– Катя, ну кто же так мясо режет? Ты посмотри, у тебя куски разной толщины, они же прожарятся неравномерно! Один будет как подошва, а второй с кровью. Ты хочешь отравить моего сына?
Нина Петровна стояла в дверях кухни, скрестив руки на груди, и с выражением вселенской скорби наблюдала, как Екатерина нарезает мраморную говядину. Катя, глубоко вздохнув, на секунду прикрыла глаза, считая про себя до десяти. Этот метод, вычитанный в каком-то журнале по психологии, перестал работать еще год назад, но привычка осталась. Нож в её руке замер над разделочной доской.
– Нина Петровна, это стейки, – спокойно, стараясь не повышать голос, ответила Катя. – Я делаю их уже не в первый раз. Андрей очень любит именно такую прожарку. И я не режу их, я их уже замариновала, сейчас просто укладываю на противень, чтобы они «отдохнули» перед грилем.
– «Отдохнули»! – фыркнула свекровь, проходя вглубь кухни и по-хозяйски заглядывая в кастрюлю, где томился соус. – Продукты у неё отдыхают. А муж работает как вол. Ему нормальная еда нужна, сытная, мужская. А ты ему всё какие-то ресторанные изыски подсовываешь. От них сытости на час, а потом желудок урчит. Я вот, помню, отцу Андрюши всегда гуляш делала. Жирненький такой, с подливой мучной. Он тарелку съест – и доволен. А у тебя тут что? Красное вино в соусе? Ты с ума сошла? Он же за рулем завтра!
– Алкоголь выпаривается при готовке, остается только аромат, – Катя почувствовала, как начинает пульсировать висок. – Нина Петровна, вы же только пришли. Может, чаю выпьете в гостиной? Андрей сейчас придет с работы, он просил накрыть ужин к семи. У нас сегодня маленькая дата, пять лет со дня знакомства. Я хотела сделать особенный вечер.
– Особенный, – передразнила свекровь, брезгливо поднимая крышку салатницы. – Трава. Опять одна трава. Руккола эта ваша горькая. Как коровы, честное слово. Ладно, дату они празднуют. Я вообще-то зашла узнать, как у сына здоровье. Он мне на прошлой неделе жаловался, что изжога мучает. Я сразу сказала – это от твоих специй. Перца сыплешь немерено, вот желудок и горит.
Катя резко положила нож на стол. Звук получился громче, чем она планировала, и Нина Петровна вздрогнула, но тут же поджала губы, изображая оскорбленную невинность.
– У Андрея изжога была после вашего юбилея, Нина Петровна. Когда вы его заставили съесть три куска торта с масляным кремом и закусить селедкой под шубой, в которой майонеза было больше, чем овощей. Мы тогда полночи таблетки пили.
– Не смей наговаривать на мою кухню! – голос свекрови взвился вверх. – Моя еда проверена временем! На ней поколения выросли, и никто не жаловался. А вы, молодежь, желудки себе посадили своей химией, а теперь на нормальные продукты валите. Майонез ей не нравится! Да это самый лучший соус, если он качественный. А не та бурда, что ты из йогурта мешаешь.
В этот момент хлопнула входная дверь. В коридоре послышался шум, топот и радостный голос Андрея:
– Девчонки, я дома! Чем это у нас так вкусно пахнет? Розмарин?
Андрей вошел в кухню, сияя улыбкой. Он держал в руках букет цветов для Кати и маленькую коробочку конфет, видимо, для мамы, раз уж она здесь. Увидев напряженные спины женщин, он немного сбавил обороты.
– О, мама, привет! Не ожидал тебя сегодня. Мы вроде на выходные договаривались?
– А что, мне теперь к родному сыну по расписанию ходить? – тут же обиделась Нина Петровна, принимая конфеты с таким видом, будто ей подали милостыню. – Я мимо ехала, дай, думаю, зайду, посмотрю, чем тебя кормят. А то ты худой стал, смотреть больно. Щеки впали, под глазами круги.
Андрей виновато посмотрел на жену и чмокнул мать в щеку.
– Мам, ну какой худой? Я в спортзал пошел, набрал мышечную массу, наоборот. Катя меня отлично кормит, по спортивной диете.
– Вот именно, по диете! – торжествующе подняла палец свекровь. – Мужику мясо нужно, а не диета. Ладно, садитесь, я тут подстраховалась. Знала, что у вас опять голодный паек будет.
Она подошла к своей объемной сумке, которую оставила на стуле, и начала выгружать на стол пластиковые контейнеры.
– Вот, Андрюша. Котлетки домашние, свиные, с сальцом прокрученные, чтобы сочные были. Картошечка жареная на смальце, с лучком, как ты в детстве любил. И пирожки с капустой. А то на этой вашей говядине сухой зубы сломаешь.
Катя смотрела на этот парад холестерина и чувствовала, как внутри закипает холодная ярость. Она потратила три часа на готовку. Она выбрала лучшее мясо, нашла свежую спаржу, сделала сложный соус демигляс. Она хотела романтический ужин. А теперь её стол превращался в филиал привокзальной столовой.
– Мам, спасибо, конечно, – Андрей сглотнул слюну, глядя на пирожки. Запах жареного теста мгновенно перебил тонкий аромат розмарина и вина. – Но Катя же старалась, готовила. Давай мы сначала её ужин попробуем?
– Пробуйте, кто вам мешает? – великодушно разрешила Нина Петровна, усаживаясь во главе стола, на место Андрея. – Я только разогрею своё, чтобы горячее было. А то знаю я эти ваши стейки, остынут – и в горло не полезут.
Катя молча накрывала на стол. Она расставила красивые тарелки, положила приборы, зажгла свечи, которые теперь выглядели нелепо рядом с пластиковым контейнером, полным жирных котлет.
Она подала мясо. Стейки получились идеальными: с румяной корочкой, розовые внутри, сочные. Рядом лежала зеленая спаржа и капля густого темного соуса.
Нина Петровна с подозрением потыкала вилкой в кусок мяса на своей тарелке.
– Кровит, – констатировала она, брезгливо сморщив нос. – Сырое. Катя, ты вообще знаешь, что в сыром мясе паразиты живут? Бычий цепень, например. Ты хочешь, чтобы у Андрея глисты завелись?
– Мама! – Андрей поперхнулся водой. – Мы за столом! И это медиум-рэ, самая вкусная прожарка.
– Вкусная – это когда прожарено! – отрезала мать. – А это – лень повара. Недодержала. И жесткое какое... Как резина. Жуешь-жуешь...
Она демонстративно долго жевала маленький кусочек, всем своим видом показывая, какое мучение ей приходится терпеть ради приличия.
– Соли нет совсем, – продолжала комментировать она. – Преснятина. Ты что, соль экономишь? Или опять начиталась, что это белая смерть? Вкус должен быть! А тут... Трава травой.
Она отодвинула тарелку с почти нетронутым стейком.
– Не могу я это есть. Желудок встанет. Андрюша, передай-ка мне котлетки. И себе положи. Вот, посмотри, какая красота! Мягкие, во рту тают. И хлебушка белого возьми, а то Катя твой хлеб зерновой покупает, им только гвозди забивать.
Андрей, избегая встречаться взглядом с женой, потянулся за материнской котлетой. Он был голоден, а скандалить не любил. Его тактика всегда была простой: угодить и вашим, и нашим, переждать бурю, авось само рассосется.
– Вкусно, мам, – пробормотал он с набитым ртом. – Но и стейк у Кати отличный, ты зря.
– Да ешь ты, не говори, подавишься, – махнула рукой Нина Петровна. – Отличный... Просто ты привык уже к плохому, вкус забыл. Ничего, мать приехала, мать накормит. Катя, а ты чего сидишь? Попробуй котлетку, поучись, как готовить надо. Может, поймешь, почему муж на работе задерживается. Домой-то, поди, не тянет на голодный паек.
Это было последней каплей. Катя медленно положила вилку и нож на тарелку. Звон металла о фарфор прозвучал как гонг.
– Значит, так, – тихо сказала она. – Нина Петровна, я правильно понимаю, что моя еда вам не нравится? Она сырая, пресная, жесткая и опасная для здоровья?
– Ну зачем сразу в позу вставать? – удивилась свекровь, отправляя в рот кусок жирной свинины. – Я же конструктивно критикую. Чтобы ты росла над собой. Я, между прочим, тридцать лет на кухне простояла...
– Ответьте на вопрос. Вам не нравится моя еда?
– Не нравится, – честно призналась Нина Петровна. – Это не еда, а баловство. Перевод продуктов.
– Отлично.
Катя встала, подошла к свекрови и спокойно забрала у неё тарелку со стейком и гарниром.
– Э, ты чего делаешь? – опешила Нина Петровна, застыв с вилкой в воздухе.
– Убираю мусор, – ответила Катя, выкидывая содержимое тарелки в мусорное ведро. Громко, демонстративно. Стейк за три тысячи рублей плюхнулся поверх картофельных очистков.
– Ты что, с ума сошла?! – взвизгнула свекровь. – Продукты выкидывать! Там же мясо!
– Это не мясо, это, как вы выразились, «сырая резина с паразитами». Я не хочу быть виноватой в вашем несварении желудка или появлении бычьего цепня. Раз моя еда – отрава, значит, есть вы её не будете. Я забочусь о вашем здоровье.
– Андрюша, ты видел?! – Нина Петровна повернулась к сыну, ища поддержки. – Она у меня еду изо рта вырывает! В моем возрасте!
Андрей сидел бледный, переводя взгляд с жены на мать.
– Кать, ну зачем ты так резко... Мама просто высказала мнение... Можно было просто в холодильник убрать...
– Нет, Андрей, нельзя, – Катя обернулась к мужу, и в её глазах он увидел такой холод, что ему стало не по себе. – Три года я это слушаю. Три года каждый мой суп – это помои, каждый салат – силос, каждое мясо – подошва. Я терпела. Я училась, я старалась, я пробовала готовить по её рецептам – всё равно было «не так». Жирно, жидко, густо, пересолено, недосолено. Хватит. Я не нанималась поваром в колонию строгого режима, где надзиратель вечно недоволен баландой.
Она вернулась к столу, села на свое место и продолжила есть свой стейк, аккуратно отрезая маленькие кусочки.
– И что теперь? – спросила свекровь, нервно комкая салфетку. – Ты меня голодом морить будешь? В гостях?
– Вы не в гостях, Нина Петровна, вы у себя дома, судя по тому, как вы себя ведете. А что касается еды – у вас есть ваши замечательные котлеты. Ешьте их. Я больше вам не готовлю. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Раз я не умею – я не буду переводить продукты.
– Да больно надо! – фыркнула свекровь. – Проживу без твоих деликатесов. Ешьте сами свою гадость. Андрюша, дай мне чаю. С пирожком.
Андрей, тяжело вздохнув, встал, чтобы поставить чайник.
– Сядь, Андрей, – остановила его Катя.
Муж замер на полпути.
– Катя, ну чай-то можно? – взмолился он. – Это уже перебор.
– Чай – это тоже готовка, – невозмутимо ответила Катя. – Воду надо вскипятить, заварку насыпать. Вдруг я не ту воду возьму? Или заварка будет слишком крепкая для давления Нины Петровны? Я же ничего не умею. Пусть пьет то, что принесла. У вас есть с собой термос, Нина Петровна? Нет? Какая жалость. Вода в кране, стакан в шкафу. Обслуживайте себя сами.
Нина Петровна побагровела. Красные пятна пошли по её шее, поднимаясь к щекам.
– Ты... ты меня из собственного дома сына гонишь? – прошипела она. – Ты мне стакан чая пожалела?
– Я вам ничего не жалела. Я просто следую вашей логике. Если я плохая хозяйка, я не должна прикасаться к вашей еде. Ни в каком виде.
– Я никуда не уйду! – заявила свекровь, скрестив руки. – Я останусь здесь ночевать, как и планировала. И посмотрю, как ты будешь мне в глаза смотреть утром. Хамка! Андрюша, постели мне в гостиной. Я устала, у меня давление поднялось от этих разговоров.
Андрей метнулся было к шкафу с бельем, но Катя даже не пошевелилась. Она знала, что этот вечер еще не закончен.
Остаток вечера прошел в гробовой тишине. Андрей с матерью сидели в гостиной, смотрели телевизор. Катя убрала со стола, загрузила посудомойку и ушла в спальню читать. Она слышала, как свекровь громко жалуется сыну:
– Вот, змею пригрел. Я тебе говорила, не пара она тебе. Городская фифа. Ни уважения к старшим, ни рук, ни сердца. Котлету не съела, нос воротит. А сама-то кто? Менеджер какой-то. Тьфу!
Андрей что-то бубнил в ответ, успокаивающее, но вялое. Кате было всё равно. Внутри неё что-то сломалось, та пружина, которая сжималась годами, наконец, распрямилась и выстрелила. Страха не было. Было чувство освобождения.
Утром Катя встала раньше всех. Обычно в выходной она пекла блинчики или сырники, варила кофе, делала омлет. Сегодня она приготовила завтрак только на двоих: себе и Андрею. Овсянка с ягодами и тосты с авокадо.
Когда на кухню, шлепая тапками, вышла заспанная и растрепанная Нина Петровна, на столе стояли две тарелки.
– Доброе утро, – буркнула она, садясь за стол и ожидающе глядя на плиту. – Что у нас на завтрак? Блины? Запах кофе вроде есть. Налей мне, только молока побольше, а то изжога будет.
– Доброе утро, – ответила Катя, не отрываясь от планшета. – Кофе в турке, молоко в холодильнике. Блинов нет.
– Как нет? – удивилась свекровь. – Вы же завтракаете.
– Мы завтракаем. Я приготовила завтрак мужу и себе.
– А мне? – голос Нины Петровны дрогнул от возмущения.
– А вам я не готовила. Я же предупреждала вчера. Моя еда вам не подходит.
– Ты что, издеваешься?! – свекровь стукнула кулаком по столу. – Я гость! Я пожилой человек! Ты обязана меня накормить! Это закон гостеприимства!
– Законы гостеприимства работают, когда гость ведет себя уважительно, – Катя наконец подняла глаза. – Когда гость не плюет в тарелку хозяйке. Вы вчера ясно дали понять, что моя стряпня – помои. Я уважаю ваше мнение. Ешьте свои котлеты. Вон они, в холодильнике стоят. Холодные, правда, но микроволновкой вы пользоваться умеете.
– Я не хочу котлеты с утра! Я хочу кашу! И кофе!
– Каша сварена на миндальном молоке, вам не понравится. Она «пустая» и «химическая». Кофе – арабика, кислая для вас. Нина Петровна, прекратите этот цирк.
В кухню вошел Андрей, зевая и почесывая живот.
– Опять ругаетесь? Мам, Кать, ну дайте поесть спокойно.
– Твоя жена морит меня голодом! – завизжала Нина Петровна. – Она отказывается меня кормить! Она налила себе кофе, а мне нет! Андрюша, сделай что-нибудь! Ты мужик в доме или кто? Приструни свою бабу!
Андрей замер с ложкой каши у рта. Он посмотрел на красное лицо матери, на спокойное, ледяное лицо жены.
– Мам, ну возьми сама кофе... В чем проблема-то? Катя же сказала...
– Проблема в отношении! – перебила свекровь. – Она должна! Должна подать, принести, поклониться! Я мать твоего мужа! Если бы не я, его бы не было!
Катя медленно встала.
– Нина Петровна, послушайте меня внимательно. Я никому ничего не должна, кроме банка, где у нас ипотека, и своих родителей. Я три года пыталась наладить с вами отношения. Я глотала обиды, терпела ваши бесконечные упреки, вашу критику всего – от цвета моих штор до способа нарезки лука. Но вчера вы перешли черту. Вы унизили меня в моем доме, за моим столом, в наш праздник. Вы назвали мою заботу «отравой». Теперь вы пожинаете плоды.
Она подошла к холодильнику, достала пакет с контейнерами свекрови и поставила его на стол перед ней.
– Вот ваша еда. Самая лучшая, вкусная, проверенная временем. Кушайте. А если не хотите – то кафе «Ромашка» за углом открывается в десять.
– Ты меня выгоняешь? – прошептала Нина Петровна, осознавая серьезность ситуации.
– Я просто не создаю вам условий для дальнейших страданий от моей плохой хозяйственности.
– Андрей! – взвыла свекровь. – Ты слышишь, что она несет? Она мать твою гонит! Скажи ей! Скажи, чтобы она сейчас же извинилась и испекла блины! Иначе... иначе я уеду и ноги моей здесь больше не будет!
Андрей опустил глаза в тарелку с овсянкой. Ему было невыносимо стыдно. Стыдно за мать, которая вела себя как капризный ребенок. Стыдно перед женой, которую он столько раз предавал своим молчанием.
– Мам, – тихо сказал он. – Катя права. Ты вчера перегнула. Ты постоянно критикуешь её, хотя она готовит лучше, чем в ресторане. Мне нравится её еда. И мне неприятно, когда ты называешь её помоями.
– Что?.. – Нина Петровна поперхнулась воздухом. – Ты... ты на её стороне? Против матери? Из-за какой-то каши?
– Не из-за каши, мам. Из-за уважения. Ты приходишь в наш дом и ведешь себя как командир. Так нельзя.
Нина Петровна медленно поднялась. Её губы тряслись.
– Хорошо. Хорошо. Я поняла. Променял мать на юбку. На эту... кулинарку недоделанную. Ну и живите! Жрите свою траву! Задохнитесь от своей гордости! Но запомни, Андрей, когда она тебя бросит – а она тебя бросит, помяни мое слово, – ко мне не приползай!
Она схватила свою сумку, сгребла контейнеры так резко, что один упал на пол и крышка отлетела. Жирная котлета выкатилась на идеально чистый пол кухни, оставив масляный след.
– Упс, – сказала Катя. – Кажется, ваша «качественная еда» пытается сбежать.
Нина Петровна, не глядя на неё, перешагнула через котлету и вылетела в коридор. Через минуту хлопнула входная дверь. Так сильно, что посыпалась штукатурка.
В кухне повисла тишина. Только жужжала кофемашина, которую Катя наконец включила, чтобы сделать кофе мужу.
Андрей сидел, обхватив голову руками.
– Ты думаешь, она вернется? – спросил он глухо.
– Вернется, – спокойно ответила Катя, поднимая котлету салфеткой и протирая пол. – Когда деньги закончатся или когда ей станет скучно и захочется снова кого-то поучить жизни. Но правила теперь будут другие.
Она поставила перед мужем чашку ароматного кофе.
– Какие правила?
– Простые. Она приходит только по приглашению. И если она хоть слово скажет про мою еду, уборку или внешность – она уходит сразу. Без чая, без ужина, без разговоров. Дверь – там.
Андрей посмотрел на жену. В её взгляде не было злости, только усталость и твердая решимость. Он вдруг понял, что любит её еще больше. За эту силу, за то, что она наконец сделала то, на что у него не хватало духа.
– Прости меня, – сказал он, беря её руку. – Я вел себя как тряпка.
– Вел, – согласилась Катя. – Но ты исправился. Ты защитил меня. Это главное.
Она села напротив и откусила тост с авокадо.
– Кстати, котлеты и правда пахли ужасно. Старым салом.
– Я знаю, – вздохнул Андрей. – У меня от них всегда изжога была, еще со школы. Я просто боялся ей сказать. Она же обижается.
– Пусть обижается. Здоровье дороже. Ешь овсянку, она обволакивает желудок.
Нина Петровна позвонила через месяц. Голос был сухой, официальный. Попросила Андрея помочь с дачей. Про еду не сказала ни слова. В гости не напрашивалась. Видимо, урок был усвоен. А может, она просто копила силы для нового раунда. Но Катя теперь знала: у неё есть оружие. И это не скандалы, не слезы, а простое, спокойное «нет». И закрытая дверь.
А вы когда-нибудь сталкивались с такой критикой от родственников? Подписывайтесь на канал, ставьте лайк и делитесь своими историями в комментариях