— Это тебе урок, дорогая! — Роман взял ключи от машины с тумбочки. — В следующий раз подумаешь, прежде чем возражать мужу при моей матери!
Ира замерла с полотенцем в руках. В кухне повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь гудением холодильника. Она медленно повернулась к мужу. В его глазах читалось то самое самодовольное превосходство, которое в первые годы брака она принимала за мужественность и силу характера. Теперь же, спустя семь лет, это выглядело как карикатура на патриархат в исполнении обиженного мальчика.
— Урок? — переспросила она, и голос её был обманчиво спокоен. — Ты забрал ключи от моей машины, купленной на мои же премиальные, потому что я отказалась спонсировать очередной «бизнес-проект» твоей сестры?
— Это наша машина! В семье всё общее! — рявкнул Рома, поправляя идеально выглаженный воротничок рубашки. Он всегда выглядел с иголочки — Ира следила за этим, как за музейным экспонатом. — А Олеся — моя родная кровь. Ей сейчас тяжело. И если ты, в своём эгоизме, не понимаешь, что такое родственные узы, то я буду тебя воспитывать. Пешком походишь, подумаешь. Метро, говорят, хорошо проветривает мозги от гордыни.
В этот момент в прихожей хлопнула дверь. На пороге возникли две фигуры, словно сошедшие с агитационного плаката «Наглость — второе счастье». Свекровь, Анна Алексеевна, в новой норковой шубе (кредит за которую платил Рома из общего бюджета), и золовка Олеся — с заплаканными глазами и видом мученицы, которую только что сняли с креста.
— Ромочка, сынок, ты ей сказал? — Анна Алексеевна, не разуваясь, прошла на кухню и по-хозяйски открыла холодильник. — Ой, опять у вас пусто. Ира, ты вообще мужа кормишь? Или только о своей карьере думаешь?
— Мама, мы сейчас всё решим, — Рома вальяжно сел во главе стола. — Ира как раз осознаёт своё поведение.
Олеся, драматично всхлипнув, рухнула на стул и закрыла лицо руками:
— Я так и знала! Я так и знала, что она меня ненавидит! Рома, ну как же так? Мне всего-то нужно триста тысяч на старт! Это же копейки для неё, она же начальник отдела! А я... я талант пропадаю в этом офисе! Я хочу открыть студию ноготочков, я чувствую — это моё! А она... она просто завидует моей творческой натуре!
Ира аккуратно повесила полотенце на крючок. Внутри у неё, где-то в районе солнечного сплетения, начал разгораться холодный, яростный огонь. Годами она терпела. Годами сглаживала углы. «Худой мир лучше доброй ссоры», «Надо быть мудрее» — эти мамины установки сидели в голове, как ржавые гвозди. Но сегодня Рома перешёл черту. Он назвал это «уроком». Что ж, пора начинать обучение.
— Значит так, — Ира оперлась руками о столешницу, глядя прямо в бегающие глазки свекрови. — Давайте расставим точки над «i». Денег на «ноготочки» не будет. Ни сегодня, ни завтра.
— Как ты смеешь?! — взвизгнула Олеся, мгновенно перестав плакать. — Ты посмотри на неё, мама! Жадная, расчётливая стерва! Сидит на мешке с деньгами, а родне помочь жалеет!
— Ирочка, — вступила Анна Алексеевна, прищурив свои хитрые глазки, в которых, казалось, постоянно работал встроенный калькулятор. — Ты пойми, деньги — это энергия. Если ты её зажимаешь, она уходит. Это я тебе как экономист с тридцатилетним стажем говорю. Ты обязана делиться с теми, кому нужнее. У тебя квартира от бабушки, зарплата хорошая, детей пока нет... Куда тебе столько? В гроб с собой заберёшь? А Олесечка страдает!
— Мама права, — поддакнул Рома, любуясь своим отражением в тёмном окне. — Ты, Ира, стала слишком меркантильной. Я женился на доброй девушке, а живу со Скруджем Макдаком.
И тут в дверь позвонили. Настойчиво, уверенно.
— Кого там ещё черт принёс? — недовольно буркнул Рома. — Я никого не ждал.
Ира усмехнулась.
— А я ждала. Открой, Рома. Это к тебе.
На пороге стояла тётка Иры — Тамара Петровна. Женщина-легенда, прошедшая девяностые с клетчатыми сумками, поднявшая на ноги троих детей без мужа и ныне владеющая сетью пекарен. Её харизма была такой мощной, что, казалось, стены в прихожей слегка раздвинулись, уступая ей место.
— Здрасьте, — громыхнула Тамара Петровна басом, оглядывая семейство. — Что, Ирка, опять цирк с конями? А ну, подвиньтесь, аристократия!
Тамара Петровна прошла на кухню, поставила на стол тяжелую сумку и села напротив Анны Алексеевны. Свекровь почему-то сразу съёжилась и запахнула шубу.
— Значит так, — начала тётка без предисловий. — Я тут мимо проезжала, дай, думаю, зайду, посмотрю, как племянницу «учат». Слышимость у вас в доме, кстати, отличная. Рома, ты ключи-то верни.
— Это наше семейное дело! — взвизгнул Рома, хотя голос его предательски дрогнул. — Не лезьте, Тамара Петровна! Я муж, я глава!
— Глава ты, Ромочка, только у пивной кружки, — отрезала Тамара. — А теперь послушайте меня внимательно. И ты, Анна, считаводша великая, и ты, «творческая натура».
Она достала из сумки папку с документами.
— Ира мне давно жаловалась, что вы её доите, как корову колхозную. Но сегодня, Рома, ты совершил ошибку. Ты решил её наказать. А наказывать взрослую женщину, на территории которой ты проживаешь, — это, мягко говоря, недальновидно.
— В смысле? — Олеся перестала жевать бутерброд, который успела стащить со стола.
— А в прямом, — Тамара Петровна обвела всех тяжёлым взглядом. — Знаете, есть такой термин в психологии и, пожалуй, в жизни — «синдром выученной беспомощности». Но у вас тут другое. У вас тут коллективный паразитизм с элементами газлайтинга.
— Чего? — моргнула Анна Алексеевна.
— Ликбез провожу, бесплатно, — усмехнулась Тамара. — Газлайтинг — это когда вы внушаете человеку, что он неадекватен, чтобы им управлять. Вы внушаете Ире, что она жадная, плохая, что она вам всем должна. А на самом деле, жадные здесь вы. Ира пашет на двух работах. А ты, Рома? Три месяца «в поиске себя»? А ты, Олеся? Пятый стартап за год?
— Не смейте считать наши деньги! — взвилась Анна Алексеевна. — Мы семья!
— Вот именно! — Тамара ударила ладонью по столу. — Семья — это когда вместе строят, а не когда один строит, а трое разбирают по кирпичику! Закон бумеранга, слышали? Вы его запустили, когда решили унизить Иру в её же доме.
— Это и мой дом! — заорал Рома.
— А вот тут, Ромочка, сюрприз, — Ира наконец заговорила. Её голос был твёрдым, как сталь. — Помнишь, мы делали ремонт два года назад? На деньги от продажи маминой дачи? Ты тогда сказал: «Зачем бумажки, мы же любим друг друга». А я, дура, верила. Но тётя Тамара настояла, чтобы я собирала чеки. Все до единого. И переводы со своей карты. И договор с бригадой на моё имя.
— И что? — Рома побледнел.
— А то, — Ира достала из ящика стола второй комплект ключей. — Что квартира эта — моя добрачная собственность. Ремонт — за мой счёт. А ты, дорогой, здесь просто прописан временно. И этот срок истёк... примерно пять минут назад.
— Ты меня выгоняешь? — Рома смотрел на неё с неподдельным ужасом. — На улицу? Зимой? Жену с ребёнком на улицу не выгоняют, а мужа можно?!
— А ты не муж, — тихо сказала Ира. — Ты «учитель». А урок окончен. Звонок прозвенел.
— Ирочка! — Анна Алексеевна мгновенно сменила тактику. Шуба распахнулась, лицо приняло выражение скорбной богоматери. — Ну погорячились! Ну с кем не бывает! Рома просто устал, он же мужчина, у него эго! Нельзя же так, из-за денег рушить семью! Мы же тебя любим! Олеся, скажи ей!
Олеся, поняв, что бесплатная кормушка закрывается, зарыдала уже по-настоящему, с подвываниями:
— Ирочка, прости! Я не буду просить денег! Только не выгоняй Рому, он же к нам припрётся, а у нас с мамой в двушке и так тесно!
Эта фраза стала последней каплей. Ира расхохоталась. Громко, до слёз, очищающим смехом.
— Вон, — сказала она, отсмеявшись. — Все вон. Сейчас же.
— Я никуда не пойду! — Рома вцепился в стул. — Я полицию вызову!
— Вызывай, — кивнула Тамара Петровна, доставая телефон. — А я пока позвоню своим ребятам из охранного агентства. Они как раз рядом, пончики у меня покупают. Помогут вещи собрать. Очень аккуратно, но очень быстро.
Рома посмотрел на тётку, потом на ледяное лицо жены. Он понял, что блеф не удался. Его маленькая, удобная, послушная Ира исчезла. Перед ним сидела чужая, сильная женщина, которой он был больше не нужен.
Спустя час в квартире стало тихо. Тамара Петровна пила чай с мятой, наблюдая, как Ира собирает в мусорный пакет остатки «семейного ужина».
— Ну что, племянница, — сказала тётка, откусывая печенье. — Больно?
— Нет, — Ира удивилась сама себе. — Знаешь, тётя Тома, странно. Не больно. Пусто, но чисто. Как будто зуб больной вырвали. Кровит немного, но зато больше не ноет.
— Это хорошо, — кивнула Тамара. — Запомни, девочка: никогда не бойся ставить хамов на место, даже если эти хамы — твоя родня. Уважение нельзя выпросить, его нельзя купить квартирами и машинами. Его можно только заставить испытывать, очертив границы. Ты сегодня не просто мужа выгнала. Ты себя вернула.
Ира подошла к окну. Внизу, у подъезда, маленькие фигурки грузили сумки в такси. Рома что-то яростно доказывал матери, размахивая руками. Олеся стояла в стороне и строчила кому-то в телефоне — наверняка, жаловалась подругам на жестокую судьбу и «стерву-невестку».
— Знаешь, — задумчиво произнесла Ира, — они ведь сейчас уверены, что я плохая. Что я их предала.
— А тебе не всё ли равно, что думают паразиты, которых сняли с тела? — усмехнулась Тамара. — Пусть думают. Главное, что ты теперь дышишь полной грудью. Жизнь, Ирка, она ведь штука справедливая, хоть и с задержкой. Они свой бумеранг поймали. Теперь твоя очередь ловить счастье.
Ира открыла форточку. В кухню ворвался морозный свежий воздух, вытесняя запах тяжёлых духов свекрови и дорогого одеколона мужа. Она вдохнула полной грудью и впервые за семь лет почувствовала, что этот воздух принадлежит только ей.
«В следующий раз подумаю, прежде чем терпеть», — мысленно исправила она фразу мужа.
И где-то в глубине души она знала: следующего раза с такими людьми уже не будет.