Это "Маленькая танцовщица в возрасте 14 лет" Эдгара Дега. Это зоофизиогномика, это скандал и это концептуализм до концептуализма. И немножечко дегтя, изящно исторгнутого на высшее общество.
Пункт первый - про зоофизиогномику.
То сказ про традицию интерпретации характера человека на основании его сходства с тем или иным животным (традиция не просто долгая, а многовековая).
Адамантий (древнеримский врач начала V века) писал: "Обладатели маленьких челюс тей вероломны и жестоки. У змей малень кие челюсти, и им свойственны эти же пороки. Несоразмерно большой рот присущ людям прожорливым, жестоким, безумным и нечестивым. Именно так устроены пасти псов... Быки медлительны и ленивы. У них широкий кончик носа и большие глаза; медлительны и ленивы люди с широким кончиком носа и боль шими глазами. Львы великодушны, у них круглый и приплюснутый кончик носа, сравнительно глубоко посаженные глаза; великодушны те, кто имеет такие же черты лица".
То есть античность рассуждала так: животные не притворяются и повадки многих нам хорошо известны; человек же скрытен, распознать тайны его характера непросто, но сходство с тем или иным животным позволяет проникнуть в человеческую душу.
Когда в Европе наступили "Темные века" (которые, понятное дело, были совсем не "темными"), античные физиогномические трактаты были переведены на арабский. Там, в исламской культуре, античная физиогномика встретилась с восточной традицией, которая была тесно связана с астрологией и хиромантией, а затем уже в виде синтеза вернулась в Европу в переводах с арабского на латынь в конце XIII века (собственно, гороскопы родом отсюда).
Вернулась и понеслась душа в зоофизиогномический рай. Далеко ходить не надо, вспомним "Даму с горностаем" да Винчи - выражение умного и внимательного лица Чечилии Галлерани сильно напоминает мордочку того самого зверька, которого она держит в руках. Или Андреа Верроккьо, который создал статую Бартоломео Коллеони, придав ему явное сходство с орлом - большой нос крючком, птичий поворот головы и зоркий взгляд широко раскрытых глаз... Дело в том, что зоофизиогномика для человека времен Ренессанса составляла необходимую часть мировоззрений эпохи, ибо считалось, что все характеры животных отразились в человеке (это все про тот самый взгляд на мир через микроскоп и телескоп одновременно).
В 1586 году оглушительный успех имел трактат "Физиогномика человека" Джамбаттисты делла Порта. Синопсис: человек, наделенный внешним сходством со зверем, похож на него и характером. Более того, для пущей убедительности делла Порта снабдил свой труд параллельными изображениями людей и животных. Так, Платона он сравнил с собакой (высокий и чуткий нос, широкий и вытянутый вперед лоб - приметы здравого смысла), а Сократа с оленем (приплюс нутый нос оленя подчеркивает сладострастие). Делла Порта вообще много интересного рассказал именно про нос - птичий нос клювом, вороний или перепелиный, говорят о бесстыдстве, а орлиный - о щедрости. Однако, по теории делла Порта, приметами характера является не только внешнее сходство со зверем, но и повадки. То есть если человек держит спину прямо, ходит с высоко поднятой головой и при этом слегка шевелит плечами, он похож на лошадь, а лошадь - животное благородное и честолюбивое (женщин, например, в XVII веке частенько изображали похожими на попугаев, ибо язык без костей).
Отличился в этой области и Рене Декарт, который полагал, что шишковидная железа, находящаяся в нашем мозгу, влияет на движение животных духов (они распростра няются по всему телу и их положение определяет выражение эмоций на языке тела). Скажем, брови. Они выражают страсти, поскольку расположены брови ближе всего к шишковидной железе и наиболее подвижны - когда душа испытывает влечение к чему-то, шишковидная железа возбуждается, а брови начинают подниматься и наоборот, когда душа испытывает отвращение, брови теряют контакт с шишковидной железой и опускаются (такое же влияние шишковидная железа оказывает на глаза, рот и все лицевые мышцы).
Шарль Лебрен - французский живописец эпохи Людовика XIV, отталкиваясь от идей Декарта, создал ряд рисунков-наблюдений, которые, кстати, легли в основу физиогномического кода комикса.
Расцвет же зоофизиогномики можно связать со швейцар ским пастором Иоганном Каспаром Лафатером и его многотомником "Физиогномические фрагменты". Число последователей Лафатера в первой половине XIX века не поддается исчислению. Бальзак держал его трактат на столе и по стоянно обращался к нему при описании внешности героев "Человеческой комедии". В России поклонниками Лафатера были Карамзин, Пушкин и Гоголь (вспомните дивное описание того же Сабакевича). Лафатер суммировал идеи делла Порта, теорию Декарта и рисунки Лебрена, за одним важным исключением - его интересовали не животные признаки в человеке, а человеческие признаки в животном.
Почему так? Потому что:
1. В эпоху Просвещения граница между человеком и зверем практически стерлась, то есть стала максимально зыбкой. Мыслители XVIII века активно интересовались судьбой так называемых диких детей - детей, в силу тех или иных обстоятельств, лишенных человеческого воспитания и выросших в лесу, в одиночестве или вместе с дикими животными. После возвращения в общество они, как правило, не могли адаптироваться к нормальной (человеческой) жизни. Карл Линней отнес их к особому виду Homo ferus, виду, который, по его мнению, составлял промежуточное звено между Homo sapiens и орангутангом. Потому что с физической точки зрения они принадлежали к человеческому роду, но с моральной – были зверьми.
2. Аккурат в это время были сделаны большие успехи в дрессуре животных, наглядно показавшие звериную природу человека (обезьяна, одетая во французский мундир и получившая прозвище Генерал Жако, плясала на канате и церемонно пила чай в компании госпожи Помпадур, роль которой исполняла милейшая, одетая соответствующим образом, собачка).
Собственно, эти два момента дали толчок для развития криминологии - в последней трети XIX и первой трети XX века сходство человека с животным стали исполь зовать как диагностический инструмент. Так, итальянский криминолог Чезаре Ломброзо попытался на основании внешних признаков выявить склонность человека к совершению преступлений. Например, острые длинные зубы-резцы, как у крыс, могли выдавать преступника, а проституток - цепкие как у обезьян ноги.
Дега создал свою барышню-обезьяну-мышь после того, как теории Ломброзо получили известность во Франции. В облике юной танцовщицы - отчетливое сходство с обезьяной, а закинутое назад лицо и странная гримаса напоминают крысу. Результат: перед нами дитя порока, от рождения наделенное преступными наклонностями (чтобы у зрителя не возникало в этом сомнений, Дега поместил рядом со своей скульптурой выполненные им пастельные портреты преступников; они носили те же черты звероподобия, что и юная барышня). Не зря кулуарно скульптуру четырнадцатилетней балерины обзывали "дитя трущоб".
Пункт второй – про деготь и скандал.
Дело в том, что в эпоху Дега у балерин была репутация проституток. Иполлит Тен называл танцклассы "рынком женской плоти", а Дега этой скульптурой этот "рынок плоти" показал: в опере был построен специальный роскошный зал, где владельцы сезонных абонементов (мужской клуб по интересам, куда входили многие важные политические персоны того времени) могли без лишних глаз встретится с балеринами "за кулисами" (в зал этот могли входить исключительно мужчины и балерины).
В этом и был скандал – достопочтенным буржуа, пришедшим на выставку с женами и детьми ой как не хотелось глядеть на ту, с которой буквально на днях за кулисами театра пересекались. Ту, которая так нагло вторглась в их стройный мирок (а вовсе не ассоциации с преступниками).
Пункт третий - про концептуализм.
Дега представил миру свою 14-летнюю крыску в 1881 году на парижской выставке импрессионистов. И тогда она была из воска, раскрашенного в цвета человеческой плоти, на ней был настоящий корсет и балетная пачка, а на голове - парик из человеческих волос.
Но это еще не все - для экспонирования своей скульптуры Дега заказал специальную стеклянную витрину, в которых обычно выставлялись не произведения искусства, а анатомические препараты. Однако, сильно.
* Сегодня, поскольку восковой оригинал слишком хрупкий, его не экспонируют, но после смерти художника наследники заказали 28 бронзовых копий этой юной особы - ныне именно их можно увидеть во многих музеях мира.