Подвиг, который считали позором: почему российское общество осуждало жён декабристов
Сегодня им ставят памятники, посвящают книги и спектакли. Жён декабристов называют символом верности и силы духа. Но в XIX веке на их поступок смотрели совсем иначе. Не с восхищением — с ужасом, непониманием и даже презрением.
Когда в 1825 году восстание на Сенатской площади было подавлено, Николай I увидел в декабристах не заблудших идеалистов, а опасных преступников, замахнувшихся на устои империи. Их не просто осудили — их словно вычеркнули из мира живых. Они становились «юридически мёртвыми»: без прав, титулов, имени и будущего.
И вот — жёны этих «государственных преступников», изнеженные аристократки, фрейлины, дочери знатнейших фамилий, — одна за другой начинают заявлять: мы поедем вслед за мужьями в Сибирь.
С точки зрения общества — это было безумием.
Женщина того времени не принадлежала себе. Сначала — отец, потом — муж. Но муж теперь лишён прав, и формально он больше не может быть «главой». А значит, решение ехать за ним — не подчинение, а самовольный выбор. Абсолютно недопустимый в мире, где главное — долг перед государем и сословием.
Получилось, что жёны декабристов как бы сказали империи:
«Моя любовь важнее вашего приказа».
Для Николая I и окружения это звучало как вызов.
Разрешение на отъезд давалось не по умолчанию. Женщин вызывали в канцелярию и зачитывали суровые условия:
Они лишаются всех привилегий.
Их дети в Сибири будут считаться простыми крестьянами.
Назад дороги не будет — даже если муж умрёт.
Имущество — больше не их.
Фактически им предлагали подписать собственный приговор.
И многие — подписывали.
Отъезд превращался в медленные похороны при жизни. Родные отказывались понимать, матери плакали, отцы называли проклятием семьи. Друзья отворачивались. Мир, в котором они выросли, закрывался за ними навсегда.
Княгиня Екатерина Трубецкая стала первой. В Петербурге шептались, что графская дочь «едет к каторжнику». Для высшего света это звучало почти как грязное слово.
Мария Волконская покидала дом в страшной тишине. Прощание со спящим сыном, холодный взгляд отца, героя войны 1812 года, и только потом — долгий путь через снег, грязь, чужие города и бескрайность России.
Именно поэтому общество не увидело в их поступке подвига. Тогда это выглядело как предательство — не мужа ради любви, а страны ради личного чувства.
Они нарушили главное правило империи: частное стало важнее государственного.
И только много позже, когда прошёл страх, ослабла цензура и появилась историческая дистанция, Россия смогла по-другому взглянуть на этих женщин. Не как на «падших княгинь», а как на людей, осмелившихся сделать невозможное — выбрать верность там, где все выбирали покорность.
И именно поэтому сегодня мы называем это подвигом.