Далеко до появления бирж и транснациональных корпораций глобальная экономика уже существовала, пронизанная тысячами невидимых нитей. Её ткут не короли и императоры, а лидийские менялы, готландские мореходы, армянские купцы в караван-сараях Исфахана и тонганские вожди, чьи двойные каноэ бороздят безбрежный Тихий океан. Это история не о державах, а о системах: гильдиях, путях, факториях и диаспорах, которые формировали обмен идеями, богатством и властью на протяжении тысячелетий.
Все начинается с простой, но революционной инновации в Лидии VII века до н.э. — чеканной монеты. Этот стандартизированный кусок электрума, отмеченный печатью царя, навсегда меняет правила игры. Он заменяет громоздкий бартер, ускоряя сделки в таких развитых торговых зонах, как этрусская конфедерация в Италии или наследница финикийцев — Карфагенская держава, контролирующая Западное Средиземноморье. Деньги требуют сырья: оловянный путь ведет из британского Корнуолла к кузницам Средиземноморья, а дорога лапис-лазули тянется из афганских гор Бадахшана к дворцам Месопотамии и Египта, окрашивая мир в цвет неба и власти.
С падением Рима центр тяжести смещается. В Северной Европе возникает Ганзейский союз, но его корни глубже. Ему предшествуют фризские торговцы, первые посредники между континентом и Британскими островами, и готландские купцы с Висбю, чьи склады становятся главным хабом Балтики. Сама Ганза рождается из Вендского союза городов во главе с Любеком. Её мощь зиждется на контроле над ключевыми товарами: норвежской сушеной треской (стокфишем), торговлю которой монополизировала контора в Бергене — «Немецкий мост», и русским медом и воском, которые поступали через Новгород и его объединение богатейших купцов — «Иванскую сто». Венеция, ее вечный соперник, отвечает собственной структурой — могущественной гильдией святого Кнуда, регулирующей прибыльную торговлю с Левантом.
Пока Европа строит союзы городов, в Азии экономика движется вдоль трактов, соединяющих целые цивилизации. Тибетско-непальско-китайская сеть через Гималаи гонит караваны яков, нагруженных солью и чаем. В Юго-Восточной Азии кхмерская империя с ее Ангкором доминирует над Индокитаем, а бирманское царство Паган контролирует сухопутные коридоры между Индией и Китаем. В Индии сложную торговлю ведут тамильские гильдии (нагарамы) и бенгальские объединения «шрестхинов». Но ключевую роль в поставке пряностей на Запад долгое время играет Каликинтская (Маланкарская) христианская сеть — сообщество христиан св. Фомы, идеально встроенное в местные реалии.
В Африке южнее Сахары возникает иная модель. Города-государства хауса (Кано, Кацина) становятся центрами ремесла и транссахарской торговли, а в Западной Африке берберские торговые конфедерации контролируют движение золота, соли и рабов через пустыню, тесно взаимодействуя с империями Сонгай и Мали.
Эпоха Великих географических открытий запускает новую, беспрецедентную по масштабам машину. Европейцы создают не просто порты, а глобальные факторные системы. Португальцы выстраивают цепь фейторий вдоль побережья Африки для торговли золотом и рабами. Испанцы учреждают в Севилье «Каса де Контратасьон» — государственную монополию на всю американскую торговлю, кровь которой — серебро Потоси — течет по строго охраняемым маршрутам «серебряного флота». Работорговля формализуется в зловещий контракт «асьенто», за который ведут ожесточенную борьбу европейские державы.
Ответом становятся акционерные компании — гибриды частного капитала и государственной власти. Голландская, английская и французская Ост-Индские компании становятся государствами в государстве, с армиями, флотами и правом вести войны. Они конкурируют не только друг с другом, но и с мощными азиатскими сетями, такими как армянская Джульфинская компания, чьи купцы благодаря особым привилегиям шаха Аббаса I контролируют караванную торговлю между Персией, Индией и Европой. В Атлантике Голландская Вест-Индская компания и английская Royal African Company разворачивают чудовищно прибыльную «треугольную торговлю».
Эта глобализация рождает сложную экосистему посредников, контрабандистов и диаспор. Еврейские кредитные сети сефардов, изгнанных из Испании, опутывают Европу и Османскую империю. Греческие фанариоты становятся ключевыми администраторами и торговцами в Порте. В Юго-Восточной Азии сезонные «малайские морские пути» контролируются отважными мореплавателями-бугисами с Сулавеси, а тамильские торговые гильдии «Пария» действуют от Цейлона до Сиама. Даже пиратство порождает свои утопические проекты, вроде мифической республики Либерталия, декларировавшей равенство и общую собственность.
Инфраструктурным хребтом всей этой сухопутной торговли от Марокко до Китая служила система караван-сараев — укрепленных постоялых дворов, где путник мог найти кров, пищу и безопасность для своего товара. А вдали от всех этих путей, в Тихом океане, существовала, пожалуй, самая удивительная система — «империя» Тонги. Основанная не на завоевании, а на ритуальном обмене и даннических отношениях, она связывала острова на пространстве в тысячи километров через авторитет священных вождей туи-тонга и плавания гигантских каноэ «лакалуа». Это была империя престижа, где власть измерялась не территорией, а объемом дани в виде красного сандала, китового уса и церемониальных циновок, и ответных даров, подтверждающих статус.
Так, к началу XIX века мир был уже густо опутан запутанной, многослойной паутиной экономических связей. От азиатских караван-сараев до контрабандистских бухт Мартиники, от сибирских торговцев «мягкой рухлядью» до замкнутого анклава голландской фактории Дэдзима в Нагасаки — все было готово для последующей промышленной революции, которая переплетет эти нити еще туже, создав единый, но хрупкий глобальный рынок.