Вторник. Самое лицемерное время недели. Понедельничная паника отгремела, как пустая бочка по бетону, а до пятничной эйфории – как пешком до Луны. Идеальный день для того, чтобы смотреть правде… под днище. Потому что я, Шасси-Призрак, сегодня буду главным критиком на самом откровенном шоу «Танцы на подъёмниках». Мой офис – смотровая канава, пропахшая столетиями соли, грязи и разбитых мужских надежд и Сегодня аншлаг.
Первый участник – черный кроссовер, сияющий так, будто его только что лизнул гигантский кот. Хозяин в ботинках, которые стоят больше, чем моя историческая ценность, просит «посмотреть внимательно после дачи». Ха! «После дачи». Кодовое слово для «я там вступил во что-то мягкое».
Машину вздымают на подъёмник. И… о, разочарование. Снизу он чистенький, прилизанный, как котёнок у грумера. Оцинковка блестит, защита картонная, но целая.
— Фу, голый юнец, — булькаю я пузырём тосола. — Ни намёка на боевой шрам, ни капли житейской грязи. Скучища.
Но вдруг мой взгляд (у меня он, кстати, панорамный, как у тапка под сиденьем) цепляет задний рычаг. И там, в тени пыльника, притаился ЕГО ПОЗОР. Огромный, мохнатый комок грязи, листвы и, кажется, прошлогоднего гриба. Настоящий дачный сувенир, размером с добрый пирожок.
— Ага-а-а! — шиплю я так, что по ржавой трубе катится капля. — Привет от бабушки Марии! Ты что это, дружок, привёз? Трофей? Он же тебе сейчас весь баланс нарушит, будешь трястись на скорости, как студент на сессии!
Механик Коля, тыча пальцем, озвучивает мою мысль: «Вот, грязь набилась. Очистить надо». Хозяин, услышав, что это «всего лишь грязь», выдыхает. Его не волнует грибковая колония на пыльнике. Его волнует, чтобы «не трясло». Поверхностный тип. А я уже вижу, как эта грязь, как злой домовой, точит его подвеску, потирая руки-корешки.
Далее на сцену выходит настоящий тяжеловес – автомобиль скорой помощи. Не парадный, а рабочий, видавший виды и, судя по запаху, все городские больницы. Его поднимают, и на меня обрушивается вся его брутальная биография.
— Ну и дела, — бормочет соседний «жигулёнок». — У тебя хоть ржавчина своя, а этот… он в чужой крови искупался.
И правда. Потрескавшиеся пневмошланги, перевязанные изолентой, как раненый боец. И главный хит – задние тормозные диски. Они не просто стёртые. Они… исчезающие как вид динозавров. Сверкают, как два столовых блюдца после драки с мочалкой.
— Ребята, — говорю я вслух, но меня, как всегда, не слышат, — да он на тормозах, как на крыльях, летал! Эти диски могли бы рассказывать байки у костра: «А вот однажды мы с такой силой…».
Менять, конечно. Героям – новая обувка!
Но кульминация вечера – тётя Люда и её ласточка цвета «увядший одуванчик». Хетчбэк. Проблема, по её словам: «Она у меня стал как-то цокать… обиженно так».
Водружают его надо мной, и начинается цирк. Нет, операция. Нет, комедийное шоу «Остаться в живых».
Витяныч с монтировкой – это Шерлок Холмс в мире автоподвесок. Он тычет в шаровую опору.
— Опа! — раздаётся сочный, как хруст первого огурца, звук. — Шаровая! У неё зазор, как в моих познаниях в квантовой физике.
Он дёргает стойку стабилизатора. Она люфтит с таким размахом, будто дирижирует невидимым оркестром.
— Стойка! Играет, как Василий Иванович на гармошке после трёх стаканов!
Наконец, он упирается в опорный подшипник. Раздаётся сухой, окончательный «КР-Р-РХХ!», звук, похожий на хруст сухарика под диваном, но в тысячу раз печальнее.
— Ну всё, — философски заключает Витяныч. — Опорник. Он не то что рассыпался, он написал завещание и разошёлся прахом.
Я смотрю на это днище. Это не ходовая часть. Это археологический памятник под названием «Экономия до последнего болта». Всё, что можно, люфтит. Всё, что нельзя, благополучно проржавело и держится на честном слове и слоях дорожной грязи. При этом сверху – мило! Чисто! Наклейки «Внуки – моё богатство» и «Осторожно, я торможу перед котиками»!
— Девушка, — говорит Витяныч тёте Люде, спустившейся в канаву (она, кстати, смотрит на всё с интересом истинного фаната технотриллера), — тут… э-э-э… почти всё надо менять. Машина держится на силе привычки и вашей хорошей ауре.
— Дорого, Валерьяныч? – спрашивает она, и в её голосе звучит та же нота, что и в скрипе её амортизаторов.
— Ну…
— Значит, дорого, – она машет рукой. – Делайте самое необходимое, чтобы до дачи и обратно. На остальное – только если пенсию поднимут, а внуки в олигархи выйдут.
И начинается великое искусство точечной латки. Меняют шаровую, оставляя рулевые наконечники, которые уже стучат, как дятел по металлу. Это высшая форма сервисного гуманизма: не вылечить, а продлить агонию так, чтобы пациент этого не заметил. Я наблюдаю, как рождается франкенштейн на колёсах: на одной стороне – новая блестящая деталь, на другой – древний, почерневший узел, шепчущий мне: «Я лопну… я лопну на той кочке, возле синего забора…».
Машина уедет. «Обиженное цоканье», может, и пропадёт. Но оно сменится на «озадаченный лязг» или «усталый скрежет». Я же буду здесь, в своей канаве, знать всю подноготную. Звать меня Шасси-Призрак. Я – тот, кто портит вам всю малину, пока вы любуетесь блестящим капотом. Потому что снизу все кошки серы. И все они когда-нибудь заржавеют. Даже самые пушистые.
А ты не забудь поставить лайк и подписаться, дабы не пропустить следующие рассказы.