Они поженились семь лет назад, когда оба были ещё студентами: она — филфак, он — экономический. Свадьба была скромной, в кафе на окраине, но Надя до сих пор хранила фотографию, где Сергей, немного пьяный от счастья, целует её в висок, а она смеётся так широко, что щёки болят. С тех пор всё было ровно, как по рельсам: работа, ипотека, ремонт, отпуск раз в год в Турцию или в Крым, когда денег побольше. Сергей вставал первым, варил кофе, целовал её в макушку и уезжал в свой банк. Надя работала редактором в небольшом издательстве, приходила домой к шести, готовила ужин, ждала. Он всегда звонил, если задерживался. Всегда.
В тот вечер он позвонил в семь тридцать.
— Надюш, я задержусь, ладно? У нас тут аврал, новый клиент, всё на ушах стоит.
— До скольки примерно? — спросила она, помешивая соус.
— Не знаю… Может, до десяти-одиннадцати. Не жди, ложись.
— Я подожду, — сказала она привычно.
— Как хочешь, солнышко. Люблю тебя.
— И я тебя.
Она положила трубку и почувствовала лёгкое беспокойство, как муха за стеклом: вроде ничего страшного, но жужжит. Сергей никогда не задерживался позже десяти, даже когда «аврал». Он знал, что она не спит, пока не услышит ключ в замке.
В десять она ещё раз набрала его номер. Гудки, потом автоответчик. Написала в мессенджер: «Всё в порядке?» Галочки поставились, но ответа не было. Надя включила телевизор, выключила, пошла на кухню, съела холодный ужин прямо из сковородки. В одиннадцать снова позвонила — то же самое. В полночь она уже ходила по квартире кругами, как собака, которую забыли выгулять.
В час ночи она набрала его коллегу, Диму, с которым они иногда ходили в боулинг всей компанией.
— Дим, привет, извини, что поздно… Сергей у вас ещё?
Пауза была такой долгой, что Надя успела представить самое страшное.
— Надь… Он ушёл часов в семь, сказал, что домой едет. Мы тут до сих пор сидим, но его точно нет.
— Спасибо, — прошептала она и бросила трубку.
Она не плакала. Ещё нет. Просто села на пол в коридоре, прислонившись спиной к входной двери, и смотрела в темноту. Телефон лежал рядом, экран светился каждые пять минут — она проверяла. Ни звонка, ни сообщения.
В пять утра она всё-таки заснула, свернувшись калачиком прямо на коврике, в пальто, которое так и не сняла. Разбудил её звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Она вскочила, сердце колотилось так, что казалось, выскочит.
На пороге стояла женщина. Лет тридцати пяти, высокая, в дорогом пальто цвета мокрого асфальта, волосы собраны в идеальный пучок. Глаза красные, но сухие.
— Вы Надежда Валерьевна? — голос ровный, будто она репетировала.
— Да…
— Можно войти?
Надя отступила в сторону. Женщина прошла в квартиру, сняла пальто, аккуратно повесила на вешалку. Под пальто было чёрное платье, строгое, траурное почти.
— Я Ольга, — сказала она. — Жена вашего мужа.
Мир качнулся. Надя схватилась за стену.
— Простите… что?
Ольга посмотрела на неё спокойно, почти сочувствующе.
— Сергей не придёт больше. Никогда. Он сейчас в больнице. Кома. Авария. Вчера в девять вечера. Он ехал ко мне. Мы живём на Рублёвке. У нас двое детей. Мальчики, шесть и девять лет.
Надя открывала рот, но не могла выдавить ни звука. Ольга достала из сумки фотографию и протянула ей. На снимке Сергей обнимал эту женщину за талию, а двое светловолосых мальчишек висели у него на шее. Сергей улыбался той самой улыбкой, которой улыбался Наде каждое утро.
— Это было прошлым летом, — тихо сказала Ольга. — В Хорватии. Вы, наверное, думали, что он в командировке в Новосибирске.
Надя наконец нашла голос:
— Врёте.
— Хотите, поедем в больницу прямо сейчас. Он в Склифе, реанимация, палата номер семь. Я только что оттуда.
Она достала ещё одну вещь — паспорт. Открыла на странице с фотографией. Сергей. Тот же самый. Только фамилия рядом стояла не «Ковалёв», как у Нади, а «Волков».
— Он сменил фамилию, когда мы поженились, — объяснила Ольга. — Вторая семья, второе имя. Удобно, правда? У вас Ковалёв, у нас Волков. Документы разные, квартиры разные, жизни разные. Гениально.
Надя схватилась за горло. В голове крутилась только одна мысль: «Семь лет. Семь лет он каждое утро целовал меня и уезжал к ней. Или ко мне. Я уже не понимала, где правда».
Ольга продолжала говорить ровным голосом, будто читала отчёт:
— Он жил на два дома. Понедельник, среда, пятница и половина воскресенья — у вас. Остальное — у нас. Телефон у него был два. Один вы знали, второй — нет. Сим-карты менял, как перчатки. Работал действительно в банке, только должность выше, чем он вам говорил. Начальник отдела. Зарплата позволяла. Ипотеку платил за обе квартиры. Вы ведь думали, что ваша ипотека почти закрыта? Это он закрывал. Из наших общих денег.
Надя сползла по стене на пол. Ольга присела рядом, не касаясь.
— Я узнала вчера. Случайно. Он оставил второй телефон в пиджаке, я полезла за платком — и увидела ваши сообщения. «Солнышко, я жду». «Где ты, любимый?». Я всё поняла сразу. Поехала к вам, хотела скандал устроить, а потом… потом мне позвонили из больницы. Он врезался в фуру на МКАДе. Пьяный был. Очень.
Она достала фляжку из сумки, отвинтила, сделала глоток.
— Хотите?
Надя отрицательно покачала головой.
— Он выживет? — прошептала она.
— Врачи не знают. Черепно-мозговая, переломы, внутреннее кровотечение. Пятьдесят на пятьдесят.
Ольга встала, подошла к окну, посмотрела на серое декабрьское утро.
— Я пришла не для того, чтобы вы чувствовали себя виноватой. Я сама дура. Семь лет не замечала, что муж половину жизни живёт где-то ещё. Думала, командировки, друзья, рыбалка… Он и рыбачил, кстати. С вами, я видела фотографии в вашем альбоме в соцсетях. Помните, прошлым летом на Волге? Это была не рыбалка с друзьями. Это были вы.
Надя закрыла лицо руками. Плакать всё ещё не получалось. Слишком много всего сразу.
— Уходите, — сказала она наконец.
— Ухожу. Просто хотела, чтобы вы знали правду. Он, может, и не очнётся никогда. А если очнётся… я не знаю, что будет. Но вам решать, приезжать ли в больницу или нет. Я не имею права вас прогонять. Вы тоже его жена. По закону — нет. А по жизни — да.
Ольга надела пальто, подошла к двери, остановилась.
— У него в машине нашли кольцо. Обручальное. В бардачке. То, что он вам дарил. Он, видимо, снимал, когда ко мне ехал. И надевал, когда к вам. Чтобы не путаться.
Дверь закрылась. Тихо, без хлопка.
Надя осталась одна.
Она не пошла в больницу. Ни в тот день, ни потом.
Сергей очнулся через три недели. Первое, что он спросил у Ольги, сидевшей у постели:
— Надя знает?
Ольга молча встала и ушла. Навсегда.
Он звонил Наде с больничного телефона. Она сбрасывала. Писал — она блокировала. Прислал письмо на старую почту — она не открывала.
Через полгода он выписался. Хромал, голова болела постоянно, но жил. Ольга подала на развод, забрала детей и уехала в Канаду. Квартиру на Рублёвке продали, деньги поделили.
Надя осталась в их с Сергеем квартире. Ипотека действительно была почти закрыта. Она закрыла последние платежи сама, из своих сбережений. Сменила замки. Сожгла все его вещи в ванной, пока соседи снизу стучали по батарее. Плакала только один раз — когда нашла в шкафу его старую футболку, в которой он спал у неё. Потом больше не плакала.
Он приходил несколько раз. Стоял под дверью, звонил в домофон.
— Надюш, открой. Пожалуйста. Я всё объясню.
Она не открывала.
Последний раз он пришёл пьяный, в марте, когда снег уже таял.
— Я любил вас обеих! — кричал он в домофон. — По-разному! Ты была моим домом, а она… она была…
Надя нажала кнопку и вышла на балкон. Он стоял внизу, в старом пальто, без шапки, волосы поседели за эти месяцы.
— Уходи, — сказала она вниз. — Ты умер для меня в тот день, когда не пришёл ночевать.
Он ещё постоял, потом пошёл прочь, хромая. Больше не возвращался.
Город шептался долго. Две жены, двое детей, одна авария. Скандал был громкий, но тихий — без телевидения, без газет. Просто знакомые перешёптывались за спиной, потом перестали здороваться.
Надя уволилась из издательства, уехала в Питер, сняла крохотную квартирку на Васильевском. Работала фрилансом, гуляла по набережным, пила кофе в одиночестве. Иногда ловила себя на том, что проверяет телефон — не написал ли он. Потом смеялась над собой.
Любовь не ушла сразу. Она уходила медленно, как вода из ванны, когда пробка выдернута. По каплям. По ночам она ещё просыпалась от привычки ждать звука ключей в замке. Потом привычка ушла тоже.
Однажды, через два года, она встретила в кафе мужчину. Обычного, с добрыми глазами. Он спросил, можно ли присесть — все места были заняты. Она кивнула. Они поговорили. Он не спрашивал о прошлом. Она не рассказывала.
Когда он попросил номер телефона, она дала. Без дрожи в руках.
И только вечером, лёжа в своей новой кровати, в своей новой жизни, она вдруг поняла: она больше не ждёт, что кто-то не придёт ночевать. Потому что теперь она сама решает, кого пускать в свою ночь.
А Сергей… Сергей остался где-то там, в прошлом, между двумя квартирами, двумя фамилиями и двумя женщинами, которые когда-то любили его так сильно, что готовы были делить его даже не зная друг друга.
Он звонил ещё раз. Через три года. Голос был старческий, хотя ему не было и сорока.
— Надь… Я один. Совсем. Можно я приеду?
Она помолчала. Потом сказала спокойно:
— Нет. Прощай, Сергей.
И положила трубку.
На этот раз — навсегда.