1. Забава Богов
«Греки всё ещё очень близки нам. Даже этот странный ритуал жертвоприношения… который казался воплощением „инаковости“, столь чуждой нашим мыслям и чувствам, находит отклик в нашем мире» - Бернард Нокс
С момента зарождения греческой цивилизации мистические элементы божественной тайны были широко распространены в жизни полиса. Одним из ярких свидетельств этой сверхъестественной связи является постоянное присутствие пророков и оракулов в греческих пьесах. Однако Нокс подчёркивает, что во второй половине V века до н. э., в период творчества великих драматургов, религиозные традиции теряли силу, и, как следствие, сила пророчества снижалась.
Нокс рассматривает события этого периода как интеллектуальную революцию, и молодые интеллектуалы стали относиться к пророчествам и оракулам со скептицизмом: провозгласив человека мерой всех вещей, Протагор подчинил человеку не только природу, но и богов, и саму религию. По словам Нокса:
«Ибо если бы доводы в пользу божественного предвидения были успешно опровергнуты, вместе с ними рухнула бы и вся традиционная религиозная система. Если боги не знали будущего, значит, они знали не больше, чем люди»
Ницше определяет конец дионисийского начала (в смысле божественной тайны), а следовательно, и смерть трагедии, в том, как Нокс рассматривает преодоление пророчества и его влияние на общество, в частности, на греческий театр. Возможно, наиболее важным для нашего текста и для понимания художественного аргумента Ницше и Тартт является эта блестящая фраза Нокса:
«Но именно великое искусство призвано очищать и придавать смысл человеческим страданиям, и поэтому мы ожидаем, что если герой действительно сокрушён во втором акте, то на это есть какая-то причина, и не просто причина, а веская, имеющая смысл с точки зрения личности и поступков героя. Фактически, мы ожидаем, что нам покажут, что он в какой-то мере ответственен за то, что с ним происходит».
В дофилософский период человеческие страдания были лишь развлечением богов, и создание мифов, пьес и поэм было для людей способом их осмысления. Искусство, как сказал Ницше в «Рождении трагедии», превращает ужас бытия в возвышенное. В конечном счёте, именно этого группа Хэмпдена стремится достичь своей вакханалией. Если рассматривать Ричарда как героя романа, то можно увидеть, что он воплощает замысел Нокса, ибо в конце концов мы понимаем, что он, совершая неправильные решения, движимый одержимостью, несёт полную ответственность за то, что с ним происходит.
2. Трагедия и двойственность в пьесе Еврепида.
«Вакханки» – пьеса, пронизывающая роман Тартт, служащая источником вдохновения для её персонажей. В ней противопоставляются знание и традиция, иными словами, рациональность и мистицизм. До сих пор ведутся споры о том, насколько варварскими были ритуалы вакханок. В легендарных одах описывается изменённое состояние сознания, возвышенный экстаз. По-гречески ekstasis означает «выходить за пределы [себя] или превосходить [себя]». Здесь неуместно обсуждать верность «Вакханок» реальным ритуалам; достаточно знать, что насилие и сверхъестественное играют в пьесе ключевую роль, и осознавать её влияние на культурное воображение.
В какой-то момент Пенфей (главный персонаж «Вакханок») впадает в дионисийский транс — он больше не может отличить реальность от бреда: он видит два солнца, две Фивы и Диониса в облике быка. Его состояние сознания отсылает к тому, как Генри описывает вакханалию:
Вокруг нас воют волки, а в темноте ревет бык. Река белеет [...] Виноградные лозы растут из земли так быстро, что обвивают деревья, словно змеи; времена года сменяют друг друга в мгновение ока [...] Двойственность исчезает; нет эго, нет «я».
Но прежде всего, это состояние навязанной иллюзии, принудительного тумана можно использовать как метафору для всей книги: наш рассказчик, будучи ненадёжным, обманывает читателя, как и сам обманывается, и экстатическое сияние Хэмпдена и его греческой секты начинает меркнуть в первом же жестоком акте и исчезает совсем, когда Ричард преодолевает своё отрицание (отрицание, подобное Пенфею) и понимает, кто эти люди на самом деле. Иллюзия используется для раскрытия истины. Профессор Эдит Холл говорит о Дионисе:
Если божественную личность Диониса можно свести к какому-либо одному принципу, то это демонстрация того, что традиционная логика — неадекватный инструмент для постижения вселенной в целом. Дионис сбивает с толку разум, бросает вызов категоризации, разрушает полярности и переворачивает иерархии.
В «Вакханках» Пенфей, поддавшись обману Диониса, переодевается менадой, чтобы подглядывать за женским дионисийским ритуалом. Этот образ действий, продиктованный болезненным любопытством и определённой обидой, напоминает отношение Ричарда к группе: он тоже самозванец, чужак, выдающий себя за человека богатого происхождения и отчаянно пытающийся скрыть свою «неутончённость». Он хочет раскрыть тайну мистического начала группы, желая быть причастным к её деятельности, чтобы, возможно, и самому стать «мистиком». Открытие Пенфеем трагической истины (можно сказать, катарсиса) стало для него гибелью – это предпосылка большинства греческих трагедий, прежде всего «Царя Эдипа», – и то же самое произошло в жизни Ричарда.
