Парижский Салон 1865 года проходил во Дворце промышленности, известном как Дворец на Елисейских Полях. Светская публика и любители искусства прибывали, обозревали, оценивали, обсуждали. Журналисты торопливо отмечали самые яркие экспонаты, на бегу черкали в своих блокнотах короткие заметки, спешили попросить «несколько слов для наших читателей» у членов жюри или самых модных живописцев, встреченных в выставочных залах.
Именно на этом Салоне произошел один из крупнейших скандалов в истории искусства XIX века. Притом, если верить автору картины, вокруг которой развивалась вся эта разнузданная вакханалия ненависти, моментально перешедшая в откровенную травлю, он совершенно не собирался эпатировать или дразнить посетителей выставки.
Друзья, сегодня у нас - одно из самых известных полотен позапрошлого столетия, безусловный шедевр раннего импрессионизма, гордость великого собрания парижского музея Орсе.
Дамы и господа, встречайте, «Олимпия» Эдуарда Мане!
Мане, не очень обласканный, к тому моменту, прессой или жюри Салона, все же, надеялся на успех. Картину члены комиссии приняли, так что, очевидно, изначально её неподходящей или неприличной не сочли.
Однако, реакция публики стала абсолютным шоком как для художника, так и для устроителей выставки.
Никогда и никому ещё не приходилось видеть что-либо более циничное, чем эта «Олимпия», — писала пресса тех дней. — Это — самка гориллы, сделанная из каучука и изображённая совершенно голой, на кровати. Её руку как будто сводит непристойная судорога… Серьёзно говоря, молодым женщинам в ожидании ребенка, а также девушкам я бы советовал избегать подобных впечатлений.
Цвет тела Олимпии называли «трупным», её руку сравнивали с лапой жабы, еще один журналист написал, что у Олимпии на руке не хватает пальца, «очевидно, утерянного из-за позорной болезни» и так далее.
Полотно, выставленное на Салоне, вызвало настоящую истерику и подверглось дикому глумлению со стороны толпы, взбудораженной обрушившейся из газет критикой.
Испуганная администрация поставила у картины двух охранников, но и этого было недостаточно. Толпа, хохоча, завывая и угрожая тростями и зонтами, не пугалась и военного караула. Несколько раз солдатам приходилось обнажать оружие. Картина собирала сотни людей, пришедших на выставку только для того, чтобы обругать «Олимпию» и плюнуть на неё. В итоге, работу Мане перевесили в самый дальний зал Салона, причем, чтобы никто не сумел дотянуться, подняли картину на такую высоту, что её было почти не видно. Французский критик Жюль Кларети восторженно отрапортовал: «Бесстыжей девке, вышедшей из-под кисти Мане, определили наконец-то место, где до нее не побывала даже самая низкопробная мазня».
Но что, собственно говоря, вызвало весь этот шабаш? Не меньше трети выставочных пространств Салона было занято полотнами с обнаженными телами, -одалисками, Венерами, нимфами, - и это не вызывало ни изумления, ни смущения. Кстати, триумфатором этого самого Салона стала работа Александра Кабанеля, «Рождение Венеры», на которой нагота богини - не менее откровенна, чем у злосчастной картины Мане.
Причины такой резкой негативной реакции парижан, конечно, существовали. Что-то мы сразу поймем, о чем-то стоит поговорить подробнее, потому что вне исторического контекста наш современник не осознает тогдашние реалии и менталитет общества.
Прежде всего, женщина на картине отличается от привычного ню тем, что она - совершенно реальный человек, - не богиня и не нимфа. Человек современный - не древнегреческая танцовщица на пиру, не царица Клеопатра какая-нибудь.
Она не живет на полуфантастическом условном Востоке, в гареме, среди курильниц и мраморных бассейнов, то есть, она не наложница султана, не невольница с романтической книжной историей. Черная служанка с букетом, конечно, вызывает ассоциации с прислугой в серале, но только ассоциации. Никто и никогда не перепутает обнаженную героиню картины Мане с одалиской.
Их изображали иначе. И канон такого изображения уже сложился, не вызывая никаких бурных эмоций.
Вообще, образ восточной наложницы, «невольницы любви», в это время был невероятно популярен во Франции. На каждой третьей картине соблазнительно изгибались утомленные, танцующие или заигрывающие с полотна (с мужчиной-зрителем) прелестные гаремные пленницы. Это весьма нравилось, не считалось чем-то пошлым, это покупали, выставляли в гостиных светских домов, это было вполне бонтонно.
Но героиня Мане - «совсем другое», как мы поняли. Тем не менее, одного того факта, что ничего романтичного, украшенного и условного в этом женском теле на кровати нет, пожалуй, недостаточно, чтобы поднялся шум в таких масштабах.
У «Олимпии» - говорящее имя. Нам оно, правда, мало говорит: для нас это звучит, как раз, как отсылка к Древней Греции, к Олимпу. Современникам Мане имя Олимпия однозначно напоминало культовый роман Дюма-сына «Дама с камелиями». Олимпией звали антагонистку в сюжете. Она тоже была дорогой куртизанкой, как и Маргарита Готье, героиня книги. Но никаких высоких чувств по отношению к главному герою она не испытывала, своим положением не терзалась, не страдала ни на какую тему, не стыдилась и не мечтала «о порядочной, чистой жизни». С Олимпией у героя сложились (с ее подачи) абсолютно деловые отношения, ее интересовали только деньги. Она принимала его, вращалась вместе с ним в обществе (дамами полусвета называли таких женщин, это не только постель, это нечто, вроде дорогого эскорта, с ней не стыдно прогуляться в коляске, выйти в театр или пригласить в ее особняк гостей на вечеринку, ну и плюс все остальное), но не скрывала, что для нее эта связь - работа . И роман этот читали все.
Итак, имя названо. Олимпия, куртизанка, хищница. Кошачий прищур ледяных глаз, черная кошка у босых ног. Обе вперились прямо в глаза зрителю. Ни кокетства, ни стыдливо отведенного взгляда, ни притворного или реального сна. Никаких заигрываний, вообще, ни намека на игру.
Хладнокровная оценка.
И даже без тени, казалось бы, необходимой в этой ситуации чувственности.
Кстати, помимо всего прочего, Мане обвиняли, ни много, ни мало, в кощунственном пародировании бесспорного и всеми любимого шедевра - «Венеры Урбинской» Тициана. По иронии истории, почти до конца XX века «Венеру» считали тоже дорогой куртизанкой, называя «порнографией для элиты», но при этом, признавались высочайшие художественные достоинства этой картины, и никому бы не пришло в голову скрывать ее или, тем более, критиковать.
Тициан - это непревзойденный идеал.
Да как Мане посмел?!.
Существует копия Мане этой работы Тициана и не существует никаких сомнений, что художник, несомненно, вдохновлялся этим полотном. И Венера Урбинская, и Олимпия изображены в домашней обстановке; как и на картине Тициана, задний план «Олимпии» Мане чётко разделён на две части вертикалью в направлении лона лежащей женщины. Обе модели одинаково опираются на правую руку, у обеих правая рука украшена браслетом, а левая прикрывает низ живота, и взгляд обеих направлен прямо на зрителя. На обеих картинах в ногах у женщин расположился питомец (кот или собачка). На обеих присутствует служанка. Что скажете, вам работа Мане представляется пародированием «Венеры»?
Это «сниженное подражание» вызвало еще большее возмущение у публики Салона. «Оскорблением гению Тициана» называли «Олимпию» в прессе.
Что называется, растерянному и расстроенному Мане удалось собрать все мыслимые причины для ненависти. Можно было начинать опасаться за свое будущее во Франции как художника.