Друзья, теперь статьи можно не только читать, но и слушать. Подписывайтесь в нашу банду читателей и слушателей.
— Вероника, мать твою, говорил же, вруби кондиционер в гостиной заранее! Льву Аркадьевичу дышать нечем! – прогремел отцовский бас из коридора.
В тот же миг меня обдало удушливой волной приторно-сладкого, непривычно дорогого одеколона, и гул чужих голосов заполнил прихожую.
— Да где тебя носит, дочь?! – взревел отец снова. – Гости час как собрались!
Я стояла, прильнув к перилам балкона, и жадно ловила драгоценные крохи воздуха. Сегодня мне исполнилось двадцать пять. Четверть века, а я мечтала лишь об одном – сбежать отсюда, как когда-то поступила Алиса, моя старшая сестра, пять лет назад. Но у отца, как всегда, были свои, тщательно выверенные планы.
Сегодня он торжественно представлял меня будущему мужу. Пятнадцать лет разницы – пустяк. Отца интересовали лишь цифры, пляшущие на банковских счетах потенциального жениха.
Телефон в кармане завибрировал. Никита. Мой Никита.
«С днем рождения, Ника. Помнишь наш торт из супермаркета на крыше общаги, когда нам исполнилось по восемнадцать? Это был лучший день моей жизни. Потому что ты была рядом», – вспыхнуло на экране.
Улыбка коснулась губ, но слезы предательски потекли по щекам. Я поспешно стерла сообщение, словно крала глоток свежего воздуха. Отец, во имя моей же безопасности, конечно, имел скверную привычку читать мои переписки.
– Вероника! Немедленно сюда! – громыхнуло снова.
В гостиной я насчитала около двадцати человек. Мамины подруги, застывшие в лаке идеальных причесок, отцовские партнеры, щедро раздававшие фальшивые улыбки. И он, Лев Аркадьевич Золотарев, сорокалетний владелец сети ювелирных салонов. Мой будущий муж, по воле отца.
– А вот и наша именинница! – отец вдруг стиснул меня в объятиях, словно мы не виделись целую вечность. – Познакомься, дочка, это Лев Аркадьевич. Он специально привез тебе подарок из Милана.
Лев Аркадьевич протянул мне бархатный футляр. Внутри, словно застывшая слеза луны, покоилось колье с бриллиантами, стоимость которого, наверное, равнялась цене трехкомнатной квартиры на окраине. Я выдавила подобие улыбки. Искренности в ней, наверное, было не больше, чем в улыбках отцовских партнеров.
– Спасибо, оно дивное, – прошептала я.
– Надень, солнышко, – мягко сказал папа.
Лев Аркадьевич подкрался сзади, его пальцы, холодные и влажные, как у скользкой жабы, коснулись моей шеи, застегивая замочек.
– Тебе очень идет, – промурлыкал он своим приторным голосом. – Правда, Виктор Павлович?
– Моей дочери все к лицу, – отрезал папа, протягивая гостю бокал. – За счастье молодых! До дна!
Ком застрял в горле, и я едва сдержала слезы.
Следующие две недели слились в мучительный калейдоскоп примерок, встреч с чопорным свадебным организатором и тошнотворных ужинов со Львом Аркадьевичем. Теперь уже просто Львом. Он что-то бубнил о биржевых индексах, а я лишь механически кивала, ощущая, как его ледяные губы касаются моих на прощание.
Моя жизнь с каждой минутой погружалась в липкое болото.
Однажды вечером позвонила Лена. Она была единственной подругой, которую не смог отвадить мой отец.
– Ты совсем с ума сошла? – закричала она, когда я закончила свой рассказ. – Ника, ты же любишь Никиту! Вы созданы друг для друга!
– Папа сказал, что лишит меня всего, если я откажусь, – прошептала я. – И пригрозил разводом с мамой. Выгонит ее на улицу, ни с чем. У него на нее компромат.
– Какой? – не поняла Лена.
– Это неважно, – отмахнулась я. – Мама не всегда была идеальной женой.
– И что теперь? Пойдешь под венец, как агнец на заклание?
– А что мне остается? – пожала плечами я. – Никита – всего лишь стажер в рекламном агентстве. Живет в съемной комнате в Медведково. Мы даже на нормальный кофе не можем себе позволить.
– Зато вы будете счастливы вместе! – твердила Лена.
"Вместе…" Это слово звучало навязчивой мелодией в моей голове весь вечер. Мы с Никитой были вместе со школы, сначала дружили, потом полюбили друг друга.
Он единственный, кто знал меня настоящую. Не надменную папину дочку в дорогущем платье, а простую девчонку, обожающую старые фильмы, уплетающую пиццу руками и заразительно смеющуюся, запрокинув голову.
Поздним вечером я зашла к маме в спальню. Она сидела перед зеркалом, стирая макияж.
– Ты любила папу, когда выходила за него замуж? – тихо спросила я.
– Почему ты спрашиваешь? – она удивленно обернулась.
– Просто ответь, – взмолилась я.
– Я думала, что люблю, – призналась мама, и в голосе её звучала горечь увядшей розы. – Он был… ослепительно красив, увенчан успехом. Родители мои боготворили его. Но его тирания, его удушающая хватка убили во мне все ростки света. А потом родилась Алиса. И его любовь, или её отсутствие, перестали иметь значение. А затем появилась ты.
– Почему Алиса сбежала? – тихо спросила я. – Задохнулась в его золотой клетке?
– Алиса была крепче меня, – вздохнула мама, и в этом вздохе сквозила печаль. – Или безумнее, кто знает.
– Мам, а если бы ты могла всё переиграть? – этот вопрос сорвался с губ сам собой. – Ты бы рискнула?
Мама резко развернулась ко мне, и взгляд её был полон такой невыносимой боли, что я невольно отвела глаза.
– Если бы я могла всё исправить, я бы сбежала с твоим отцом, – прошептала она, и этот шепот опалил меня огнём откровения. – С твоим истинным отцом.
– Что? – я смотрела на неё, не веря своим ушам и отказываясь принимать реальность. – Папа… не мой отец?
– Биологически – нет, – ответила мама, и в голосе её звучала усталость. – Но он вырастил тебя. И он никогда не простит, если ты уйдешь. Как не простил Алису. Она посмела влюбиться в нищего музыканта. Знаешь, что сделал твой отец? Сфабриковал против него дело, сломал ему жизнь за преступление, которого он не совершал.
От этих слов мир вокруг меня померк.
До свадьбы оставалось всего три дня. Белое платье, символ невинности и счастья, висело в гардеробной, словно зловещий приговор, сшитый из шёлка и лжи, ценою в годовой доход.
Никита молчал.
После моего признания о свадьбе он исчез, растворился в ночи. Не отвечал на звонки, не читал сообщения, но я понимала его и прощала. Вечером отец устроил репетицию свадебного ужина. Лев сидел рядом, его рука время от времени ложилась на мою талию, словно клеймо собственности. Я улыбалась, играя роль счастливой невесты, а внутри меня бушевала буря.
— Виктор Павлович, вы воспитали прекрасную дочь, — произнес Лев, поднимая бокал. — Пример для подражания. Покорная, воспитанная… Из неё выйдет безупречная жена.
"Покорная?" Слово будто ужалило. В памяти вспыхнул недавний разговор с мамой, словно предостережение.
— Я не покорная, — вырвалось у меня, против воли.
Наступила звенящая тишина. Все взгляды обратились ко мне.
— Что, дорогая? — Лев одарил меня снисходительной, почти презрительной улыбкой. — Тебе что-то не понравилось?
— Мне не понравилось слово "покорная", — отрезала я. — Я человек, а не кукла! У меня есть чувства, желания, мечты! И выходить за вас замуж я не стану!
Лицо отца побагровело, в глазах вспыхнул гнев.
— Вероника, прекрати этот балаган!
— Это не балаган, папа, — голос дрожал, но я держалась. — Я люблю другого человека. Того, кого ты никогда не примешь, потому что у него нет твоих миллионов.
— В свою комнату! Немедленно! — прорычал отец. — Утром поговорим.
Я, не говоря ни слова, развернулась и ушла, зная, что впереди бессонная ночь, полная страха и отчаяния.
А наутро обнаружила, что дверь в мою комнату заперта снаружи.
— Папа! — я отчаянно колотила в дверь. — Папа, выпусти меня!
— Ты появишься на публике только на свадьбе! — донесся холодный, безжалостный голос отца. — При полном параде и с улыбкой, Вероника. Иначе…
Телефон исчез, украденный как свобода. Окна, словно глаза в темницу, закованы в витые чугунные решетки. Я опустилась на кровать и впервые за долгие годы разревелась от бессилия, от обиды, от понимания, что стала пленницей в собственном доме.
Вечером дверь отворила мама.
— Собирайся, — она швырнула мне джинсы и толстовку. — Пять минут! Не позволю ему сломать и твою жизнь, как искрошил мою и Алисину. Хватай документы, деньги. Такси уже ждет.
— Но папа… — в горле застрял ком, страх за мать парализовал.
— Я вытрясу из твоего отца всю дурь, — отрезала она. — Беги к Никите.
Мы обнялись так крепко, словно в последний раз. В этом объятии было все: прощание, надежда, мольба о счастье.
Выскочив в старых кроссовках, с рюкзаком, набитым жизнью, я нырнула в такси. Сорок минут – целая вечность. Никита открыл дверь и застыл, словно окаменел.
— Ника? Что ты здесь делаешь?
— За него я не выйду, — выдохнула я, словно выпустила на волю птицу. — Я хочу быть с тобой.
Он не ответил. Просто поцеловал. В этом поцелуе была такая сила, такая нежность, такая свобода, что Лев не смог бы подарить мне и за тысячу лет.
Прошел год. Наша съемная однушка – крошечный мир, полный любви и смеха. Работа в агентстве приносит гроши, но по пятницам у нас ритуал: пицца, старые фильмы и бесконечные разговоры обо всем на свете.
Лев женился на другой, более сговорчивой. Папа до сих пор не простил. И, наверное, никогда не простит. Но я, глядя в глаза Никите, понимаю, что сделала правильный выбор. Самый правильный в моей жизни.