Позвольте начать с небольшого, но необходимого предуведомления: дальше последует легкое дуновение иронии над темой, которую обычно обходят молчанием.
О дуновениях низких и словах высоких, или Искусство называть вещи другими именами
Из всех человеческих искусств самое практичное, самое врождённое и при этом, немного лицемерное — это искусство эвфемизма. Мы, словно словесные алхимики, веками пытаемся превращать свинец наших низменных реальностей в позолоту возвышенных разговоров. И нет в этом деле более верного союзника, чем великая и могучая… латынь. Да, мёртвый язык, но который совершенно не краснеет. Именно он даровал нам волшебные слова, позволяющие с профессорской важностью и поэтической эквилибристикой обсуждать то, что на живом наречии звучит как приговор хорошему тону и билет в мир хамства.
Речь, как вы уже наверное догадались, пойдёт об одном специфическом, но вполне естественном и всеобщем явлении. О том, что начиная с определённого возраста беспокоит и короля и рыбака, и министра и таксиста, с равной настойчивостью. Мы, конечно же, не будем называть это грубым односложным словом «пердёж». Мы воспользуемся плодами цивилизации и скажем: флатуленция.
Само это слово — памятник человеческому гению. Корень его — «flatus» — означает всего лишь «дуновение, лёгкий ветер». Гениально! Латынь взяла сырой факт естественной физиологии и, не моргнув глазом, выдала нам поэтический образ: не бунт кишечника, не пушечный залп, а лёгкое дуновение из внутренних миров. Язык становится щитом, отделяющим нас от животной сути происходящего. Латынь здесь — не язык науки, а язык дипломатии и поэзии, ведущий тонкие переговоры между нашим достоинством и нашей природной сущностью.
А когда «легких дуновений» набирается столько, что они грозят сформировать собственный антициклон в организме, на помощь приходит термин ещё более возвышенный — метеоризм. Здесь латынь превозмогает саму себя. Она уже не намекает на поэзию, она заявляет о космогонии! Из неприятного ощущения вздутия она создаёт целую личную вселенную, где ваш живот — это не живот, а поле для звёздных образований и атмосферных аномалий. «Метеор» — небесный странник. «Изм» — состояние. Вы не просто переели капусты или бобов; вы испытываете состояние, подобное движению небесных тел. Это не диагноз, это почти что признак избранности. Браво, латынь!
Такова магия языка и словесности: это позволяет нам, не соврав по сути, полностью изменить суть восприятия хоть и естественных, но неприличных проявлений. Мы строим словесные соборы на зыбкой почве, лишь бы не видеть простой земли под ногами. Латынь в этом деле — лучший архитектор. Она даёт нам тяжёлые, звучные, отстранённые слова, которые пахнут не естественным проявлением, а пылью древних фолиантов. Произнося их, мы как бы говорим: это не я, это некое объективное, почти грандиозное явление, описанное ещё Галеном.
Но вся эта величественная словесная постройка, этот Парфенон из эвфемизмов, имеет один фатальный изъян.
Можно сколько угодно бормотать о «флатуленции» в кабинете терапевта. Можно с значительным видом сетовать о «метеоризме» в аптеке. Но наступает момент, часто самый неподходящий, когда тихий собор вашей латинской терминологии накрывает волной простой, как мычание, реальности.
И здесь выясняется, что последней и высшей инстанцией является отнюдь не ваш богатый словарь. Ей является обоняние вашего ближнего. Этот скромный, неизбалованный поэзией страж. Ему нет дела до «дуновений» и «небесных тел». Он работает с категориями куда более фундаментальными. Его вердикт беспристрастен, точен и ставит жирную точку на всех ваших лингвистических ухищрениях: «Это вы пёрнули, сударь?»
Именно в этот момент становится ясно, что латынь, при всём её величии, — лишь очень красивая ширма. Все «дуновения» и «небесные явления» тихо опускаются на землю, встречаемые простым, древним знанием, которое не нуждается в переводах. И в такой неловкий момент, величайшая человеческая мудрость заключена не в умении назвать, а в искусстве… своевременно выйти из комнаты.
И если после всех этих «дуновений», «метеоров» и прочей лингвистической акробатии на вашем лице появилась улыбка — значит, латынь сделала своё дело, а юмор своё. На этом разрешите откланяться. Желаю легких дуновений!