Лето выдалось необыкновенно щедрым на солнце и на обилие душистых трав в полях, пахнущих мёдом. Вот только канун праздника Ивана Купалы обещал удивить непогодой. Небо, обычно ясное и светлое, ныне переливалось словно жар в печи, предвещая грозу. Воздух был густой и сладкий от цветущих лугов. Катерина то и дело подходила к окну и смотрела вдаль, на широкое поле, где травы перекатывались волнами, послушные воле ветра.
Она чувствовала в груди смутное и непонятное томление — словно для полного вздоха не хватало воздуха. Видно, из-за цветов, что раскрылись накануне дождя, спеша отдать свой ароматный дух и отнимая ясность ума. А хмурое небо лишь усиливало тревогу. Катерина старалась побыстрее управиться с домашними делами. Был уговор с подругами пораньше отправиться к Чёрному озеру. Надо было успеть собрать цветов да сплести венки для гадания. Венок себе Катя хотела особенный, неповторимый, чтобы ни у кого такого не было. Уж очень ей не хотелось засидеться в девках. Матушка с батюшкой её не неволили, замуж не торопили. И будь её воля, она бы и сама никуда от них не ушла, но куда от людских пересудов денешься? Катерина пригладила волосы, накинула платочек, что батюшка с ярмарки привёз, и выскочила во двор, туда, где звучал звонкий девичий смех...
---
— Катя, ты опять?
—Прости, ты что-то сказал? Я...
—Ага. Ты опять где-то, но не здесь, Кать. Ну сколько можно! Давай сходим к врачу, твои эти провалы уже пугают.
—Саш, не преувеличивай. Это всё усталость, в последнее время много работы, не высыпаюсь. Но мы же с тобой скоро в отпуск! Вот отдохну — и сил наберусь. Там природа, романтика... Саш, ну не дуйся. Я тебе обещаю: не пройдёт — вернёмся, и я сразу к врачу. Честно-честно! Обещаю.
Катя приподнялась на носочках и поцеловала молодого человека в лоб. Легко, беззаботно и очень убедительно. Словно ставила точку в их разговоре. Александру только и осталось, что вздохнуть и сделать вид, будто поверил. Сердиться на Катю у него не было сил — слишком уж нежным и лёгким человеком она была. Да к тому же — дорогим, любимым, родным. «Ладно, — подумал Саша. — Не пройдёт, сам возьму за руку и отведу».
---
Турбаза «У Чёрного озера» встретила их стилизацией под древнюю славянскую слободку: бревенчатые избушки с коньками на крышах, резные наличники, а на окнах — ослепительно белые занавески и алая герань на подоконниках. На площади стоял даже колодец-журавель, его серая «шея» высоко вздымалась к небу. Но едва Катя переступила порог своего номера, как её отбросило назад, прямо в Александра. В ноздри ударил густой, сладкий запах мёда и душистых трав, а в ушах на секунду отозвался звонкий девичий смех.
— Ты как? — поддержал её Саша.
—Ничего... Пахнет странно, — выдохнула она, не решаясь сделать вдох. Пахло непривычно и в то же время навязчиво знакомо. Словно этот запах шёл не извне, а из самой глубины памяти.
---
Хмель, полынь, ромашки — Катерина набрала целую охапку для венка. Да у всех такие же будут, а ей хотелось, чтобы от её венка сама судьба глаз отвести не могла, чтобы его первым выбрала. Девушки разбрелись по полю, а Катя решила спуститься к озеру — поискать ещё цветов. Небо продолжало хмуриться, но ветер поутих, и мир, получивший передышку, наполнился стрекотом кузнечиков да птичьим щебетом. Одна из подруг затянула песню, её подхватила вторая, третья — и вот над гладью озера поплыл звонкий, переливчатый напев. Катерина вздохнула и хотела было повернуть назад, как вдруг её взгляд привлёк красный огонёк. Недалеко от камышей, почти у самого берега, алел мак, покачиваясь на тонкой ножке. Катерина, не задумываясь, нагнулась и сорвала его.
---
— Саш, я вот о чём подумала. Ты только не смейся, ладно?
—Обещаю. Ну рассказывай, что там такое, над чем я не должен смеяться.
—Я постоянно чувствую, будто я... как будто я это не я. Нет, ну правда! Такое чувство, что внутри меня живёт кто-то чужой. И в то же время... кто-то очень близкий, родной. С тобой такое случалось?
—Ну... — Александр сморщил нос, потом почесал затылок. Катя видела: он не знал, что ответить. Он явно никогда не испытывал ничего подобного, но сказать об этом прямо не решался и теперь подбирал слова, чтобы её не расстроить.
—Не, ну я, конечно, иногда не могу вспомнить, чем закончился, а самое главное — когда, вечер. Это когда мы с парнями... ну, ты сама знаешь. Но чтобы внутри ещё кто-то поселился... такого, Кать, не было.
—Мне наверное, точно надо к врачу. Я боюсь, Саш. Вправду, сильно боюсь.
—Обязательно сходим. Вот вернёмся... А хочешь, вот прям сейчас? Всё бросим и назад, в город.
—Нет, ну что ты. Сейчас не надо. Сейчас нам за цветами пора, будем с тобой, Сашка, венки плести и желания загадывать. — И Катерина засмеялась, но смех её звучал как-то фальшиво.
—Ну, венки так венки.
—Я хочу, чтобы у меня самый красивый был. Чтобы краше его... — И Катя замолчала.
---
Чёрное озеро в ночи и впрямь оправдывало своё имя. Вода в нём стояла тёмная-претёмная, густая, как смола, и не отражала ни месяца, ни огней, а, казалось, всасывала их в свою холодную глубь. От воды тянуло сыростью да тиной, пахло мокрой травой и чем-то ещё — древним и забытым.
По берегам, на отмелях, пылали купальские костры. Рыжее, живое пламя лизало тёмное небо, а искры, словно рои золотых пчёл, кружились в поднебесье. Сквозь дымное марево да пляшущие тени лица казались незнакомыми, будто подменились — не девушки это были и парни, а духи леса, вышедшие на берег. Воздух был густ от запаха дыма, горькой полыни и мёда. А над водой плыли звонкие песни, смех да приглушённый шёпот.
Настал черед пускать венки. Девушки, затаив дыхание и загадав заветное, подходили к самой воде и отпускали свои сплетённые судьбы на волю волн. Одни венки весело кружились у берега, суля ещё год в отчем доме, другие пугались, залипали в тине и тонули, а самые счастливые уплывали в самую даль, к самой сердцевине озера, где тьма стояла непроглядная.
Настала очередь Катерины спросить о своей судьбе. Среди скромного золота ромашек и серебра полыни её венок пылал, словно уголёк, — всё из-за того самого алого макa, сорванного у самой воды. Когда Катя наклонилась, чтобы отпустить его, ей почудилось, будто от мака исходит не свет, а жар, ладони словно опалило. Её венок не стал мешкать с прочими, не прибился к берегу. Он, словно ладья, поймал струю и уверенно, быстрее всех, понёсся прямо в сердце ночи, на самую середину озера. И тут тёмные воды расступились перед алым пожаром, приняв его как давно ожидаемую дань. Катерина вскрикнула.
---
— Кать, послушай, может, хватит? Мы с тобой уже всё в округе облазили. Тут цветов на десять венков хватит.
—Нет, Саш, ты не понимаешь! Мне нужно что-то особенное, не как у всех. Ой, да разве вам, мужчинам, объяснишь? Это как с платьем. Приходишь на праздник, а там ещё две в таких же. А ты ночи не спала, все магазины обегала, образ подбирала. А потом стоишь, словно штамповка. И тебе, и другим уже не до веселья.
Александр покивал, делая вид, что понял. Решил не усугублять и просто идти дальше — Катерина явно пребывала в хорошем настроении, а раз так, почему бы и не получить от прогулки удовольствие?
---
Почерневшее небо внезапно разорвала надвое ослепительная молния. Её острое лезвие на мгновение рассекло тьму, высветив гладь Чёрного озера — тревожную и неподвижную. Катерина вытерла слёзы, что подступали снова и снова. Исчезновение венка не поддавалось ни одной из известных ей примет. Он не задержался у берега, не кружился в хороводе других — словно камень, разом пошёл ко дну, исчез в чёрной воде, будто его и не было. Ушёл на дно, унося с собой её заветные мечты. Она заметила, как переглянулись подруги. «Не к добру...» — успела мелькнуть мысль, и холодная тяжесть на сердце подтвердила дурное предчувствие.
---
— Всё, Саш, я готова!
Александр обернулся на голос Катерины. Она больше двух часов колдовала над охапкой цветов, что они с таким трудом насобирали по берегу озера. Девушка заплела волосы в две косы, надела белый льняной сарафан — современный, но удивительно гармонично вписавшийся в её вечерний образ. Голову украшал венок из белых ромашек, серебристой полыни и забавно топорщившихся колосков, что весело подпрыгивали при каждом её движении. Но сердцем всего этого великолепия был мак. Неизвестно, когда и где она его раздобыла, но он алел в самом центре венка, и от его дерзкого пятна щёки и губы Катерины казались ещё алее, ещё соблазнительнее.
Саша почувствовал то волнение, что исходило от неё. Она и сама словно светилась изнутри, и была в этот миг до невозможности хороша.
— Ну, пошли. — И Катя водрузила на голову Александра скромный венок, что сплела специально для него.
— Подожди. — Саша притянул девушку к себе, и забавно топорщившиеся колоски из её венкa щекотали ему лоб и нос. Он смешно сморщился, но всё равно нежно поцеловал Катю. — Вот. Теперь пошли.
***
Катерина в последний раз взглянула на тёмную гладь озера, что так беззастенчиво поглотила её мечты, и, тяжело вздохнув, повернулась, чтобы догонять подруг. Ветер стих, и в неожиданно наступившей тишине её имя прозвучало так же чётко, как удар колокола.
— Катерина...
Она обернулась. На мшистом валуне у самой кромки воды сидел юноша. Его тёмные, почти чёрные волосы были влажными, будто он только что вышел из воды, но на них не было ни капли. Лицо — бледное и утончённое, с высокими скулами и слишком яркими, сверкающими глазами цвета омутной воды. Он был одет в простую рубаху из чего-то серого и мягкого, что сливалось с вечерним туманом, поднимающимся от озера.
— Прости, что потревожил, — голос у него был низкий, глуховатый, и в нём слышался шелест камыша и тихий плеск. — Я не смог устоять... думал, что это подарок... мне. Хотя с чего бы... Вот, забери. Я не должен был...
Он протянул руку. В длинных, холодных пальцах лежал её венок. Тот самый, с алым маком. Но теперь цветы в нём казались живыми, лишь слегка тронутыми влагой, а не вымокшими и мёртвыми.
Катя, заворожённая, сделала шаг вперёд.
—Ты... ты его достал? Но как? Он же утонул...
—Да, он был самый красивый, особенный, — тихо признался юноша, и его взгляд опустился. В его позе была странная, нечеловеческая грация и печаль. — Прости. Он был так ярок... так горяч. Я не смог удержаться. Он привлёк меня, как огонь привлекает мотылька. Но я не должен был трогать чужое...
Он протянул венок ближе. Его пальцы коснулись её ладони, и прикосновение было ледяным, заставляя Катерину вздрогнуть.
— Я не знаю, кто ты, — прошептала она, забирая свой венок. — Не видела тебя раньше. Ты из какой деревни?
—Я тот, кто живёт в озере, — уклончиво ответил юноша, и в уголках его губ дрогнула печальная улыбка. — А ты... ты пахнешь солнцем и полевыми травами. Таким здесь не место. Спеши к своим. И... прости меня.
Прежде чем она успела что-то сказать, он развернулся, собираясь уходить.
—Подожди, не уходи! — Катерина удивилась собственной смелости, но расстаться вот так, сразу, она не хотела. Она словно тонула в глубине бездонных омутных глаз незнакомца. — Как звать-то тебя?
—Черен. А твоё имя я знаю, мне венок прошептал.
Катерина слушала чарующие звуки его голоса и отказывалась верить. «Какой водяной, откуда?» — мелькнуло в голове. Но решила не перечить: нравится ему насмехаться — и пусть. Ночь такая, полная волшебства.
—Так может, пойдёшь с нами? Сейчас через огонь прыгать будем. Составь пару, не откажи, — и Катерина улыбнулась.
—А не забоишься? — спросил Черен. — Я ведь тебя потом с собой заберу.
Но Катя его уже не слушала. Надела венок на голову, красный огонь мака вспыхнул, заалел жарким пламенем, отдавая тепло и путая мысли.
---
Рука в руке, Александр и Катерина вышли из-за деревьев к главной площадке турбазы. Всё было не так, как представляла себе Катя, но дух праздника всё же витал в воздухе. Вместо диких костров на отмелях горели аккуратные чаши для огня, расставленные по периметру деревянного настила. Вместо старинных песен из колонок лилась акустическая фолк-музыка с гуслями и свирелью — приятная, но чересчур громкая и искусственная. Гости, в основном молодые пары и семьи с детьми, жгли покупные «купальские» венки, фотографировались на фоне логотипа турбазы и смеялись.
Катя на миг замерла, впитывая эту картинку. Её собственный венок, сплетённый вручную, с простыми полевыми цветами и тем самым алым маком, теперь казался в этой гламурной стилизации слишком чужеродным.
— Ну что, наше место? — Саша обнял её за плечи, указывая на свободную скамейку у одной из чаш.
—Да, — ответила Катя, но её взгляд скользнул за пределы освещённой площадки, к чёрной полосе леса, за которой в тишине должно было спать настоящее Чёрное озеро. Там не было музыки. Там была только тьма и таинственный плеск воды. Именно оттуда, ей почему-то казалось, и ждало её настоящее чудо, а не этот милый, безопасный аттракцион.
Она натянуто улыбнулась Саше и позволила увести себя к огню. Тепло чаши обожгло кожу, но внутри Катю пронзила странная, ледяная тоска. Она машинально поправила венок на голове. Алый мак, казалось, пылал в полумраке ярче любого искусственного пламени. И звал...
---
Окружённая весёлым гомоном, Катя крепко держала руку Черена и вела его сквозь толпу к костру, где уже собрались пары. Шёпот полз следом, как змеи по траве:
— Кто это?.. Откуда взялся?.. Не видали такого... А рубаха-то на нём странная, а глаза, глаза-то...
Но Катя была глуха к пересудам. Она видела только огонь, что отражался в обсидиановой глубине глаз Черена, и чувствовала ледяную, но цепкую хватку его пальцев.
Пары прыгали одна за другой — со смехом, с визгом, под одобрительные крики. И вот расступились перед ними. Наступила их очередь.
Они разбежались синхронно, будто делали это всю жизнь. В тот миг, когда ноги оттолкнулись от земли, ослепительная молния рассекла небо над самой поляной, осветив всё жутковато-синим светом. И в этот всполох, в прыжке над самым жаром, случилось невозможное.
Тело Черена, его рука в руке Катерины, рассыпалось на мириады искрящихся капель, на водяную пыль и лёгкий пар. На мгновение в воздухе повис лишь силуэт, сотканный из дождя и огня.
Визг вырвался из десятков глоток. И в тот же миг на поляну обрушился слепой, яростный ливень, сбивая с ног, гася костёр шипящим белым дымом. В потоках воды, прямо из стекающих ручьёв, вновь собрался его образ — мокрый, ещё более реальный, чем прежде. Он стоял перед ней, не выпуская её руки.
Люди с криками бросились прочь, под дождь, к деревне. Через считанные секунды на поляне, затянутой дымом и водяной пеленой, остались только они двое. Дождь хлестал по ним, но Катя не чувствовала холода. Она смотрела в его глаза, а он — в её, и в этом взгляде был весь мир, весь страх и вся обещанная бездна.
Не говоря ни слова, Черен повернулся и повёл её сквозь стену дождя. Не к деревне, а туда, откуда пришёл, — к чёрной, бездонной глади озера, что ждала их, призывно поблёскивая в сполохах грозы...
---
Катя одержимо поправила венок на голове. Алый мак жег кожу, будто настаивал на своем. Музыка, смех, голос Саши — всё это повисло фоновым гулом, сквозь который пробивался один только звук: тихий, настойчивый зов. Он звучал прямо внутри, в голове, переплетаясь с ритмом сердца.
— Саш, — она обернулась к нему, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Я... я, кажется, телефон в домике оставила. Сейчас, на секундочку.
—Да ладно, кто теперь без телефона-то? — усмехнулся он, но в глазах мелькнула привычная уже тревога. — Я с тобой.
—Не надо! — вырвалось у неё резче, чем хотелось. Она смягчила интонацию, потянувшись к его щеке. — Я мигом. Останься, сохрани нам местечко у огня. Пожалуйста.
Александр хотел что-то сказать, но лишь вздохнул и кивнул. Его покорность в этот миг резанула её больнее, чем возражения.
Катя почти побежала по центральной аллее, но, свернув за угол столовой, резко изменила направление. Ноги сами понесли её по узкой, едва заметной тропинке, уводящей от огней и музыки в чёрный зев леса. Воздух мгновенно изменился — стал влажным, густым и беззвучным, будто ватным. Гул праздника отступил, сменившись навязчивым, пульсирующим в висках шумом прибоя, которого здесь не могло быть.
Она выбежала на берег. Перед ней лежало не ухоженное озеро турбазы с причалом и фонарями, а та самая дикая, широкая гладь из её смутных ощущений. Вода была неподвижной и чёрной, как матовый обсидиан. И на том самом мшистом валуне сидел он.
Юноша в простой холщовой рубахе, подпоясанной верёвкой. Тёмные влажные волосы, бледное лицо, и глаза — такие знакомые, что у неё перехватило дыхание. В них отражалось не небо, а глубина, и в этой глубине плясали отражения далёких костров.
Он не улыбнулся. Не сделал ни одного жеста. Просто смотрел. И этого было достаточно.
Катя медленно, шаг за шагом, приблизилась к кромке воды. Холодный туман щекотал щиколотки.
—Я тебя знаю, — выдохнула она, и это не было вопросом.
—И я тебя, — его голос прозвучал тихо, но отчётливо, будто возник прямо у неё в голове.
Александр не прождал и пяти минут. Тревога, сидевшая в нём с самого утра, сжалась в холодный, острый комок. Он метнулся к их домику — пусто. Бросился к администратору — никто не видел девушку в белом сарафане. И тогда его взгляд упал на тёмный провал лесной тропы, ведущей к старому, дикому озеру. Туда, куда она всё время смотрела. Сердце ёкнуло с такой силой, что он рванул вперёд, не раздумывая...
Тем временем голос Черена струился прямо в сознание, тягучий и неотразимый, как тёплый придонный поток. «Сюда... ко мне... твой дом здесь...». Катя шла, не чувствуя под ногами острых камней. Вода обнимала её щиколотки, колени, бёдра ледяными объятиями, и с каждым шагом в памяти вспыхивали чужие, но до жути знакомые ощущения: как хлестнула в горло леденящая влага, вырвался последний пузырь воздуха, потемнело в глазах от восторга и ужаса. Она была той Катей и собой одновременно, и противостоять этому двойному течению у неё не оставалось сил.
Она была уже по пояс в чёрной воде, когда с берега донёсся отчаянный крик.
—КАТЯ!
Александр, запыхавшись, увидел кошмар: его Катя, застывшая в неестественной позе, медленно, как сомнамбула, шла на глубину. А впереди, чуть в стороне, вода будто густела и колыхалась, образуя смутную, высокую мужскую фигуру из тумана и тени. Рука Кати, вытянутая вперёд, слепо шарила в пустоте, цепляясь за невидимые нити, что вели её вперёд, к неясной тени.
Саша не раздумывал. Он ворвался в озеро, ледяная вода хлестнула его, как удар плети. Он настиг Катю, схватил её за плечи — тело было холодным и восково-неподатливым. Оно не откликнулось на прикосновение. Тогда его взгляд упал на венок. Алый мак пылал на её голове ядовитым, нездешним огнём. Александр вцепился в сплетение цветов и с силой рванул на себя. Прутья и стебли зашевелились под его пальцами, извиваясь, как живые. Он отдёрнул руку и снова схватил, но в этот раз его целью был красный цветок, раскрывшийся, как алая, жаждущая пасть.
Раздался сухой, негромкий хлопок. Мак лопнул, как перезрелый плод, и из него хлынула густая, тёмно-алая жидкость. Она обожгла Саше руку, словно раскалённая смола, но он не отпустил. Венок рассыпался.
И чары пали.
Катя судорожно вдохнула полной грудью, её глаза, затуманенные глубиной, прояснились, в них ворвался ужас настоящего. Она моргнула и увидела Сашу — бледного, мокрого, с окровавленной рукой.
А впереди, над тем местом, где только что колыхалась тень, из чёрной воды метнулась вверх тонкая, серебристая струйка света. Она взмыла в небо быстрее взгляда и растворилась среди звёзд, будто давно потерянная душа наконец-то нашла свою дорогу домой.
Наступила тишина. От туманного призрака не осталось и следа. Было только озеро, ночь и они двое, стоящие по грудь в ледяной воде, дрожащие от холода и пережитого ужаса.