Я сижу на кухне, держу в ладонях кружку с остывшим чаем и смотрю в окно, где тусклый декабрьский свет ложится на стекло ровным холодным слоем. Из гостиной доносятся визг и смех — Илья играет с детьми в какую-то шумную игру, они спорят, смеются, что-то кричат ему. Их голоса — как будто из другого измерения. Я рядом, но ощущение такое, будто между нами толстая стеклянная стена. В квартире живут четверо, но одинока здесь только я.
Мы с Ильёй вместе три года. Поженились год назад. Когда встретились, он сразу сказал: у него двое детей от бывшей жены — Лера, девять, и Матвей, шесть. Я приняла это спокойно. Мне тридцать два, взрослая женщина, понимаю, что у людей есть прошлое. К тому же дети тогда приезжали только по выходным, и я правда старалась завоевать их расположение: подарки, совместные игры, прогулки. Я была искренней.
Всё изменилось полтора года назад.
Бывшая жена Ильи, Алёна, окончательно опустилась. Она и раньше выпивала, но держалась на плаву. Пока окончательно не сорвалась. Однажды исчезла на трое суток. Дети сидели дома одни — голодные, напуганные, не понимающие, что происходит.
Илья забрал их к себе. То есть — к нам.
Тогда он уверял, что это временно.
«Пока она не подлечится. Максимум полгода», — говорил он.
Полтора года прошло. Алёна не вернулась к нормальной жизни. Дети остались у нас.
И вместе с этим я незаметно превратилась в няню, кухарку, человека, который должен. Не потому что любит — а потому что больше некому.
Илья — хороший отец, бесспорно. Заботливый, внимательный. Но работает целыми днями, иногда задерживается, а иногда и на выходных берёт подработку. И получается, что именно я забираю детей из школы и садика, готовлю им обед, делаю с Лерой уроки, сижу с Матвеем, когда он болеет.
Сначала я старалась. Читала статьи о приёмных семьях, о том, как строить отношения с детьми партнёра. Я искренне хотела стать для них чем-то близким.
Но настоящая близость — это не насильно.
И её не получилось.
Лера постоянно сравнивает меня с матерью, хотя Алёна за последний год ни разу не появилась.
– А мама готовила по-другому.
– А мама разрешала до фильмов сидеть.
– А мама мне такие косички делала…
Каждая такая фраза больно царапает внутри. Я стараюсь, как могу, отдаю время и силы, а получаю — обиды и привидение «той самой мамы», которую они помнят лучше, чем знают.
Матвей проще, он младший. Он привязался ко мне быстрее. Но и от него иногда слышится тихое:
– Я хочу к маме. Настоящей.
Настоящей — той, что бросила.
А я — ненастоящая, хотя рядом каждый день.
Когда я пыталась говорить с Ильёй, объяснить, что мне тяжело, что мне нужна поддержка, он отмахивался:
– Не преувеличивай. Ты же дома работаешь, тебе проще.
– Все женщины занимаются детьми.
– Ты же хотела семью?
Хотела. Только сейчас понимаю: семья — это когда каждый чувствует себя нужным. А не когда один тянет всё молча, потому что «ну а кто, если не ты?»
Последней каплей стала ссора три дня назад.
Я хотела встретиться с подругами. Два часа. Просто выдохнуть.
Попросила Илью посидеть с детьми.
Он удивился, как будто я предложила ему слетать в командировку на Марс:
– В субботу не могу. Обещал Матвею в парк развлечений.
– Так возьми его. А я пойду к девочкам.
– А Лера? Ты что, оставишь её одну?
– Ей почти десять. На пару часов — можно.
– Она не хочет в парк. И вообще, перенеси встречу, подруги поймут.
И в этот момент во мне будто что-то оборвалось.
– Почему я должна переносить? Почему всегда я должна подстраиваться? – спросила я.
– У нас дети, – выдохнул он. – Это не обсуждается.
И тогда я сказала то, что копилось год:
– Это твои дети, Илья. Не мои. Я стараюсь, но не могу жить так, будто я их мать. И никто меня к этому не готовил.
Он посмотрел на меня, как на предателя.
Забрал детей. Уехал к своей маме. Сказал, что им нужно время подумать.
За эти три дня я увидела квартиру совсем другой. Тихой. Пустой. Свободной. И одновременно — ледяной.
Потому что я люблю его. Люблю упрямого, доброго, честного Илью. Хочу своего ребёнка от него. Хочу нормальную семью, где есть «мы», а не только «они» и «я, которая всем должна».
Сегодня вечером он вернулся. Один.
Сел напротив, как на переговоры.
– Нам надо решить, что дальше, – сказал он. – Я не могу отказаться от детей. Если ты не можешь их принять…
– Я и не прошу отказаться, – перебила я. – Я прошу услышать меня. Я хочу быть мамой. Не «второй». Не «удобной». Настоящей. Я хочу нашего ребёнка.
Он снова не понял. Его взгляд был пустой, как будто он мысленно стоял где-то между мной и детьми, не зная, к кому повернуться.
– У нас уже есть дети, – сказал он.
– У тебя есть. А у меня — нет.
Тишина была такой, что я слышала, как в трубах бежит вода.
Он глубоко вдохнул и спросил:
– То есть… мы разводимся?
И я впервые за долгое время не знала, что ответить.
Развестись — значит вернуть себе свободу, возможности, своё будущее.
Остаться — значит отказаться от мечты стать матерью, смириться с ролью вечной помощницы, женщины-теней.
И самое страшное — это то, что я не уверена, что любовь здесь перевешивает.
Иногда любовь — это когда два человека держатся за руки.
А иногда — когда один понимает, что ему пора отпустить.