиры – ноябрь 2018-го. Смерть свекра – август прошлого года. Вступление в наследство – ориентировочно февраль этого года. Между смертью и оформлением доли прошло около полугода – стандартный срок. Всё выглядело чисто и законно.
Но что-то грызло её изнутри. Фраза Максима из переписки: «Если бы не я, у тебя с квартирой все по-другому было бы». И молчаливое, виноватое согласие Дмитрия с тем, что его деньги могли уйти на долги брата.
Она позвонила мужу. Он ответил после пятого гудка.
–Алло?
–Твоя мать была здесь.
На другом конце линии воцарилось молчание,прерываемое только неровным дыханием.
–И… что?
–Она требует прописать и вселить Максима. Говорит, что это её право как собственницы. Угрожает судом. Я встречаюсь сегодня с Катей. Будь дома к восьми. Нам нужно говорить.
– Аня, я… может, поговорить с ней ещё раз? Объяснить…
–Объяснить что, Дмитрий?! – не сдержалась она. – Что она не права? Она прекрасно знает, что права! Она юридически права! Сейчас нужно не объяснять, а искать, как выкрутиться. Будешь дома?
–Да, – тихо ответил он. – Буду.
---
Офис Кати находился в деловом центре, панорамные окна которого в это время суток отражали огни ночного города. За столом, заваленным стопками папок, подруга выглядела сосредоточенной и профессиональной. Она уже изучала копии документов, которые Аня принесла с собой.
– Итак, враг обладает тремя козырями, – начала Катя, отложив расписку. – Первый: законное право собственности на 1/2 долю. Второй: право требовать определения порядка пользования жильём для себя или своего наследника, коим является Максим. Третье: право требовать компенсации за пользование её долей, если мы не можем доказать, что она от неё отказалась. А она не отказывалась. Напротив.
– Какие у нас есть варианты? – спросила Аня, опускаясь в кресло напротив.
–Вариантов несколько, и все они неидеальны. Первый – попытаться выкупить её долю по рыночной стоимости. Готовы ли вы ко второму ипотечному кредиту на несколько миллионов?
Аня горько усмехнулась. Ответ был очевиден.
–Второй – оспорить размер её доли. Мы можем подать иск о признании за тобой и Дмитрием права общей совместной собственности на всю квартиру. Основание – расписка и факт того, что основные деньги были твои… прости, Дмитрия. И что вложение отца было незначительным или вовсе фиктивным. Мы заявляем, что была устная договорённость о переоформлении, которая не выполнена из-за его смерти, а его вдова действует недобросовестно.
– Это сработает?
–Сложный вопрос. Устные договорённости в суде – это очень зыбкая почва. Нужны свидетели, переписки, косвенные доказательства. Расписка – хорошее доказательство, но она говорит только о факте передачи денег «на улучшение условий», а не о конкретной сделке. Суд может решить, что эти деньги были просто помощью сына отцу, а не целевым взносом в покупку именно этой квартиры.
Аня почувствовала, как сжимается желудок.
–Третий вариант, – Катя перелистнула страницу своего блокнота, – самый жёсткий и самый рискованный. Мы идём в контрнаступление. Не ждём её иска, а подаём свой.
– О чём?
–Во-первых, о признании доли Тамары Ивановны незначительной. Если суд согласится, что её 1/2 доля не может быть реально выделена в натуре (то есть ей нельзя отгородить отдельную комнату с отдельным входом, ибо это ухудшит условия вашего проживания), а также что вы с Дмитрием остро нуждаетесь в единоличном пользовании всей площадью (вы тут живёте, это ваше единственное жильё), суд может обязать её продать вам эту долю. Но не по рыночной цене, а по существенно заниженной. Это долгий и нервный процесс, но он может сработать.
Аня слушала, впитывая каждое слово.
–А во-вторых?
–А во-вторых, – Катя посмотрела на неё пристально, – мы ищем компромат. Не на долю, а на саму схему покупки. Ты говорила, что Дмитрий отдал отцу наличными ещё полтора миллиона, помимо этих пятисот тысяч по расписке?
–Да. Он так сказал.
–У тебя есть доказательства? Расписка на эти полтора миллиона? Выписки со счёта?
–Нет. Он снял наличными после продажи своей квартиры и отдал отцу.
–Плохо. Значит, доказать размер его вклаза сложно. Но… – Катя задумалась. – Но если мы предположим, что эти деньги ушли не на квартиру, а, например, на погашение долгов Максима, то мы можем говорить о неосновательном обогащении. Твоя свекровь, как наследница, должна отвечать по долгам наследодателя в пределах стоимости наследства. Если мы докажем, что Николай Петрович получил от сына крупную сумму не по договору купли-продажи доли, а, по сути, в безвозмездное пользование или по мошеннической схеме, мы можем потребовать её возврата. А это уже серьёзный рычаг давления.
– Как это доказать? – в голосе Ани прозвучала надежда.
–Нужны документы. Любые. Старые квитанции, переписка между отцом и Дмитрием, где обсуждаются деньги. Банковские выписки Максима за тот период – но их не достать. Или… – Катя сделала паузу, – или нужен свидетель. Тот, кто знал о реальных схемах Николая Петровича.
– Максим, – тихо сказала Аня.
–Он самый. Он явно что-то знает и этим шантажирует. Но он никогда не выступит против матери. Она его единственный источник ресурсов.
–Тогда что делать?
Катя откинулась на спинку кресла.
–Сначала попробуем мягкий путь. Я составлю официальную претензию от вашего имени, как от Дмитрия и от тебя. В ней мы изложим нашу версию событий: факт передачи крупных сумм, нарушенные обещания о переоформлении, требования Тамары Ивановны, которые мы считаем шантажом. Предложим цивилизованное решение: она добровольно отказывается от доли в обмен на то, что Дмитрий не будет требовать через суд возврата всех переданных отцу денег (по расписке и без) как неосновательного обогащения. Приложим копию расписки. Посмотрим на её реакцию. Если она испугается и пойдёт на переговоры – хорошо. Если нет – готовимся к суду и начинаем собирать всё, что может быть уликой. Любые контакты с Максимом, любые старые фото, любые упоминания в соцсетях. Всё.
Аня кивнула. В голове у неё начал вырисовываться план. Хрупкий, рискованный, но план.
–Хорошо. Составляй претензию. А я… я попробую поговорить с Максимом.
–Осторожно, – предупредила Катя. – Он непредсказуем и предан матери. Он может всё ей пересказать.
–Я знаю. Но он также зол, глуп и жаден. И у него, кажется, проблемы серьёзнее наших. Нужно найти правильный рычаг.
Она вышла из офиса поздно вечером. Городской воздух был холодным и свежим. В кармане у неё лежала флешка с черновиком претензии, которую Катя обещала доделать завтра. Аня чувствовала себя не жертвой, а командиром, который наконец-то получил карту местности и смог оценить расположение войск. Силы были неравны, но у неё появилось оружие – знание и воля.
Дома её ждал Дмитрий. Он сидел на кухне при выключенном свете.
–Ну? – спросил он.
–Завтра Катя пришлёт претензию для твоей матери, – сказала Аня, не садясь. – В ней будет предложение: она отказывается от доли, ты не требуешь возврата всех своих денег через суд. Шансов мало, но это формальность, начало войны. А потом мы подаём в суд сами.
Дмитрий молчал.
–Мне нужна твоя помощь, – продолжила она. – Всё, что помнишь о передаче денег отцу. Во что он был одет, где это было, что говорил. Любая мелочь. И все контакты Максима, которые у тебя есть. Не только телефон.
– Зачем? – насторожился он.
–Потому что, – Аня посмотрела на него в полумраке, – чтобы победить, нужно знать врага лучше, чем он знает себя. И твой брат – ключ ко всему этому. Он и есть та самая трещина в их идеальной, на первый взгляд, схеме. И мы должны эту трещину расколоть.
Претензия, составленная Катей, ушла Тамаре Ивановне заказным письмом с уведомлением. Как и ожидалось, ответом было гробовое молчание. Ни звонка, ни сообщения. Только тиканье часов, отсчитывающих время до новой атаки. Аня понимала, что свекровь просто игнорирует угрозу, считая её пустой. Нужно было действовать активнее.
Она целую неделю изучала Максима. Через старые общие фотографии в соцсетях, через его скудные, полные пафоса посты. Он выкладывал фото с дорогими часами (явно чужими), сидел за игровыми столами в подпольных клубах, хвастался знакомствами с полукриминальными личностями. Всё это был фасад. Реальность, как выяснилось, была куда мрачнее.
Через общих знакомых, осторожно задавая вопросы, Аня узнала, что Максим в последнее время буквально в панике. Его ищут не только коллекторы по микрозаймам, но и какие-то «серьёзные люди» из-за неуплаченного карточного долга в казино. Суммы ходили слухи астрономические — под миллион. И свекровь, похоже, уже не могла или не хотела покрывать эти дыры.
Именно это и решила использовать Аня. Она нашла в старых переписках Дмитрия номер телефона Максима, который он недавно сменил, но старый ещё был в архиве мессенджера. Она написала с нового, анонимного аккаунта, коротко и по делу:
«Знаю про твои проблемы с долгами. Знаю про схему с квартирой и деньгами Димы. Есть информация, которая может тебе помочь. Встреча. Только ты. Если сообщишь матери – сделка срывается.»
Ответ пришёл через два часа, быстрее, чем она ожидала. Максим, видимо, был настолько загнан в угол, что хватался за любую соломинку.
«Кто ты?»
«Тот, кто знает, что 500 тысяч Димы в 2018-м ушли на твои долги. И не только они. Хочешь выяснить – приходи завтра в 14:00 в «Кофеманию» на Ленинградском шоссе, 45. Один.»
На этот раз ответа не было. Но Аня была почти уверена, что он придёт.
---
Она пришла раньше, заняла столик в углу, откуда виден весь зал и вход. Нервничала дико, ладони были влажными. Она ставила на кон всё. Если Максим приведёт мать или просто нахамит и уйдёт – план рухнет. Если же в нём ещё осталась хоть капля здравого смысла и инстинкт самосохранения…
Ровно в два в дверь вошёл Максим. Он выглядел ужасно: осунувшийся, в помятой куртке, глаза бегали по залу. Он её сразу узнал. На его лице мелькнуло разочарование, злость и… облегчение. Облегчение от того, что это не новые коллекторы.
Он шаркающей походкой подошёл к столику и грузно опустился на стул.
–Ну конечно, это ты, – хрипло проговорил он. – Какая ещё «информация»? Пришла похвастаться, как вы маму мою юридическими бумажками закидываете?
–Пришла предложить сделку, – холодно сказала Аня, отодвигая от него стакан с водой. – Твои проблемы мне, в общем-то, по барабану. Но твоя мама, используя свои проблемы и свои доли, лезет в мою жизнь. Мне это надоело.
–А мне похуй, надоело или нет, – он дерзнул, но в его глазах не было уверенности, лишь привычная бравада.
–Думаю, нет, – парировала Аня. – Потому что если она проиграет суд за квартиру, у неё не останется ни копейки, чтобы спасать тебя от тех ребят, которые, как я слышала, уже обещались тебя покалечить. Или того хуже.
Максим побледнел. Его пальцы нервно забарабанили по столу.
–Чё ты знаешь…
–Знаю, что ты в глубокой яме. И что мама твоя — твой последний платный кислородный баллон. И этот баллон я сейчас хочу отключить. Если только ты не поможешь мне его… переключить на другую систему.
– Чего ты хочешь? – спросил он подозрительно, но уже без прежней агрессии.
–Правды. Всей правды про деньги Димы и покупку квартиры. Не ту сказку, что тебе мама рассказывает. А то, что было на самом деле. С документами, если они есть.
– Зачем тебе?
–Чтобы прижать её. Чтобы у неё не было выбора, кроме как отказаться от доли. А если она откажется от доли – у меня нет к ней претензий. И я не буду мешать ей… вытаскивать тебя. Всеми её способами. То есть ты получишь шанс. Единственный.
Он молчал, сжав челюсти. Борьба была видна невооружённым взглядом: преданность матери против животного страха за собственную шкуру.
–Я ей всё расскажу потом, – пробормотал он.
–Расскажешь. И что? Она назовёт тебя предателем. Но уже ничего не сможет сделать. А если не расскажешь мне – через месяц, может, и рассказывать будет некому. Выбирай.
Давление было жёстким, неэтичным, но Аня уже перешагнула через такие мелочи. Она сражалась за свой дом.
Максим опустил голову, потом резко поднял её.
–Документов у меня нет. Они у неё. Но… у меня есть кое-что другое.
Он достал из внутреннего кармана куртки старый,потрёпанный смартфон.
–Папин старый телефон. Мама отдала его мне пару лет назад, когда купила себе новый. Говорила, всё стёрла. Я хотел продать, но потом забросил. Недавно вот зарядил… кое-что там осталось. Фотки. Переписка в мессенджерах. Он не удалял, а мама не догадалась посмотреть.
Сердце у Анны заколотилось. Она протянула руку, но Максим не отдавал телефон.
–Сначала твоё слово. Я даю тебе это. Ты делаешь так, чтобы мама отстала от квартиры. А я… я получу передышку.
–Как я могу гарантировать, что там есть что-то ценное?
–Увидишь, – он усмехнулся криво. – Там про «улучшение жилищных условий» много интересного.
Аня кивнула.
–Даю слово. Если информация реально поможет выиграть, я не стану выдвигать дополнительных требований и претензий. Квартира – и всё.
Максим, помедлив ещё секунду, сунул ей в руки телефон.
–Зарядка почти села. Успей посмотреть. И сотри потом всё. Я этого телефона не видел.
Он встал и, не прощаясь, быстрым шагом вышел из кафе. Аня заплатила за кофе, который даже не пила, и вышла на улицу. Руки дрожали. Она села в свою машину, припаркованную неподалёку, и с дрожью в пальцах включила чужой телефон.
Батарея светилась красным, 3%. Она лихорадочно открыла галерею. Старые фото, снимки документов, скриншоты. Её взгляд выхватил знакомый интерьер. Их квартира. Но не сейчас, а пять лет назад, в состоянии ремонта. На фото — полуразобранные стены, груды строительного мусора. И на фоне — бригада рабочих, а среди них улыбающийся Максим, позирующий с перфоратором. Дата на фото — декабрь 2018-го. Через месяц после покупки квартиры.
Она листала дальше. Скриншоты переписки в одном из мессенджеров. Диалог между Николаем Петровичем и Максимом.
Николай Петрович (10.11.2018): Деньги Димы пришли. Ситуация с твоими кредиторами улажена. Они ждут остальное до конца месяца.
Максим (10.11.2018): Пап, спасибо! Ты лучший! А как же квартира?
Николай Петрович (10.11.2018): Квартира будет. Я добавлю свои. Оформим на меня и Диму. Потом разберёмся. Главное — вытащить тебя из этой ямы. Дима ничего не узнает.
Следующее сообщение, уже от Максима, через неделю:
Максим (17.11.2018): Пап, а если Дима спросит про свои 500 штук?
Николай Петрович (17.11.2018): Скажу, что это его вклад в ремонт. Расписку дам. Он верит. Не переживай.
Аня зажмурилась. Так вот оно что. Не «улучшение жилищных условий». Не «общий вклад». А банальный, циничный обман. Деньги Дмитрия, все его накопления, пошли на спасение азартного брата. А квартира была куплена уже на деньги отца, возможно, даже меньшие, но оформлена хитро, с сохранением контроля. Отец не хотел «подстраховать» сына. Он хотел обеспечить будущее своему непутевому младшему отпрыску за счёт старшего, используя его же средства.
Батарея телефона пискнула предупреждением – 1%. Аня успела сделать последнее, что пришло в голову. Она сфотографировала экран с перепиской на свой телефон. Через секунду чужой аппарат погас.
Она сидела в машине, глядя в одну точку. Гнев был таким всепоглощающим, что даже дыхание перехватило. Вся её жизнь последних пяти лет, её труд, её надежды — всё было построено на лжи и предательстве. И её свекровь, Тамара Ивановна, не просто знала. Она была соавтором этой аферы. И теперь, с высокомерным видом, приходила требовать свою «законную» долю, купленную на украденные у её же сына деньги.
Теперь у Анны было оружие. Не просто расписка, а прямое доказательство мошенничества и неосновательного обогащения. Этого было достаточно, чтобы потребовать через суд не только долю, но и возврат всех средств с процентами. И Тамара Ивановна, как наследница, отвечала бы по этим долгам всем полученным наследством, включая её драгоценную долю.
Она завела машину и поехала домой. Теперь ей нужно было показать это Дмитрию. Ей было почти жаль его. Потому что правда, которую она везла с собой, была не просто победой. Она была приговором его вере в семью, в родителей, в справедливость. И его матери в частности.
Дмитрий сидел на том же кухонном стуле, где и неделю назад. Но теперь его поза была иной — не ссутуленной под тяжестью вины, а собранной, как у солдата перед атакой. Аня положила на стол перед ним свой телефон с открытой галереей. Сначала фото их квартиры в ремонте с улыбающимся Максимом. Потом — скриншоты переписки.
– Посмотри, – сказала она просто. – Всё, что нам нужно.
Он молча взял телефон. Она наблюдала, как его лицо, сначала напряжённое, постепенно менялось. Сморщенные от концентрации брови, затем медленное, леденящее понимание в глазах. Он читал диалог отца с братом раз, потом второй. Его рука, державшая телефон, начала дрожать.
– Он… он прямо пишет, – прошептал Дмитрий, и голос его сорвался. – «Деньги Димы пришли. Ситуация с твоими кредиторами улажена». Мои деньги. Мои пятьсот тысяч. И, наверное, не только они. Всё ушло на него.
Он поднял на Анну взгляд, полкий такого глубокого, животного страдания, что ей стало по-настоящему страшно.
–Мой отец. Мой родной отец обокрал меня. Ради него. Ради этого… – Он не нашёл слов, сжав кулаки так, что костяшки побелели. – А мама… мама знала. Всегда знала.
В его глазах плескалась не просто обида. Это было крушение всего мира, фундамента, на котором он вырос. Вера в родителей, в семью, в справедливость — всё это рухнуло в одно мгновение, подкреплённое пикселями на экране.
– Да, – тихо подтвердила Аня. – Она не просто знала. Она соучастница. И сейчас она использует эту аферу как дубину против нас. Но теперь у нас есть ответка.
Дмитрий резко встал, зашагал по кухне. В нём кипела ярость, но теперь это была не беспомощная злоба, а сфокусированная, целевая ненависть.
–Что мы делаем? – спросил он, и в его тоне не было ни капли прежней нерешительности.
–Мы предъявляем ей ультиматум. Не бумажку от Кати, а настоящий. Лично. Все вместе. Она, ты, я. И, возможно, Максим, но он уже своё дело сделал.
–Я позвоню ей, – сказал Дмитрий, уже доставая телефон. – Сейчас же.
–Нет, – остановила его Аня. – Не звони. Пиши. Коротко и ясно. «Мама, нам нужно встретиться завтра у нас. Обсудить вопросы по квартире окончательно. Приезжай одна. В 18:00». И всё.
Он кивнул и стал набирать сообщение. Его пальцы не дрожали.
---
На следующий день в 17:55 Тамара Ивановна позвонила в дверь. Она вошла с тем же видом полноправной хозяйки, но её взгляд был настороженным. Она увидела Дмитрия, стоявшего в гостиной неподвижно, и Анну, сидевшую за столом с папкой. На столе лежали распечатанные скриншоты и расписка.
– Ну что, одумались? – начала она, снимая пальто. – Готовы обсудить условия по Максиму?
–Садись, мама, – сказал Дмитрий. Его голос был тихим, но в нём звучала сталь.
Она вздрогнула от тона, но, поджав губы, села на краешек стула.
–Я слушаю.
–Мы не будем обсуждать Максима, – начала Аня. – Мы будем обсуждать мошенничество. Кражу. И неосновательное обогащение.
Тамара Ивановна фыркнула.
–О чём ты? Опять свои фантазии…
–Молчи! – рявкнул Дмитрий так громко, что даже Аня вздрогнула. Он шагнул вперёд. – Ты будешь сидеть и слушать. Потом можешь говорить. Понятно?
Свекровь откинулась на спинку стула, шокированная. Она никогда не слышала от сына такого тона.
Аня положила перед ней расписку.
–Это факт передачи пятисот тысяч от Дмитрия отцу. Деньги были переданы якобы на улучшение жилищных условий.
–Так и было! – вырвалось у Тамары Ивановны.
–Было? – Аня положила сверху скриншот переписки. – А это — переписка Николая Петровича с Максимом от ноября 2018-го. Твоему мужу неудобно было говорить прямо, поэтому он писал сыну. Цитирую: «Деньги Димы пришли. Ситуация с твоими кредиторами улажена». Далее: «Скажу, что это его вклад в ремонт. Расписку дам. Он верит».
Тамара Ивановна побледнела как полотно. Она уставилась на распечатку, её глаза бегали по строчкам, будто пытаясь найти подделку.
–Это… это фотошоп! Враньё!
–На экспертизу отправим, – холодно парировала Аня. – Вместе с твоим старым телефоном, который Максим мне отдал. Там есть и другие интересные вещи. Например, фото, как Максим делает ремонт здесь, на деньги, которые якобы были вложены в покупку. Выходит, квартиру купил на свои деньги Николай Петрович, а деньги Дмитрия были потрачены на долги твоего младшего сына. Это мошенничество. А ты, как наследница и соучастница, несешь ответственность.
– Максим… этот негодяй… – прошипела она, и в её глазах вспыхнула ненависть, но уже не к Анне, а к собственному сыну, оказавшемуся слабым звеном.
–Не на него сейчас смотри, – сказал Дмитрий. – Смотри на меня. Ты и отец украли у меня будущее. Вы воспользовались моим доверием и вбухали всё в чёрную дыру по имени Максим. А потом ещё и долей в квартире, купленной на мои же, по сути, деньги, решили прикрыться. Чтобы контролировать. Чтобы шантажировать.
– Я твоя мать! Я всегда желала тебе добра! – в голосе её прозвучали истеричные нотки.
–Добра? – Дмитрий горько рассмеялся. – Добро — это обмануть сына, вытащить из него все сбережения, чтобы спасти его брата-наркомана и игромана? Добро — это после смерти мужа тут же оформить долю и приходить сюда, грозясь вселить этого брата в семью другого сына? Какое же это, мама, добро? Это чистейшей воды расчёт и эгоизм.
– Вы всё врете! Никакого суда не будет! Это семейное дело!
–Семейное дело закончилось в тот момент, когда ты пришла сюда требовать свою долю по закону, – жёстко сказала Аня. – Теперь мы играем по твоим правилам. По юридическим. У нас есть доказательства неосновательного обогащения и мошенничества. Дмитрий может подать иск о взыскании с тебя, как с наследницы, всех переданных отцу сумм — по расписке и без. Плюс проценты, плюс моральный вред. Сумма будет под три миллиона, если не больше. Чем ты будешь платить, Тамара Ивановна? Своей квартирой? Или тебе всё равно, на что будут жить ты и твой любимый Максим после продажи твоего жилья с молотка?
Свекровь затряслась. Страх, настоящий, финансовый, физический страх, наконец, проник сквозь её напускную броню. Она представляла себе суд, долги, потерю своей квартиры, толпы коллекторов у дверей Максима, которые теперь станут и её проблемой.
–Вы не посмеете… Я…
–Посмеем, – перебил Дмитрий. – У меня больше нет к тебе ни капли сыновьих чувств. Ты их убила. Остался только расчёт. И вот он.
Он положил на стол рядом со скриншотами новый документ, который Катя подготовила срочно утром. «Соглашение об отступном».
–В нём всего один пункт. Ты в течение десяти дней оформляешь добровольный и безвозмездный отказ от своей доли в этой квартире в мою пользу. Всю свою 1/2 долю. После регистрации перехода права я отказываюсь от каких-либо имущественных претензий к тебе, связанных с денежными средствами, переданными мною покойному отцу. То есть мы друг другу больше ничего не должны. Никаких судов, никаких денежных требований. Ты теряешь долю здесь, но сохраняешь всё остальное. И мы исчезаем из твоей жизни.
Тамара Ивановна смотрела на бумагу, будто на ядовитую змею. Всё её существо сопротивлялось. Отдать долю — означало проиграть, потерять рычаг, признать поражение. Но альтернатива…
– А если я не подпишу? – выдохнула она, но в её голосе уже не было угрозы, лишь пустое упрямство.
–Тогда завтра я подаю иск, – сказал Дмитрий. – И прикладываю все доказательства. А ещё даю наводку тем, кто ищет Максима, где его мама хранит свои сбережения и оформляет свои документы. Думаю, им будет интересно. Ты хотела играть жёстко, мама. Мы просто приняли правила.
Тишина в комнате стала физически давящей. Тамара Ивановна смотрела то на сына, то на Анну, то на документы. Она искала хотя бы намёк на слабину, на жалость. Не нашла. В глазах Дмитрия стояла только холодная решимость. В глазах Анны — усталое, но непоколебимое презрение.
Её плечи вдруг безвольно опустились. Весь её напыщенный вид, вся надменность испарились, оставив лишь сломленную, постаревшую женщину.
–Хорошо, – прошептала она. – Я подпишу.
Аня протянула ей ручку. Тамара Ивановна дрожащей рукой поставила подпись на соглашении, потом на пустом заявлении об отказе от доли, которое было приложено.
– Нотариус будет ждать нас послезавтра в десять утра, – сказала Аня, забирая документы. – Катя всё организует. Приезжайте одной. После этого ключи от этой квартиры вам больше не понадобятся. На всякий случай мы поменяем замки.
Свекровь, не говоря ни слова, поднялась, надела пальто и вышла. На этот раз она не хлопнула дверью. Она закрыла её тихо, почти бесшумно, как будто стараясь не потревожить тех, кто только что одержал над ней полную и безоговорочную победу.