— Антон, объясни мне, пожалуйста, что это значит? — Ярослава остановилась в дверях кухни, глядя на чемодан посреди коридора.
Муж нервно переминался с ноги на ногу, явно подбирая слова.
— Яська, ну ты же понимаешь... У родителей труба прорвало в ванной. Соседей снизу затопило, теперь там ремонт начинается.
— И что? То есть, твоя мама собирается остаться на все новогодние?
— Ну да. Маме же жить негде.
Из комнаты вышла Эльвира Михайловна, выпрямив спину и подняв подбородок. Она окинула невестку взглядом, в котором читалось плохо скрытое торжество.
— Ярослава, я переезжаю к вам. На недельку-другую, пока мастера не закончат.
Яся медленно поставила сумку на пол. Сердце колотилось где-то в горле, но голос прозвучал на удивление спокойно:
— Эльвира Михайловна, мы можем помочь с деньгами на гостиницу. Или вы можете остановиться у своей сестры.
Свекровь вскинула руки вверх, театрально развернувшись к сыну:
— Вот она какая, твоя женушка! Свекровь на улицу готова выставить! Собственную мать моего сына!
— Мам, ну не надо так... — начал было Антон, но мать уже набрала обороты.
— Я всю жизнь тебя растила, Антоша! Одна, между прочим! Отец твой сутками на работе пропадал, а я из последних сил выбивалась! И вот благодарность — невестка меня в собственном доме видеть не желает!
Яся повернулась и молча пошла на кухню. Руки слегка дрожали, когда она доставала из холодильника продукты для ужина. За спиной послышались шаги — это Антон зашёл следом.
— Ну пожалуйста, — тихо попросил он. — Это же ненадолго. Всего пару недель максимум.
Ярослава резко обернулась:
— Две недели — это как раз до Нового года и после. Твоя мать хочет встретить праздники здесь.
— Ну и что страшного? Мы же...
— Не договаривай, — перебила его Яся. — Просто не надо.
Она снова отвернулась к плите. Внутри всё кипело, но показывать это сейчас было нельзя. Девять лет. Девять чёртовых лет она терпела эти уколы, насмешки, унижения. И всё это время Антон делал вид, что ничего не происходит.
Из комнаты послышались голоса дочерей — восьмилетняя Карина и пятилетняя Полина вернулись с прогулки с папой ещё до прихода бабушки. Яся вытерла руки и вышла в коридор.
— Девочки, мойте руки, ужинать будем.
— Бабушка! — радостно закричала Полина, бросаясь к Эльвире Михайловне.
Карина подошла медленнее, осторожно глядя то на бабушку, то на маму. Эта девочка всегда всё чувствовала.
— Здравствуй, Полечка! — Эльвира расцеловала младшую внучку. — Какая ты у меня красавица! Вся в папу пошла.
Старшую она едва коснулась рукой по голове:
— Кара, привет. Что-то ты бледная какая-то. Опять, небось, в планшете сидела?
— Нет, бабушка, я книжку читала.
— Ну-ну. Смотри не перечитай.
Яся стиснула зубы и вернулась на кухню доделывать ужин. Даже в таких мелочах — всегда, всегда эта разница. Полина — красавица, вся в папу. Карина — бледная, портит глаза. И так во всём.
За столом Эльвира Михайловна села во главе, хотя обычно это место занимал Антон. Она критически посмотрела на тарелки:
— Каша? На ужин кашу подаёшь?
— Гречка с курицей, — ровно ответила Яся. — Девочкам полезно.
— Полезно... — свекровь покачала головой. — Полезно — это когда вкусно приготовлено. А так... недоваренная какая-то.
Антон торопливо начал накладывать себе на тарелку:
— Мам, всё нормально. Вкусно как всегда.
— Ты, Антоша, всё съешь, ты у нас неприхотливый. А вот девочкам бы что-нибудь повкуснее.
Полина с набитым ртом пыталась что-то сказать, но Эльвира строго на неё посмотрела:
— Не разговаривай с полным ртом! И вообще, Полечка, не бери добавку. А то станешь... ну, сама понимаешь.
Она выразительно посмотрела в сторону Яси. Та почувствовала, как внутри что-то болезненно сжалось. Про вес — это было больное место. После вторых родов она набрала килограммов пятнадцать и никак не могла их сбросить. И Эльвира Михайловна при каждом удобном случае об этом напоминала.
Карина испуганно посмотрела на маму. Яся улыбнулась ей — всё хорошо, солнышко, всё нормально. Девочка облегчённо выдохнула и снова принялась за ужин.
— Бабушка, а почему ты всегда злая на мамочку? — вдруг спросила Полина, наклонив голову набок.
Повисла тишина. Эльвира медленно опустила вилку. Антон закашлялся. Яся замерла.
— Что ты такое говоришь, Полечка? Я не злая. Просто я говорю правду. Взрослые должны говорить друг другу правду.
— А ты маме говоришь, что она толстая. Это же обидно.
— Поля, хватит, — тихо сказала Яся. — Доедай.
— Но мамочка...
— Я сказала — доедай.
Остаток ужина прошёл в напряжённом молчании. Эльвира Михайловна демонстративно ковыряла вилкой в тарелке, делая вид, что есть эту гадость невозможно. Антон торопливо жевал, не поднимая глаз. Девочки переглядывались и тоже молчали.
Когда дети, наконец, ушли в комнату, Яся начала убирать со стола. Эльвира поднялась и направилась следом за внучками — видимо, устраиваться на ночлег. Антон задержался на кухне.
— Послушай, — он подошёл к жене и осторожно коснулся её плеча. — Ну мама же не со зла. У неё характер такой.
Яся резко обернулась:
— Характер? Антон, она меня девять лет унижает при каждом удобном случае. И ты каждый раз говоришь — у неё характер такой. Знаешь что? Максимум три дня. Потом твоя мама ищет другой вариант.
— Три дня? Яська, ты чего? Ремонт же минимум на две недели!
— Это её проблемы. У твоей мамы есть сестра, есть подруги. Пусть ищет, где остановиться.
— Она же моя мать! Куда ей деваться?
Яся вытерла руки о полотенце и посмотрела мужу прямо в глаза:
— Куда угодно. Только не сюда. Понимаешь, Антон? Я больше не могу. Девять лет я терплю её колкости, намёки, прямые оскорбления. При людях, при детях, где угодно. А ты делаешь вид, что ничего не происходит. Три дня — и она уезжает.
Антон открыл рот, чтобы что-то возразить, но жена уже вышла из кухни. Она прошла в детскую комнату — девочки уже лежали в своих кроватях, но не спали. Эльвира сидела на краю Полиной постели и что-то рассказывала.
— Девочки, спать пора, — мягко сказала Яся.
— Я им сказку рассказываю, — отрезала свекровь, даже не взглянув на невестку.
— Эльвира Михайловна, в девять они уже должны спать. Завтра в садик и в школу.
— Ничего с ними не случится, если один раз попозже лягут.
Яся почувствовала, как внутри закипает, но сдержалась. Она подошла к Карине и поцеловала дочку в лоб:
— Спокойной ночи, солнышко.
— Мамочка, не уходи, — шепнула Кара.
— Я рядом, в соседней комнате.
Она поцеловала и Полину, вышла и закрыла за собой дверь. В спальне Антон уже лежал, уткнувшись в телефон. Яся прошла в ванную, долго стояла под душем, пытаясь смыть с себя это гадкое чувство бессилия.
Когда она, наконец, легла, муж уже спал. Или делал вид, что спит.
***
Утро началось с того, что Эльвира Михайловна объявила свою волю за завтраком:
— Антоша, я тут подумала. Раз уж я здесь живу, буду приносить пользу. Буду Полечку в садик водить и Карину из школы забирать.
Яся резко подняла голову от тарелки:
— Это не нужно, Эльвира Михайловна. Я сама забираю детей.
— Ты же работаешь. Зачем с работы срываться? Я всё равно свободна.
— Я справляюсь.
— Мам, это же удобно, — вмешался Антон. — Правда же удобно?
Он посмотрел на жену так, словно умолял не устраивать скандал. Яся сжала кулаки под столом. Внутри всё протестовало — не надо, нельзя, она что-нибудь придумает, обязательно что-нибудь сделает. Но Антон уже кивал матери:
— Отлично, мам. Спасибо.
Яся молча встала из-за стола и пошла собираться на работу. В коридоре её догнала Карина:
— Мам, а бабушка правда будет меня забирать?
— Похоже на то.
— А ты не сможешь?
Яся присела на корточки перед дочкой:
— Кара, что случилось? Ты же любишь бабушку.
Девочка помялась:
— Она на тебя всё время сердится. Мне страшно.
— Не бойся, солнышко. Всё будет хорошо.
Но сама Яся в это не верила.
На работе она не могла сосредоточиться. Светлана, её коллега и единственная настоящая подруга, заметила это ещё до обеда.
— Куликова, ты чего такая кислая? — Света плюхнулась на стул рядом с Ясиным столом.
— Свекровь приехала.
— О-о-о. Та самая?
— Она самая.
Света присвистнула. Она знала про Эльвиру Михайловну достаточно — Яся не раз жаловалась ей на свекровь.
— Надолго?
— До Нового года, судя по всему.
— Ты серьёзно? Яська, да ты же с ума сойдёшь!
Яся устало откинулась на спинку кресла:
— Уже схожу.
В обед они пошли в близлежащее кафе. Света заказала себе солянку и салат, Яся — только суп. Есть совершенно не хотелось.
— Слушай, а может, ты зря переживаешь? — осторожно начала Света. — Ну поживёт немного и уедет.
— Света, ты не понимаешь. Она меня ненавидит. Просто так, без причины. С самого начала.
— Как с самого начала?
Яся горько усмехнулась:
— Помнишь, я рассказывала про нашу свадьбу?
— Ну... вроде бы.
— Эльвира Михайловна подходила ко всем гостям и говорила, что я специально залетела, чтобы Антона поймать. При том, что Кара родилась только через полтора года после свадьбы! Полтора года, понимаешь? Она всем рассказывала, какая я хитрая и расчётливая.
Света выругалась сквозь зубы:
— Вот старая...
— Это ещё цветочки. Когда я с Полей в больнице лежала, она пришла проведать. Я обрадовалась — думала, ну вот, второй ребёнок, может, хоть сейчас оттает. А она нашла медсестёр и начала им жаловаться, что я плохо за малышкой ухаживаю, что ребёнок постоянно плачет.
— При том, что все новорождённые плачут!
— Вот именно. Медсёстры потом ко мне стали вопросами приставать — всё ли в порядке, не нужна ли помощь. Я сначала вообще не поняла, в чём дело. Потом одна сжалилась, рассказала.
Света помолчала, обдумывая услышанное:
— И Антон обо всём этом знает?
— Знает. Я ему говорила. Он отвечает — мама просто беспокоилась, не со зла.
— Не со зла? Яська, это же целенаправленная травля!
— Я знаю.
— И что теперь? Она у вас до Нового года торчать будет?
— Три дня. Больше я не выдержу.
Света задумчиво помешала ложкой в тарелке:
— А может, тебе с ней откровенно поговорить? Ну типа выяснить, что вообще не так?
Яся покачала головой:
— Бесполезно. Я пыталась. Она считает, что я недостойна её сына. И точка.
— Тогда пусть Антон с ней разбирается.
— Он не будет. Ему проще сделать вид, что проблемы не существует.
Они доели обед в молчании. Яся чувствовала себя загнанной в угол. Три дня — максимум, что она сможет выдержать. Дальше либо взорвётся, либо... либо она сама не знала, что будет дальше.
Вечером она забрала девочек — Эльвира так и не пошла за ними, видимо, решила начать с завтрашнего дня. Дома на кухне царил хаос — свекровь что-то готовила, и весь стол был завален посудой. Карина уселась делать уроки прямо здесь же, среди мисок и разделочных досок.
— Эльвира Михайловна, может, уберём сначала? — как можно спокойнее попросила Яся.
Свекровь обернулась, держа в руках скалку:
— Я внучкам стряпаю. Или тебе и это не нравится?
— Мне не нравится, что ребёнок делает уроки в беспорядке.
— Кара, тебе мешает? — обратилась Эльвира к внучке.
Девочка испуганно посмотрела на маму, потом на бабушку:
— Нет, бабушка.
— Вот видишь. Ребёнку не мешает, а ты придираешься. Антон!
Муж вышел из комнаты с виноватым выражением лица:
— Чего случилось?
— Скажи ей, что я внучкам готовлю!
— Мам, ну конечно готовь... Яськ, ну давай потом уберём, а?
Яся молча развернулась и вышла на балкон. Ей нужно было подышать, остыть. Иначе она сейчас наговорит того, о чём потом пожалеет. Руки тряслись, внутри клокотало.
Через десять минут на балкон вышла Карина. Она молча подошла и прижалась к маме.
— Солнышко, иди в комнату, там теплее.
— Мам, прости, — тихо сказала девочка.
Яся обняла дочку:
— За что прости, Караmelька?
— Что я сказала, что мне не мешает. Мешает. Но бабушка так смотрела...
— Ты ни в чём не виновата, слышишь? Ни в чём.
Они постояли так ещё немного, обнявшись. Потом Яся повела дочку обратно в тепло.
Когда дети, наконец, заснули, Яся вернулась на кухню. Антон как раз мыл посуду — видимо, его совесть всё-таки не выдержала. Эльвира сидела в комнате перед телевизором.
— Антон, нам надо поговорить, — Яся закрыла дверь на кухню.
Он вытер руки:
— Слушай, ну давай без скандала, а?
— Я не собираюсь устраивать скандал. Я просто хочу, чтобы ты меня услышал. Завтра, послезавтра, двадцать четвёртого числа — твоя мать съезжает. Всё. Разговор окончен.
— Яська, ты что? Куда она съедет? Ремонт же не закончится!
— Пусть снимает жильё. Или живёт у сестры. Или у кого-нибудь из подруг. Мне всё равно. Но здесь она больше не останется.
Антон нервно провёл рукой по волосам:
— Но это же моя мать!
— А я — твоя жена. И я больше не могу. Понимаешь? Не могу.
— Да что такого она делает-то? Ну, характер у неё сложный, согласен. Но это же ненадолго!
Яся почувствовала, как внутри что-то окончательно лопнуло:
— Что она делает? Хорошо, давай вспомним. Свадьба — она всем рассказывала, что я тебя залетела. Роддом с Карой — говорила медсёстрам, что я плохая мать. Твой день рождения три года назад — она при всех гостях сказала, что я поправилась и мне пора бы на диету сесть. Прошлый Новый год — при твоих родственниках заявила, что в доме бардак, потому что я не умею убирать. Продолжать?
Антон открыл рот, но Яся не дала ему вставить слово:
— И каждый раз ты говорил — не обращай внимания, у неё характер такой, она не со зла. Антон, это не характер. Это целенаправленное желание меня унизить. И я больше это терпеть не буду. Не в своём доме.
— Но куда она денется?!
— Мне. Всё. Равно. Двадцать четвёртого она уезжает, или я с девочками уезжаю к родителям на все праздники. Выбирай.
Она вышла из кухни, не дожидаясь ответа. В спальне Яся легла и уставилась в потолок. Внутри всё дрожало — от злости, обиды, бессилия. Девять лет. Девять лет она надеялась, что свекровь когда-нибудь изменится, примет её. Но чуда не случилось.
Антон пришёл только через час. Лёг рядом, не прикасаясь к ней.
— Я поговорю с мамой, — тихо сказал он в темноту.
— Поговори.
Но Яся знала — ничего не изменится.
***
На следующий день Яся пришла с работы раньше обычного. Света отпустила её, увидев, в каком она состоянии. У подъезда стояла машина Антона — значит, он тоже дома.
Поднимаясь по лестнице, Яся услышала детский плач. Сердце ухнуло вниз. Она рванула к двери, распахнула её.
На полу в коридоре сидела Полина и ревела навзрыд. Карина стояла рядом, бледная как полотно. Эльвира Михайловна возвышалась над ними с гневным лицом.
— Что случилось? — Яся бросилась к младшей дочке, подхватила её на руки.
— Мамочка! — Полина уткнулась ей в плечо.
— Эльвира Михайловна, что произошло?
Свекровь поджала губы... нет, сделала недовольное лицо:
— Я за Кариной пришла, а её всё нет. Простояла у школы двадцать минут! Оказывается, у них какой-то кружок дополнительный.
Яся гладила Полину по спине, пытаясь успокоить:
— Кара, это правда?
Старшая дочка кивнула, не поднимая глаз:
— У нас сегодня дополнительное занятие было. Я забыла предупредить.
— Забыла! — взвилась Эльвира. — Из-за тебя я на морозе стояла! А потом ещё и за этой носиться пришлось! — она ткнула пальцем в сторону Полины.
— Постойте, — Яся почувствовала, как внутри закипает. — Вы Полину вообще не забрали из садика?
— А как я её заберу, если я Карину ищу? Позвонила Антону, он с работы приехал, забрал.
— То есть моя пятилетняя дочь просидела в садике лишний час, потому что вы забыли про неё?
— Я не забыла! Я старшую ждала!
— Телефон у вас есть? Можно было позвонить в школу, узнать, где ребёнок!
Эльвира скрестила руки на груди:
— Вот ещё! Это она должна была предупредить, что задерживается!
Из комнаты вышел Антон:
— Яська, ну не кричи. Всё обошлось же.
Яся медленно опустила Полину на пол. Девочка тут же прижалась к её ноге.
— Обошлось? Антон, твоя мать забыла забрать нашу младшую дочь из садика!
— Я не забыла! — возмутилась Эльвира.
— Забыли! Полина час сидела одна, пока воспитатель не дозвонилась до тебя!
— Мам, ладно, ну чего разнервничались все, — попытался успокоить Антон. — Главное, что всё хорошо закончилось.
Яся посмотрела на мужа так, что тот осёкся на полуслове:
— Хорошо? Завтра я сама забираю детей. Обеих. И точка.
— Да пожалуйста! — бросила Эльвира. — Не надо мне твоих благодарностей! Хотела помочь, а она...
— Эльвира Михайловна, — голос Яси прозвучал ледяным тоном. — Завтра, двадцать четвёртого, вы съезжаете. Я не хочу обсуждать это при детях, но вы съезжаете.
Повисла тишина. Свекровь медленно выпрямилась во весь рост:
— Что ты сказала?
— Вы меня прекрасно услышали.
— Антон! Ты слышишь, что твоя жена говорит?!
Муж растерянно переводил взгляд с матери на жену.
— Ну давайте без крайностей...
— Какие крайности? — Эльвира уже переходила на крик. — Она меня, мать твою родную, на улицу выгоняет!
— Я не выгоняю вас на улицу. У вас есть сестра, есть подруги. Можете снять жильё — мы поможем деньгами.
— Вот она какая! Денег жалеет!
— Я не жалею денег. Я просто больше не хочу, чтобы вы жили в моей квартире.
Эльвира ахнула, схватилась за сердце:
— Антоша! Слышишь? В своей квартире, говорит! А ты кто здесь вообще, сынок?
— Мам, ну успокойся...
— Я не успокоюсь! Девять лет я терплю эту... эту особу! Девять лет она тебя от меня отдаляет! А теперь вообще нос задрала!
Яся присела перед дочками:
— Девочки, идите в комнату. Пожалуйста.
— Мамочка, не ругайтесь, — прошептала Полина.
— Мы не ругаемся, солнышко. Просто разговариваем. Идите.
Карина взяла сестру за руку и потащила в детскую. Когда дверь закрылась, Яся выпрямилась:
— Эльвира Михайловна, хотите знать правду? Вот вам правда. Девять лет вы меня унижаете. При людях, при детях, где угодно. На свадьбе рассказывали всем, что я специально залетела, хотя Кара родилась через полтора года. В роддоме жаловались медсёстрам, что я плохая мать. На дне рождении мужа говорили при всех, что я растолстела. Я молчала. Терпела. Потому что вы — мать моего мужа. Но в моём доме, в моей квартире вы издеваться надо мной не будете.
Эльвира открыла рот, закрыла, снова открыла:
— Антон!
Но сын молчал, глядя в пол.
— Антон, скажи ей что-нибудь!
— Мам, — он поднял наконец голову. — Может, правда... ну, поищешь пока другой вариант?
Свекровь застыла, глядя на сына. Потом медленно кивнула:
— Понятно. Значит, так. Хорошо. Я всё поняла.
Она развернулась и ушла в комнату, где устроилась с вещами. Антон виновато посмотрел на жену:
— Зачем ты так? Можно было помягче.
— Помягче? Антон, она забыла забрать нашу дочь из садика!
— Ну ошиблась человек!
— Это не ошибка! Это наплевательство! Она вообще не думала о Полине, понимаешь? Ей было важнее доказать, что Карина виновата, чем позаботиться о младшей!
Антон устало провёл ладонью по лицу:
— Ладно. Я поговорю с ней. Завтра что-нибудь придумаем.
— Завтра она уезжает, — повторила Яся.
Она прошла в детскую. Девочки сидели на кровати, прижавшись друг к другу. Яся села рядом, обняла обеих:
— Простите меня, девочки.
— Мам, это из-за меня, — прошептала Карина. — Я правда забыла про занятие.
— Нет, солнышко. Это не из-за тебя. Взрослые сами должны были разобраться.
— А бабушка уедет? — спросила Полина.
— Да, малышка. Уедет.
— А мы на Новый год будем все вместе?
Яся не ответила. Она не знала ответа на этот вопрос.
Вечером, когда дети наконец заснули, Яся вышла на балкон. Было холодно, но ей нужен был воздух. Она стояла, глядя на огни города, и думала — неужели так всё и будет продолжаться? Вечное перетягивание каната, где она постоянно проигрывает?
Дверь на балкон открылась — вышел Антон, накинул ей на плечи куртку.
— Замёрзнешь.
— Спасибо.
Они помолчали.
— Яська, я понимаю, что тебе тяжело, — начал Антон. — Правда понимаю. Но она же моя мать. Я не могу просто так...
— Просто так что? Просто так защитить свою жену? Просто так сказать матери, что она неправа?
— Ну ты же знаешь, какая она.
— Знаю. Поэтому и говорю — либо она съезжает завтра, либо я уезжаю с детьми к родителям на все праздники. Встретишь Новый год с мамой.
Антон резко обернулся:
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Но это же наш семейный... — он осёкся, вспомнив запрет на эту фразу. — Это же праздник. Нельзя так.
— Можно. И я так сделаю, если ничего не изменится.
Она вернулась в квартиру, оставив его на балконе. В спальне Яся долго ворочалась, не в силах заснуть. Внутри всё горело — обида, злость, бессилие.
Около полуночи послышались голоса — Антон и Эльвира о чём-то разговаривали на кухне. Яся прислушалась, но разобрать слова не могла. Через полчаса муж вернулся, лёг рядом.
— Мама завтра уедет к сестре, — тихо сказал он в темноту.
Яся промолчала.
— Но она очень обиделась.
— Я не собиралась её обижать. Я просто устала терпеть.
Антон вздохнул и отвернулся к стене.
***
Утром двадцать четвёртого Эльвира собирала вещи, демонстративно хлопая дверцами шкафа. Яся делала вид, что не замечает, собирала девочек в садик и школу. Антон метался между кухней и комнатой, явно не зная, как себя вести.
— Антоша, помоги мне чемодан застегнуть, — позвала мать.
Он поспешил к ней. Яся вывела детей в коридор:
— Давайте, одевайтесь быстрее.
— Мам, а бабушка совсем уезжает? — спросила Карина.
— Да, солнышко.
— А на Новый год она придёт?
— Не знаю, Кара.
Полина расстроенно надула губки:
— А я хотела с бабушкой...
— Полечка, бабушка будет встречать праздник у тёти Галины.
Из комнаты вышла Эльвира, таща за собой чемодан. Антон нёс сумки. Свекровь остановилась перед Ясей:
— Передай своему мужу, что я очень разочарована. Очень.
— Мам, я же рядом стою, — растерянно сказал Антон.
— Я говорю не с тобой. Я говорю с той, которая разрушила нашу семью.
— Эльвира Михайловна, я ничего не разрушала, — устало ответила Яся. — Я просто попросила уважать меня в моём доме.
— Уважать! Ты вообще знаешь, что такое уважение? Свекровь выгнать из дома — это уважение?
— Мам, хватит, — неожиданно твёрдо сказал Антон. — Пошли, я тебя отвезу.
Эльвира обиженно всхлипнула и направилась к двери. На пороге обернулась:
— Кара, Полечка, бабушка вас любит. Помните.
Девочки молча смотрели на неё. Дверь захлопнулась.
Яся проводила детей в садик и школу, потом поехала на работу. Света встретила её с озабоченным видом:
— Ну что? Уехала?
— Уехала.
— И как ты?
— Не знаю, Светка. Честно — не знаю.
День тянулся мучительно долго. Яся пыталась сосредоточиться на отчётах, но мысли постоянно улетали. Она ждала звонка от Антона — извинений, поддержки, хоть чего-нибудь. Но телефон молчал.
Вечером, когда она забрала детей и вернулась домой, муж уже был там. Сидел на кухне, мрачный.
— Привет, — осторожно сказала Яся.
— Привет.
— Ты поужинал?
— Нет.
Она начала готовить. Девочки разбежались по своим делам — Карина за уроки, Полина играть. Антон молча смотрел в окно.
— Антон, нам надо поговорить.
— О чём тут говорить? Ты добилась своего.
Яся поставила сковородку на плиту:
— Я не добивалась ничего, кроме элементарного уважения.
— Моя мать плакала. Говорила, что я для неё умер.
— Это манипуляция.
— Это моя мать!
Они замолчали. Яся чувствовала, как внутри снова закипает, но сдерживалась. Нужно было дождаться, пока дети лягут спать.
Вечером, когда девочки наконец заснули, Яся вернулась на кухню. Антон всё ещё сидел там, уставившись в телефон.
— Послушай меня, — села она напротив. — Мне не нравится, что всё так получилось. Правда не нравится. Но я больше не могла терпеть.
— Ты же понимаешь, что теперь она вообще с нами общаться не захочет?
— Возможно. Но это её выбор, Антон. Не мой.
Он поднял на неё глаза:
— А как же Новый год? Праздник же... Не один я буду встречать.
Яся вздохнула:
— Не будешь. Мы же здесь. Я, ты, девочки.
— Это не то.
— Почему не то?
Антон замолчал, не зная, что ответить. Яся встала:
— Знаешь что? Если тебе так важно встретить праздник с мамой — езжай к ней. Я с девочками здесь останусь.
— Яська...
— Я серьёзно. Езжай. Я не держу.
Она вышла из кухни, не дожидаясь ответа.
***
Двадцать пятого декабря Яся проснулась от того, что Антон уже не спал. Он сидел на краю кровати, глядя в окно.
— Не спится? — тихо спросила она.
— Угу.
Яся села, укутавшись в одеяло. За окном только начинало светать.
— О чём думаешь?
Антон помолчал:
— Вспомнил нашу свадьбу. Как мама всем говорила про залёт. Я тогда думал — ну просто пошутила неудачно. А потом... потом было столько всего. И каждый раз я себя убеждал, что она не со зла.
Яся молчала, не перебивая.
— А сегодня ночью не мог заснуть и всё вспоминал. Роддом, когда она медсёстрам жаловалась. Твой день рождения два года назад, когда она сказала при моих друзьях, что ты готовить не умеешь. Прошлое лето, когда мы к ним приехали, и она при соседях заявила, что девочки плохо воспитаны.
— Антон...
— Подожди. Дай договорю. Я правда думал, что у неё просто характер такой. Что она волнуется, переживает. А вчера... когда она забыла про Полину... Яська, наша пятилетняя дочь час просидела одна, потому что мама про неё не подумала. Совсем. И даже не извинилась потом.
Он повернулся к жене:
— Прости меня. За все эти годы. За то, что не защищал тебя. За то, что делал вид, будто ничего не происходит.
Яся почувствовала, как к горлу подкатывает ком:
— Я просто хотела, чтобы ты меня услышал.
— Я слышу. Сейчас слышу. И мне стыдно, что понадобилось столько времени.
Они сидели рядом, не прикасаясь друг к другу, но что-то между ними изменилось. Какое-то невидимое напряжение, копившееся годами, наконец ослабло.
— Что теперь? — спросила Яся.
— Не знаю. Но я хочу, чтобы мы встретили Новый год вместе. Дома. Нормально. Без этого... без всего этого.
— Хорошо.
— И я позвоню маме. Скажу, что она была неправа.
— А если она не признает?
Антон встал, подошёл к окну:
— Тогда пусть не признаёт. Но я ей скажу. И я не увижусь с ней, пока она не извинится перед тобой. Нормально извинится, не для галочки.
Яся подошла к нему, обняла сзади:
— Это твоя мама, Антон. Не надо рубить с плеча.
— Надо. Давно надо было.
Он развернулся, обнял её:
— Прости меня, Яська. Правда прости.
Они так и стояли, пока из детской не послышались голоса — девочки проснулись.
Вечером того же дня, когда дети играли в комнате, Антон достал телефон. Яся сидела рядом — он сам попросил её остаться.
Набрал номер, включил громкую связь. Несколько гудков, потом раздался голос Эльвиры:
— Антон? Сынок?
— Привет, мам.
— Ты звонишь извиниться? Я так и знала, что ты одумаешься! Эта...
— Мам, стоп. Я не извиняться звоню.
Повисла пауза.
— Что?
— Я хочу сказать тебе кое-что. И прошу выслушать до конца, не перебивая.
— Антон, что за тон такой?
— Мам, пожалуйста. Просто послушай. Девять лет назад, на нашей свадьбе, ты рассказывала гостям, что Яся специально залетела, чтобы меня поймать. Это была ложь. Карина родилась через полтора года после свадьбы. Когда Яся лежала в роддоме с Полиной, ты жаловалась медсёстрам, что она плохая мать. На моём дне рождении три года назад ты при всех сказала, что Ясе пора на диету. На прошлый Новый год заявила при родственниках, что у нас дома бардак. Я молчал. Каждый раз я молчал и говорил себе, что у тебя просто характер такой.
— Антоша, ты что себе позволяешь?!
— Я позволяю себе наконец сказать правду. Вчера ты забыла забрать Полину из садика. Нашу пятилетняю дочь. Она час сидела одна, потому что ты про неё не подумала. И даже не извинилась.
— Я старшую искала!
— Ты могла позвонить в школу. Или мне. Или Ясе. Но ты не позвонила. Знаешь почему? Потому что тебе было важнее доказать, что Карина виновата, чем позаботиться о младшей.
Эльвира молчала. Антон сделал глубокий вдох:
— Мам, я люблю тебя. Ты моя мать, и я это ценю. Но Ярослава — моя жена. Мать моих детей. Человек, с которым я прожил девять лет и хочу прожить ещё столько же. И я не позволю тебе её оскорблять. Больше не позволю.
— То есть ты на её стороне?!
— Я на стороне правды. Ты девять лет унижала мою жену. При людях, при детях, где угодно. Я молчал. Это было неправильно с моей стороны. Прости меня за это, Яся.
Яся сжала его руку.
— Антон, ты понимаешь, что говоришь?! — голос Эльвиры дрожал.
— Понимаю. И я говорю так: если ты не готова уважать мою жену, если не готова извиниться перед ней за все эти годы, значит, мы будем общаться редко. Очень редко. Я приеду к тебе на день рождения, ты приедешь на мой. Но вот так, как раньше, — каждую неделю, каждый праздник — не будет.
— Ты меня шантажируешь?!
— Нет. Я просто расставляю приоритеты. Моя семья — это Яся, Карина и Полина. Ты тоже моя семья. Но первая важнее.
Повисла долгая пауза. Потом раздался щелчок — Эльвира бросила трубку.
Антон опустил телефон, закрыл лицо руками. Плечи его слегка вздрагивали. Яся обняла его:
— Тебе было тяжело.
— Очень.
— Но ты справился.
— Да.
Они посидели так ещё немного. Потом Антон выпрямился, вытер лицо:
— Ладно. Теперь займёмся Новым годом. Нормальным Новым годом.
На следующий день, двадцать шестого, раздался звонок в дверь. Яся открыла — на пороге стоял Григорий Петрович, отец Антона. В руках он держал небольшую сумку.
— Здравствуй, Яся.
— Григорий Петрович! Проходите!
Он зашёл, снял ботинки, поздоровался с внучками, которые выбежали на шум. Антон вышел из комнаты, удивлённо глядя на отца:
— Пап? Ты как здесь?
— Приехал поговорить.
Они сели на кухне втроём — Григорий, Антон и Яся. Девочки остались в комнате.
— Элька мне вчера всё рассказала, — начал Григорий. — Про разговор ваш. Плакала, кричала, что ты её предал, Антон.
Сын виновато опустил голову:
— Пап, я просто...
— Погоди. Я не закончил. Выслушала она меня, высказалась. А потом я ей сказал — Элька, ты неправа. Очень неправа.
Антон поднял голову:
— Что?
— Я тридцать пять лет с твоей матерью прожил. Характер её знаю. Всегда она такая была — резкая, категоричная. Но то, что она с Ярославой творит... Антон, это не характер. Это злость. Непонятно на что, непонятно за что, но злость.
Яся замерла, боясь пошевелиться.
— Я молчал, — продолжал Григорий. — Думал, вы сами разберётесь. Взрослые люди как-никак. Не разобрались. И вчера, когда я услышал, как Элька рыдает в трубку, что сын её предал, я не выдержал. Сказал ей всё, что накопилось. Что Ярослава — хорошая жена, мать, работает, дом держит. Что она девочек хорошо растит, это видно. А Элька к ней с придирками девять лет подряд.
— И что она сказала? — тихо спросил Антон.
— Сказала, что вы её у неё отобрали. Что Яся Антона от матери отбила. Я спросил — как отбила, если Антон сам её выбрал, сам на ней женился? Элька сказала — специально залететь она заставила его на себе жениться. Я напомнил — Карина через полтора года родилась, какой залёт? Тут она окончательно раскричалась, схватила сумку и уехала к сестре.
Григорий вздохнул:
— Я за ней не поехал. Первый раз за тридцать пять лет не поехал. Потому что понял — пока она сама не поймёт, что неправа, ничего не изменится.
— Пап, ты из-за нас с мамой поссорился?
— Нет, Антош. Я поступил так, как должен был поступить давно. Встал на сторону правды. А правда вот в чём — Элька виновата. Во всём. И пока она не извинится перед Ярославой, пока не признает, что была не права, я к ней не вернусь.
Яся почувствовала, как глаза наполняются слезами:
— Григорий Петрович, не надо так... Вы столько лет вместе...
— Именно поэтому, Яся. Именно поэтому. Я всю жизнь молчал, когда Элька кого-то обижала. Думал — ну такая она, ничего не поделаешь. А оказывается, поделать можно. Надо просто сказать — хватит.
Антон встал, подошёл к отцу, обнял его:
— Спасибо, пап.
— Не за что, сын. Это я должен был сделать раньше.
Григорий остался пить чай. Разговор плавно перешёл на другие темы — как дела на работе у Антона, как девочки учатся, что на Новый год готовить будут. Яся смотрела на тестя и думала — вот такими должны быть родители. Которые встают на сторону правды, а не на сторону крови.
Уходя, Григорий задержался на пороге:
— Кстати, Яся. Я тут в лифте познакомился с вашей соседкой. Валентина вроде зовут.
— Валентина Степановна? С пятого этажа?
— Ага. Разговорились. Она одна на праздники остаётся, дети в другом городе. Я подумал... Может, пригласим её к нам на Новый год? Вместе веселее же.
Яся улыбнулась:
— Конечно! Будем рады!
— Вот и отлично. Тогда я пойду, договорюсь с ней. И тридцать первого приду, если не против.
— Обязательно приходите!
Когда дверь за ним закрылась, Антон обнял жену:
— Вот это поворот.
— Да уж.
— Думаешь, мама одумается?
Яся пожала плечами:
— Не знаю. Но это не наша проблема, Антош. Это её проблема.
— Да. Ты права.
***
Тридцать первого декабря квартира превратилась в маленький праздничный хаос. Девочки с самого утра носились туда-сюда, вешая гирлянды и мишуру. Антон готовил салаты, Яся занималась горячим.
В шесть вечера позвонили в дверь. На пороге стоял Григорий Петрович с большим пакетом подарков и Валентина Степановна с круглой коробкой.
— Здравствуйте! Проходите! — Яся радостно распахнула дверь пошире.
— Я вот торт испекла, — смущённо сказала Валентина. — Надеюсь, вам понравится.
— О, да мы торты обожаем! — Полина уже тянула руки к коробке.
— Полечка, подожди. Давайте сначала гостей проводим.
Григорий расцеловал внучек, поздоровался с сыном. Валентина прошла на кухню, помогать Ясе с последними приготовлениями. Оказалось, что она раньше работала поваром, и её советы очень пригодились.
— Знаете, Ярослава, — негромко сказала Валентина, нарезая овощи. — Я с Эльвирой давно знакома. Мы раньше дружили, ещё лет двадцать назад.
Яся замерла:
— Правда?
— Ага. Потом поссорились. Из-за ерунды, даже не помню из-за чего. Но я всегда знала — характер у неё тяжёлый. Сама хорошая, но язык... Язык острый очень.
— Да уж.
— Я слышала, что у вас произошло. Не подумайте, что я специально подслушивала. Просто стены тонкие, а Эльвира громко говорит. Так вот я вам скажу — вы правильно сделали. Правильно. Нельзя давать людям по голове себе ездить, даже если это родня.
Яся благодарно улыбнулась:
— Спасибо.
— Не за что, дорогая.
К девяти часам стол был накрыт. Сели все вместе — Григорий во главе стола, рядом Валентина, потом Антон с Ясей, а девочки между ними. Зажгли свечи, включили тихую музыку.
— Ну что, — Григорий поднял бокал с соком. — Давайте выпьем за хороших людей. За тех, кто рядом. За честность. За правду.
— За правду, — повторила Яся.
Они чокнулись. Карина и Полина радостно захихикали — им дали попробовать детское шампанское, и пузырьки щекотали носы.
Ужин прошёл в тёплой атмосфере. Валентина рассказывала смешные истории из своей молодости, Григорий вспоминал, как служил в армии. Девочки слушали, затаив дыхание. Антон держал Ясю за руку под столом и изредка сжимал — всё хорошо, мы вместе.
В полночь, когда по телевизору пошли куранты, они все вышли на балкон. Григорий запускал фейерверк во дворе вместе с соседями, Валентина держала Полину на руках, чтобы той лучше было видно. Антон обнял Ясю и Карину.
— С Новым годом, — прошептал он жене.
— С Новым годом, — ответила она.
— Это наш первый настоящий Новый год.
Яся посмотрела на него:
— Да. Наш.
Они стояли так, обнявшись, глядя на разноцветные огни в небе. Где-то в другом конце города Эльвира Михайловна, наверное, тоже встречала праздник. Может быть, злилась. Может быть, плакала. А может быть, думала.
Утром первого января на телефон Антона пришло сообщение. Он открыл его, прочитал, показал Ясе:
«С Новым годом. Подумаю над твоими словами».
Это было не извинение. Даже не близко к извинению. Но это было начало. Маленькое, робкое начало.
— Как думаешь, она правда подумает? — спросил Антон.
Яся пожала плечами:
— Не знаю. Но это её выбор. Мы сделали, что могли.
— А если не подумает?
— Тогда будем жить дальше. Без неё. Нам хорошо и так.
Она посмотрела в комнату, где Карина и Полина играли с новыми игрушками, а Григорий и Валентина о чём-то тихо беседовали за чашкой чая.
— Видишь? — она кивнула на эту картину. — Вот она, семья. Не обязательно кровная. Просто те, кто рядом. Кто поддерживает. Кто любит.
Антон обнял её:
— Ты права.
— Я всегда права, — она улыбнулась.
— Зазнайка.
— Твоя зазнайка.
Они рассмеялись. За окном шёл снег. Первый день нового года. Первый день новой жизни, где не нужно было терпеть унижения. Где можно было просто быть собой.
Эльвира Михайловна звонила через неделю. Разговор был коротким и натянутым — она спросила, как девочки, как праздники прошли. Не извинилась. Но и не обвиняла.
Ещё через две недели Григорий вернулся к ней — она позвонила сама и попросила приехать. Что они там говорили, он не рассказывал. Но когда вернулся, выглядел спокойным.
— Она хоть что-то поняла? — осторожно спросил Антон.
— Не знаю, сын. Может, со временем поймёт.
Со временем Эльвира начала звонить чаще. Спрашивала про внучек. Поздравляла с праздниками. Но в гости не приезжала, и никто её не звал.
А Яся научилась жить без этого постоянного напряжения, без ожидания очередного укола. Она поняла главное — нельзя терпеть то, что терпеть не нужно. Даже если это родня. Даже если это семья. Уважение не должно быть односторонним.
И когда через полгода, летом, Эльвира наконец позвонила и сказала: «Ярослава, можно мне приехать? Поговорить надо», — Яся спокойно ответила:
— Приезжайте.
Та приехала. Сидела на кухне, нервно теребя край салфетки. Григорий сидел рядом — для поддержки. Антон тоже был дома.
— Я... — начала Эльвира и осеклась. Помолчала. Потом продолжила: — Я думала. Много думала. Григорий мне правду сказал. Всю правду. И я... я поняла, что была неправа.
Яся молча кивнула.
— Я не оправдываюсь, — Эльвира подняла голову. — Просто хочу объяснить. Когда Антон женился, мне показалось, что он меня бросил. Что выбрал тебя вместо меня. Я понимаю, это глупо звучит. Но я так чувствовала. И злилась. На тебя. Хотя ты ни в чём не виновата.
— Эльвира Михайловна...
— Подожди. Дай закончу. Я девять лет вела себя отвратительно. Унижала тебя, оскорбляла, обесценивала. При людях, при детях. И ты терпела. Боже, как же ты терпела. А я думала — раз терпит, значит, не так уж и страшно. А потом ты сказала — хватит. И я поняла — да, ей действительно было больно. Все эти годы.
Она замолчала. Потом тихо добавила:
— Прости меня. Пожалуйста.
Яся смотрела на свекровь. Эта женщина причинила ей столько боли. Столько обид. Можно ли простить такое?
— Я вас прощаю, — тихо сказала она. — Но это не значит, что всё вернётся, как было. Уже не вернётся.
— Я знаю. И не прошу. Просто... просто можно мне иногда видеть внучек?
— Можно. Но при мне. И если хоть одна колкость — всё, больше не увидитесь.
Эльвира кивнула:
— Договорились.
Они ещё немного посидели, выпили чая. Разговор был натянутым, неловким. Но это было начало. Может быть, когда-нибудь станет легче. А может, нет. Но главное — больше не было этой постоянной войны.
Когда Эльвира уезжала, Яся проводила её до двери. На пороге свекровь обернулась:
— Спасибо, что дала шанс.
— Не благодарите. Просто не разочаруйте.
— Постараюсь.
Дверь закрылась. Антон обнял жену:
— Ты молодец.
— Я просто устала воевать.
— Это тоже мужество.
Яся прислонилась к нему головой:
— Знаешь, что я поняла за эти месяцы? Что нельзя жертвовать собой ради чужого спокойствия. Даже ради семейного мира. Потому что это не мир. Это просто видимость мира.
— Ты права.
— Я всегда права, — она улыбнулась.
— Зазнайка.
— Твоя зазнайка.
За окном светило летнее солнце. Из комнаты доносились голоса девочек — они играли с дедушкой в какую-то настольную игру. Валентина Степановна зашла на минутку — принесла пирожки. Жизнь текла своим чередом.
И Яся поняла — вот оно, счастье. Простое, обычное, без фейерверков. Когда тебя уважают. Когда ты не боишься быть собой. Когда можешь сказать «хватит» — и тебя услышат.
Именно такой семьи она и хотела. И наконец получила.