— Чай мне приготовь быстро! — фыркнула Валентина Викторовна, даже не взглянув на невестку. — И чтобы лимон был тонко нарезан, как положено. У меня одни дворяне были в роду, не то что некоторые.
Алиса, стоявшая у раковины, замерла на секунду, сжимая в пальцах мокрую губку. В ее роду были учителя, инженеры и крепкие сибирские крестьяне, и эта фраза звучала уже в тысячный раз, но колола каждый раз как в первый. Она медленно вытерла руки, повернулась и без слов направилась к заварному чайнику.
На кухне пахло вчерашним борщом и дешевым освежителем воздуха с запахом хвои. В дверном проеме, прислонившись к косяку, стоял Максим, ее муж. Он уткнулся в экран смартфона, но по нервному подергиванию щеки Алиса поняла — он слышит все. И как всегда, предпочитает не вмешиваться.
— Валентина Викторовна, чайник только-только закипел, — тихо сказала Алиса, ставя на поднос фарфоровую чашку с золотым ободком — единственную реликвию тех самых «дворян». — Дайте минуту, чтобы чай заварился.
— Минуту? У меня давление скачет, а она мне про минуты! — свекровь громко опустилась в кресло у тесного кухонного стола, застеленного клеенкой с выцветшими розами. — И салфетку подставь. Ты что, не видишь, пятно здесь?
Пятна не было. Но Алиса молча достала из коробки бумажную салфетку и аккуратно развернула ее на клеенке. Ее движения были выверенными, отточенными за полтора года жизни в этой трешке на окраине Москвы. Полтора года с того дня, как они с Максимом, оглушенные счастьем после свадьбы, «временно» переехали к его родителям. Их собственная ипотечная однушка сдавалась, деньги шли на выплату кредита. «Перекантуемся, пока не встанем на ноги, — говорил тогда Максим. — Мама только рада будет помочь». Тогда это казалось разумным.
Как же она ошиблась.
— Максим, а ты чего молчишь? — Алиса не выдержала, обращаясь к мужу. — Объясни, наконец, маме, что я не служанка, а твоя жена.
Максим поднял глаза, в них мелькнула знакомая Алисе растерянность и просьба не раскачивать лодку.
— Мама же не со зла, Лиска. У нее действительно голова болит. Помоги, ладно?
«Помоги». Это слово стало синонимом «смирись». Алиса чувствовала, как ком обиды подкатывает к горлу. Она налила в чашку крепкий чай, положила тонкий, почти прозрачный ломтик лимона, принесла сахарницу.
— Подавайте, что стоите? — буркнула свекровь.
Алиса поставила чашку перед ней. И тогда Валентина Викторовна сделала свой коронный жест. Она взяла чайную ложку, аккуратно зачерпнула ею из чашки несколько чаинок, плававших на поверхности, и выложила их на блюдце. Молча. Этим молчанием она говорила громче любых слов: «Ты сделала все неидеально. Ты — неидеальна. Ты — чужая».
— Спасибо, — сухо сказала свекровь, уже глядя куда-то мимо Алисы. — Можешь идти. И на балконе, кстати, мусор стоит. Кристина принесла, у нее руки, видимо, заняты были. Разбери.
Кристина, младшая сестра Максима, в это время сладко спала в своей комнате, хотя был уже полдень.
Алиса вышла на балкон, заваленный коробками и старыми вещами. Холодный осенний воздух обжег щеки. Она взялась за первую коробку, и из нее выглянула пыльная рамка со старой фотографией. Большой дом с колоннами, заросший сад. Тот самый «родовым гнездом», о котором Валентина Викторовна говорила с придыханием. Особняк под Тулой, доставшийся ей от деда. Главный семейный миф и одновременно копилка, в которую летели все их общие с Максимом деньги. «Восстановим — будет состояние! Переедем — заживем как люди!»
Алиса смотрела на снимок, и холод внутри становился только сильнее. Они ютились здесь, в этой тесноте, Максим работал на двух работах, она экономила на всём, а деньги уходили в черную дыру реставрации дома, которого она в глаза не видела. И который, как ей всё чаще казалось, видели только они втроем: свекровь, свекор и Кристина. Максим видел в нем скорее тяжелую обязанность, долг перед родом.
Она услышала за спиной шаги. Это был Геннадий Иванович, свекор. Тихий, согбенный мужчина, от которого всегда пахло табаком и чем-то аптечным. Он молча достал пачку «Беломора», глядя в стену.
— Красивый дом, — тихо сказала Алиса, показывая на фото.
Геннадий Иванович взглянул, щурясь. Чиркнул зажигалкой, сделал первую затяжку.
— Дом-то… — он хрипло прокашлялся. — Дом-то красивый. Только фундамент… гнилой. Еще дед говорил.
Он резко оборвал себя, словно сказал лишнее, и быстро ушел в комнату, оставляя за собой струйку едкого дыма.
Алиса осталась стоять с фотографией в руках. «Гнилой фундамент». Слова свекра странным эхом отозвались в ее душе. Она смотрела на пыльные коробки, на чайную розу в горшке, которая давно засохла, и думала, что это не только про дом. Это про них всех. Про этот хрупкий, прогнивший мир, в котором ей предстояло либо задохнуться, либо найти в себе силы его разрушить.
Из кухни донесся голос Валентины Викторовны, зовущей Максима обсудить «важный звонок от юриста по поводу бумаг на землю». Алиса аккуратно поставила фотографию назад в коробку. Первая капля терпения переполнила чашу. Она еще не знала, что именно ей предстоит найти, но решила — хватит. Хватит жить в чужой сказке про дворянство, оплачивая ее из своего кармана и своего достоинства.
Она развернулась и твердыми шагами пошла в комнату, которую они делили с Максимом. Пора было начать разбираться. Сначала с бумагами в старом шкафу Геннадия Ивановича. А там, глядишь, и до фундамента этого всего добраться.
Вечером того же дня семья собралась за ужином. Это был не добрый семейный ритуал, а обязательное мероприятие, на котором Валентина Викторовна царила и раздавала указания. Алиса молча расставляла тарелки с борщом, стараясь не встречаться взглядом со свекровью. Воздух был густым от невысказанного.
Геннадий Иванович, как всегда, сидел, согнувшись над своей тарелкой, будто стараясь стать как можно меньше. Кристина, разморенная долгим сном, ковыряла в телефоне, изредка бросая на столок с салатом скучающий взгляд. Максим нервно перекладывал ложку из руки в руку.
— Ну что, — начала Валентина Викторовна, отодвинув пустую тарелку и сложив руки на столе. — Позвонила сегодня Павлу Сергеевичу, нашему юристу. Он, слава богу, на поправке. Говорит, с документами на тульское имение почти всё утрясено. Осталось получить последнюю выписку. Вот получим — и можно будет активизироваться с подрядчиками.
Она произнесла это с таким пафосом, будто объявляла о скором начале строительства собора.
— Каких подрядчиков, мама? — не выдержала Алиса, садясь на свой стул. — Мы же в прошлом месяце еле-еле ипотеку за свою квартиру доплатили. Откуда деньги на реставрацию целого особняка?
Наступила тишина, которую разрезал только тяжелый вздох Геннадия Ивановича.
— Деньги? — Валентина Викторовна подняла брови. — А где твоя вера в семью, Алиса? Где твоя поддержка? Мы копим. Все вместе. Максим работает, ты работаешь, мы с отцом свою пенсию откладываем. Это же будущее нашей семьи! Родовое гнездо! Его не оценишь в рублях.
— Я оцениваю в рублях аренду этой конуры, в которой мы сидим, — тихо, но четко сказала Алиса. Она чувствовала, как под столом дрожат ее колени, но спина была прямая. — И оцениваю тушь для ресниц, которую Кристина покупает каждую неделю. И новые занавески в вашу комнату. Всё это покупается, пока мы «копим» на дом, который видим только на фотографиях.
Кристина фыркнула, не отрываясь от экрана. Максим бросил на жену умоляющий взгляд: «Молчи, прошу тебя».
— Ты что это позволяешь себе? — голос свекрови стал ледяным и шипящим. — Ты вообще понимаешь, что такое родовая память? Что такое честь семьи? Мой дед, Георгий Петрович, в этом доме гостей принимал! А ты — о шторах и туши для ресниц!
— А я о том, что нам с Максимом уже тридцать, а мы живем как студенты в общаге, спим на раскладном диване и не можем завести ребенка, потому что некуда его поставить даже коляску! — вырвалось у Алисы. Она не планировала говорить про ребенка, это выскочило само, из самого больного места. — И вместо того чтобы вложить эти накопления в нашу с мужем отдельную жизнь, мы финансируем какой-то мифический проект!
— Мифический? — Валентина Викторовна побледнела от ярости. — Максим! Ты слышишь, что твоя жена говорит про наследие твоих предков? Про твою кровь!
Максим съежился.
— Лиска, ну что ты... Мама же всё для нас. Дом потом будет наш, мы его восстановим...
— КОГДА, МАКСИМ? — Алиса ударила ладонью по столу. Ложки звякнули. — Когда мои родители поедут в этот Тулу и оценят прогресс? Я им уже второй год сказки рассказываю, что у нас всё хорошо, что мы скоро переезжаем! Они же мне верят!
— Алиса, успокойся, — пробормотал он, глядя в тарелку.
— Нет, не успокоюсь! Я предлагаю разумное: продать этот особняк, если он такой ценный. На вырученные деньги закрыть часть нашей ипотеки, вам с сестрой купить нормальное жилье, а не ютиться здесь... Или хотя бы сделать полноценную реконструкцию, но с четким планом и бюджетом, а не просто скидываться в черную дыру!
Идея продажи повисла в воздухе, словно разорвавшаяся бомба замедленного действия.
Валентина Викторовна медленно поднялась. Ее лицо исказила такая гримаса презрения, что Алиса невольно откинулась назад.
— Продать? — ее голос был теперь тихим и страшным. — Продать память? Продать землю, политую кровью и потом нашего рода? Да ты... да ты просто мещанка! Мелкая душонка! Ты в принципе не способна понять такие вещи! Ты думаешь только о своей шкуре!
— Я думаю о своей семье! О той, которую мы с Максимом хотим создать! — крикнула Алиса, тоже вставая. Слезы подступали к глазам, но она их яростно сглотнула.
— Твоя «семья» — это ты и твои родители! А это — НАША семья! И в нашей семье решения принимаю я! Пока вы живете под моей крышей, вы будете следовать правилам. А правило первое: благо рода — выше сиюминутных хотелок. Понятно?
Алиса посмотрела на мужа. Он изучал узор на клеенке, его лицо было похоже на застывшую маску стыда и беспомощности. В этот момент она поняла, что помощи ждать неоткуда. Он выбрал свою кровь. А она для них так и осталась чужой.
— Понятно, — прошептала она. — Все понятно.
— Вот и отлично, — свекровь торжествующе села, словно только что выиграла решающую битву. — Кстати, раз уж ты такая рациональная, займись полезным делом. В интернете посмотри, какие сейчас цены на реставрационные работы, на кровельные материалы. Составь примерную смету. Чтобы было понятно, к чему мы стремимся.
Это было последней каплей. Ее, обвиненную в меркантильности, посылали считать чужие деньги на чужую мечту.
— Хорошо, — кивнула Алиса, чувствувая, как внутри нее что-то окончательно ломается и затвердевает. — Составлю. Я теперь займусь только сметами.
Она вышла из-за стола, не доев. В ушах стоял гул. Она прошла в их комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Взгляд упал на старый шкаф, где Геннадий Иванович хранил свои бумаги. Тот самый шкаф, в котором она сегодня днем, убирая, увидела аккуратно сложенную папку с глянцевыми логотипами риелторских агентств.
Тогда она не стала ее смотреть, испугавшись. Сейчас страх сменился холодной, ясной решимостью.
«Хорошо, — повторила она про себя, глядя на шкаф. — Вы хотите смету? Вы её получите. Самую подробную. Начиная с фундамента».
На следующее утро в квартире воцарилась тягостная тишина. Валентина Викторовна, удовлетворенная вчерашней победой, разговаривала с Алисой снисходительно-холодными тонами, как с провинившейся горничной. Максим ушел на работу рано, избегая встречи глазами. Кристина, как обычно, спала.
Алиса вела себя тихо и покорно. Она мыла посуду, вытирала пыль, кивала на редкие замечания свекрови. Внутри же кипела холодная, методичная ярость. Ее мысли были заняты одним — старым шкафом из темного дерева в комнате Геннадия Ивановича.
Свекор, как всегда, ушел в полдесятого — «на прогулку», что на его языке означало посидеть на лавочке с парой собутыльников. Улучив момент, когда Валентина Викторовна уединилась в ванной с очередной маской для лица, Алиса на цыпочках вошла в его комнату.
Комната была крошечной, почти целиком занятой широкой кроватью и тем самым шкафом. Пахло лекарствами, старыми книгами и пылью. Сердце Алисы колотилось так громко, что ей казалось, его слышно по всей квартире. Она приоткрыла дверцу шкафа. На нижней полке, аккуратно сложенные стопкой, лежали папки и конверты.
Ее руки были ледяными и чуть дрожали. Она быстро отодвинула стопку старой технической литературы и нащупала ту самую, глянцевую папку. На ней было логотип агентства недвижимости «Престиж» и надпись от руки: «По имению Г.П.».
Вдалеке щелкнул замок ванной. Алиса, не дыша, схватила папку и несколько конвертов, лежавших под ней, и бесшумно выскользнула из комнаты, прикрыв дверцу шкафа. Она пронесла добычу в свою комнату и спрятала под подушкой раскладного дивана. Потом вышла на кухню и стала бесцельно перебирать гречку, когда мимо прошла свекровь, закутанная в полотенце.
— Ты тут чего? — подозрительно спросила Валентина Викторовна.
—Крупу перебираю, — монотонно ответила Алиса. — Камушки попадаются.
—И правильно. Бережливость — не порок.
Свекровь удалилась в свою спальню. Только когда за ее дверью наконец раздались ровные всхрапывания (послеобеденный сон был священен), Алиса смогла вернуться к себе.
Она заперла дверь на щеколду, села на пол, прислонившись к дивану, и вытащила папку. Внутри был порядок, наводящий на мысль о чиновнике или военном: разделители, файлы. В первом файле лежали пожелтевшие документы советского образца, какие-то справки, выписки — история дома. Алиса листала их быстро, почти не вникая. Потом ее пальцы наткнулись на более плотную бумагу.
Договор купли-продажи объекта недвижимости.
Она не сразу поняла, что читает. В глазах плыло от адреналина. Но черным по белому, с печатями и подписями, стояло: объект — земельный участок с домом по адресу: Тульская область, деревня Заречье… Продавец — Валентина Викторовна Л. Покупатель — некое ООО «СтройИнвестПроект». Сумма сделки заставила Алису широко раскрыть глаза. Это была очень, очень серьезная сумма. Дата регистрации перехода права — три с половиной месяца назад.
Мир накренился. Она сидела на холодном полу, сжимая в руках бумагу, и не могла дышать. Продано. Все было продано еще тогда, когда они в прошлом квартале отдали последние деньги «на срочный ремонт крыши, а то протечет». Когда Максим брал сверхурочные, а она отказывалась от новой куртки.
Дрожащими руками она схватила конверты. В одном были квитанции из банка о переводе крупных сумм на какие-то непонятные счета. В другом — распечатки электронных писем. Она пробежалась глазами по одной. «Уважаемая Валентина Викторовна, спасибо за оперативность. Средства от продажи, как мы и договаривались, размещены на депозите под высший процент. В ближайшее время пришлю вам новые предложения по вкладам с повышенной доходностью…» Подпись — менеджер какого-то «Народного Кредитного Альянса», название которого отдавало мышиной возней.
Алиса схватила телефон. Она сфотографировала каждый докуметр, каждую квитанцию, каждое письмо. Кадр за кадром, при ярком свете лампы, стараясь, чтобы дрожь в руках не смазала текст. Она создала в облаке отдельную папку «Тула» и загрузила туда все изображения. Потом положила оригиналы обратно в папку, встала и, как во сне, понесла их обратно в комнату свекра, поставила точно на то же место.
Вернувшись, она упала на диван и уставилась в потолок. В голове был оглушительный гул. Вся их жизнь здесь, вся эта пытка под вывеской «семейного долга» оказалась грандиозным, циничным спектаклем. Их использовали как дойных коров, а сами тем временем продали «родовое гнездо» и куда-то спрятали деньги. И Максим… Он знал?
Ей нужно было говорить с ним. Сейчас же.
Она дождалась вечера. Максим вернулся уставший, помятый. Алиса встретила его в их комнате с таким лицом, что он сразу насторожился.
— Что случилось?
—У меня к тебе один вопрос, — голос Алисы звучал чуждо и плоскó, даже для нее самой. — Твой особняк в Туле. Он еще наш?
Максим замер. По его лицу пробежала тень паники, замешательства, вины. Он опустил глаза.
— Лиска... Не заводись снова, ну пожалуйста. Мама сказала...
—МАКСИМ! — она прошипела, чтобы не кричать. — Он продан? Да или нет?
Он молчал, глядя в пол, словно надеясь, что оно разверзнется и поглотит его. Его молчание было красноречивее любых слов.
— Три месяца назад, — выдавила Алиса, показывая на телефон. — У меня есть сканы договора. Все. Почему ты мне ничего не сказал?
Он наконец поднял на нее взгляд, и в его глазах она увидела не раскаяние, а жалкое оправдание.
— Я хотел! Но мама... она боялась, что ты не поймешь. Что будешь против. Она сказала, что так лучше для семьи. Деньги же не пропали! Они на депозите, в надежном банке. Это наш общий капитал! На будущее. На... на будущего ребенка, например.
Его слова прозвучали как отрепетированная, глупая ложь. Алиса засмеялась, сухим, надрывным смехом.
— На будущее? На ребенка? Максим, ты слышишь себя? Вы продали то, ради чего я два года терпела унижения и мыкалась по углам! Вы лепили из меня скрягу и мещанку, когда сами уже давно все спокойно продали и положили деньги в карман! Мой карман? Нет. В ваш семейный карман! В который у меня, как выясняется, доступа нет!
— Это не так! — он попытался взять ее за руку, но она отшатнулась как от огня. — Ты же семья! Просто мама считает, что финансовыми вопросами должны заниматься старшие. А мы молодые, нам бы только потратить...
— Не трогай меня, — сказала она с ледяным спокойствием, в котором таилась бездна. — И не говори слово «семья». В этой семье у меня только одна роль — дура, которая работает и платит. А вы все — воры и лицемеры. Особенно твоя мама. И ты знал. Ты все это время знал и молчал.
Она повернулась к нему спиной, глядя в темное окно, за которым мигал неон вывески. В отражении она видела его сгорбленную фигуру.
— Лиска, прости... — пробормотал он. — Но что теперь делить? Деньги же целы. Они на будущее...
Алиса медленно обернулась. В ее глазах не было уже ни слез, ни гнева. Только решимость, твердая как сталь.
— Будущее, Максим, начинается прямо сейчас. И у нас с тобой оно теперь разное. Убирайся из комнаты. Мне нужно подумать.
Он постоял еще мгновение, что-то пытаясь сказать, но, встретив ее каменный взгляд, беспомощно развел руками и вышел, тихо прикрыв дверь.
Алиса достала телефон. В ее облаке лежали фотографии, которые были не просто доказательством лжи. Они были оружием. Она открыла браузер и начала искать адвокатов по семейным и жилищным спорам. Ее палец замер над строкой поиска. Впервые за долгие месяцы она чувствовала не бессилие, а силу. Силу правды.
Теперь игра шла по ее правилам.
На следующее утро Алиса проснулась рано. Она почти не спала, но чувствовала странную, леденящую ясность. Ее решение было принято. Она молча собралась на работу, игнорируя попытки Максима, дежурившего на кухне, заговорить. Его покрасневшие глаза говорили, что и он не сомкнул глаз.
— Лиска, давай обсудим, — тихо сказал он, когда она продевала ногу в сапог в прихожей.
—Обсудим, — кивнула она, не глядя на него. — Сегодня вечером. Всем вместе.
На работе она была как автомат, выполняя привычные действия, пока ее мысли выстраивали аргументы в стройный и неумолимый ряд. Она отпросилась пораньше, заехала в ближайший копицентр и распечатала на плотной матовой бумаге самые важные документы: договор купли-продажи, квитанции о переводе денег, письмо менеджера. Все складывалось в аккуратную синюю папку.
Вечером в квартире витало ожидание грозы. Валентина Викторовна, предупрежденная Максимом, что «надо поговорить», сидела в гостиной с видом римской патрицианки, ожидающей объяснений от провинившихся рабов. Кристина, для разнообразия, тоже была дома, с любопытством поглядывая то на мать, то на Алису. Геннадий Иванович отсутствовал — его «прогулка» затянулась.
— Ну что там у вас такое срочное? — начала свекровь, едва Алиса переступила порог. — Я надеюсь, ты наконец одумалась и готова извиниться за вчерашний спектакль?
Алиса не стала переодеваться. Она прошла в гостиную, поставила сумку на пол и положила синюю папку на журнальный столик.
— Извиняться я не буду, — сказала она спокойно. — У меня есть вопросы к вам. Ко всем.
— Какие еще вопросы? — брови Валентина Викторовна поползли вверх.
— Вот эти, — Алиса открыла папку и выложила на стол распечатанные листы. — Договор купли-продажи дома в деревне Заречье. Дата — три с половиной месяца назад. Это ваша подпись, Валентина Викторовна?
Наступила мертвая тишина. Свекровь побледнела, ее глаза сузились, стремительно оценивая ситуацию. Кристина привстала, чтобы лучше разглядеть бумаги. Максим замер у двери, опустив голову.
— Ты… ты где это взяла? — голос Валентина Викторовна потерял свою бархатистость, став резким и сиплым. — Ты рылась в наших вещах? Воровала бумаги! Да ты просто жалкая воришка!
— Я не воровала. Я обнаружила. Когда убиралась в комнате отца, как вы и просили, — парировала Алиса, не повышая тона. — И это не ответ на мой вопрос. Вы продали дом. Тот самый, на реставрацию которого мы с Максимом два года отдавали львиную долю наших доходов. Продали тайно. Обманывали нас. Зачем?
Валентина Викторовна быстро оправилась от первого шока. Она вскинула подбородок.
— Я не обязана отчитываться перед тобой о каждом своем шаге! Это мое имущество! Мое! Я имела право им распорядиться!
—Имели, — согласилась Алиса. — Но не имели права заставлять нас финансировать призрак. Вы вели себя как мошенница.
— Как ты смеешь! — свекровь вскочила, ее лицо исказила злоба. — Я все делала для семьи! Для вашего же будущего! Деньги не пропали, они работают на депозите! Это капитал! А если бы мы вам сказали, вы бы все просвистели на какие-нибудь дурацкие машины или поездки!
— «Мы»? — Алиса перевела взгляд на Максима. — Ты знал?
Все посмотрели на него. Он был пунцовым, пот катился по его виску.
— Мама… Мама сказала, что так лучше… — пробормотал он.
—То есть знал, — констатировала Алиса. — И молчал. Участвовал в обмане.
— Да что ты привязалась к нему! — взвизгнула Кристина, вступая в бой на стороне матери. — Ты вообще кто здесь такая? Пришла в нашу семью и командуешь! Деньги в семье и остались! А ты ведешь себя как стерва, которой лишь бы скандал устроить!
— Деньги в семье? — Алиса холодно улыбнулась. — В какой семье, Кристина? В вашей. В моей семье — это я и Максим. И у нас с ним есть совместно нажитое имущество. А именно — доля в ипотечной квартире, которую мы с ним выплачивали. И наши общие деньги, которые ушли на ваш «депозит», являются нашей совместной собственностью. Так что, милые мои, вы не просто обманули меня. Вы, возможно, совершили противозаконное действие, распорядившись деньгами, которые вам не полностью принадлежали.
Слово «противозаконное» повисло в воздухе тяжелым, осязаемым предметом. Валентина Викторовна фыркнула, но в ее глазах мелькнула тревога.
— Какое еще право? Какая собственность? Вы жили под моей крышей! Ели мою еду! — закричала она.
—Мы платили вам за аренду этой комнаты, — четко сказала Алиса. — И исправно переводили деньги на «ремонт». У меня есть все банковские выписки. За два года. Я уже собрала их.
Она увидела, как вздрогнул Максим. Он, видимо, только сейчас осознал масштаб.
— Ты… ты что, собираешься в суд? — тихо, с недоверием спросила Кристина.
Алиса не ответила. Она медленно собрала бумаги обратно в папку.
— Я требую следующее, — сказала она, глядя на Валентину Викторовну. — Первое: полный и открытый финансовый отчет по всем средствам, которые мы с Максимом перечисляли вам за последние два года, включая деньги на «особняк». Второе: немедленное возвращение нашей доли этих средств. Все, что сверх того, что можно считать арендой и коммуналкой. Третье: мы с Максимом съезжаем. Немедленно.
— Ничего ты не получишь! И съезжай, если хочешь, одна! — истерично крикнула свекровь. — Максим останется с нами! С родными людьми! А ты — убирайся вон к своим родителям! Ищи себе мужика попроще! Ты нам не пара! Не дворянка ты, понимаешь? Ни крови, ни совести!
Эти слова, должно быть, должны были стать убийственными. Но Алиса лишь покачала головой, смотря на это исступленное, перекошенное злобой лицо.
— Ваше дворянство, Валентина Викторовна, — тихо сказала она, — оказалось дешевле грязной копейки. Оно стоит лжи и воровства у собственных детей. Я очень жалею вас.
Она взяла папку и сумку и направилась к выходу из комнаты.
— Куда ты пошла? — крикнула ей вслед свекровь.
—Упаковывать вещи. Я сегодня ночую в гостинице. А завтра иду к юристу.
—Максим! Останови ее! Скажи что-нибудь! — завопила Валентина Викторовна.
Максим стоял, как парализованный. Он посмотрел на яростное лицо матери, на испуганное — сестры, на уходящую в прихожую спину жены. Его рот приоткрылся, но звука не последовало. Он сделал шаг в сторону Алисы, но его рука бессильно опустилась.
Алиса, не оборачиваясь, услышала его хриплый, сдавленный голос, обращенный к матери:
— Мама… Может, действительно… нужно отдать деньги?..
Ответом был новый визг. Алиса закрыла дверь в свою комнату. Ей не нужно было больше ничего слушать. Диалог был окончен. Теперь начинался монолог — с участием закона. Она достала большой спортивный чемодан и начала аккуратно, без суеты, складывать свои вещи. Каждое движение было твердым и осознанным. Страх ушел, осталась только пустота и бесконечная усталость. И в глубине этой усталости — крошечный, но твердый огонек надежды на то, что впереди, как ни странно, может быть свобода.
Гостиница «Уют» находилась в двадцати минутах езды от дома свекрови. Это был невзрачный семиэтажный кубик с выцветшим фасадом, но для Алисы его номер с желтыми обоями и пластмассовым диванчиком показался оплотом тишины и безопасности. Она заперла дверь на все замки, поставила чемодан у стены и села на край кровати, не в силах сдержать дрожь, которая наконец-то накрыла ее с головой.
Тело ломило от напряжения последних суток. Она сжала руки в кулаки, чтобы они не тряслись, и сделала несколько глубоких вдохов. Потом достала телефон и позвонила Маше, своей старой подруге, с которой дружили еще с института.
— Алло, Лиска, что случилось? — в голосе Маши сразу послышалась тревога. Алиса редко звонила среди недели.
—Я съехала от них, Маш. Совсем, — голос Алисы звучал сдавленно. — Всё. Полный разрыв.
—Боже мой! Где ты сейчас? Ты в безопасности?
—В гостинице. Всё нормально. Слушай, ты же говорила, твой двоюродный брат — юрист? По семейным делам?
—Андрей? Да, он как раз занимается разделами имущества, спорами… Лиска, ты хочешь…
—Да. Мне нужна консультация. Очень срочно. Он может принять меня завтра утром?
—Сейчас позвоню ему. Держись, родная. Вышлю адрес и время. И ешь что-нибудь, слышишь?
Алиса кивнула в пустоту, не в силах говорить от нахлынувших слез. Она сбросила звонок, уткнулась лицом в жесткую гостиничную подушку и проплакала до тех пор, пока не почувствовала пустую, болезненную сухость под веками. Потом встала, умылась ледяной водой и, заказав на доставке самый простой суп, начала систематизировать доказательства. Она скинула все фотографии документов в отдельную папку на ноутбуке, распечатала еще один экземпляр для юриста, составила хронологическую таблицу своих переводов с пометками «аренда», «коммунальные», «деньги на ремонт дома». Работа успокаивала, возвращала ощущение контроля.
На следующее утро, в десять, она уже стояла у дверей офиса в современном бизнес-центре. Табличка на двери гласила: «Андрей Сергеевич Корнев, адвокат, специализация: семейное, жилищное право».
Андрей оказался мужчиной лет сорока, с внимательным, спокойным взглядом и манерами, в которых не было ни суетливости, ни напускной важности. Он выслушал Алису почти полчаса, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте. Она рассказывала всё, с самого начала: переезд, давление, историю с особняком, переводы денег, свою находку и финальный скандал. Показала все документы.
— Понимаю, — сказал он наконец, откладывая ручку. — Ситуация, к сожалению, типовая. Только антураж с «дворянством» — свежий штрих. Давайте по пунктам.
Он говорил четко, без сложных терминов, словно объяснял задачу по математике.
— Первое: квартира в ипотеке. Вы с супругом — созаемщики. Платежи шли с ваших общих счетов или раздельно?
—Сначала с общего, потом, когда общий опустел, я платила со своей карты, а Максим переводил свою часть мне или, как выяснилось, часто напрямую матери. У меня есть выписки, где видно, что я гасила больше половины.
—Это хорошо. Значит, ваши доли в этой квартире могут быть признаны неравными, но право собственности у вас есть. И при разводе вы сможете претендовать на компенсацию, соответствующую вашим вложениям.
Слово «развод» прозвучало как приговор, но уже не пугало.
— Второе: деньги, которые вы переводили свекрови. Часть, которую можно трактовать как плату за аренду комнаты и компенсацию коммунальных услуг, вам не вернут. Это были ваши расходы на проживание. Но всё, что переводилось под конкретную цель — «ремонт/реставрация дома», — это иное. Если эта цель была ложной (дом уже продан), то эти средства можно расценивать как полученные вашей свекровью под ложным предлогом. Грубо говоря, это гражданско-правовое мошенничество. Или, как минимум, неосновательное обогащение. Здесь есть состав для иска.
Алиса кивала, ловя каждое слово.
— А что с проданным домом? Они же выручили огромные деньги.
—Это их деньги, — покачал головой Андрей. — Если только вы не докажете, что вкладывались конкретно в этот объект, чтобы получить в нем долю. Но, судя по вашему рассказу, вам даже документов не показывали. Вы финансировали абстрактную идею. Поэтому дом и выручка от его продажи — вне зоны вашего влияния. Фокус — на возврате конкретных сумм, перечисленных вами после даты продажи под ложным предлогом. И на разделе вашей совместной с мужем ипотечной квартиры.
Он помолчал, давая ей все обдумать.
— Ваш главный козырь — эти документы, — он указал на распечатки. — И ваша готовность идти до конца. Они рассчитывают, что вы сдадитесь. Напугаетесь суда, затрат, огласки. Стандартная тактика таких… манипуляторов. Ваша свекровь, судя по всему, считает, что ее «дворянство» и семейная иерархия — выше закона.
— Она так и сказала, — горько усмехнулась Алиса.
—Их дворянство, Алиса, заканчивается ровно там, где начинается первая статья Гражданского кодекса о добросовестности участников правоотношений или Уголовного — о мошенничестве. Не давайте им себя запугать. Я подготовлю досудебную претензию с подробной калькуляцией требований. Отправим ее заказным письмом. Часто после этого, особенно когда люди видят, что вы действуете не эмоциями, а через юриста, они идут на уступки.
— А если не пойдут?
—Тогда иск. Суд. У вас хорошая доказательная база. Шансы есть. Но нужно быть готовой к войне. Они будут давить на мужа, на вас, пытаться очернить. Выдержите?
Алиса посмотрела в окно, на серое небо над крышами. Вспомнила взгляд Максима, полный беспомощности. Унизительные чаепития. Слова о «мещанской душонке». Она медленно выдохнула.
— Да. Я больше не могу иначе. Я устала быть никем в этой истории.
—Тогда начнем, — Андрей открыл ноутбук. — Давайте еще раз подробно пройдемся по всем переводам. Каждая копейка должна быть учтена.
Они проработали еще час. Выходя из офиса, Алиса не чувствовала эйфории. Но она чувствовала твердую почву под ногами. Впервые за долгое время ее шаги были уверенными и тяжелыми, как будто она наконец сошла с зыбких песков иллюзий на асфальт суровой, но честной реальности. У нее был план. И было оружие. Не крик и обида, а тихие, неумолимые статьи закона.
Она достала телефон и послала Максиму короткое сообщение: «Встреча с юристом состоялась. В ближайшие дни вы получите официальную претензию. Общаться буду только через адвоката. А.»
Ответа не последовало. Только серая галочка «доставлено». Она положила телефон в карман и пошла по улице, не зная, что ждет ее впереди, но точно зная, что назад пути нет. Война была объявлена. И на этот раз она собиралась вести ее по своим правилам.
Письмо с уведомлением пришло через четыре дня. Андрей отправил его на адрес свекрови, как на формального главу семьи и получателя большинства переводов. Алиса, по его совету, временно поселилась у Маши, подруги, и старалась не появляться в старых местах.
Звонок от Максима раздался через сорок минут после вручения конверта.
— Лиска, что ты наделала? — его голос был сдавленным, в нем слышалось паническое недоумение. — Мама в истерике! Это же форменный развод! Ты подаешь на нас в суд? На свою семью!
—У меня нет семьи, Максим, — холодно ответила Алиса. — Есть люди, которые меня обманывали и использовали. А претензия — это не развод. Это законный способ потребовать назад свои деньги. Ты можешь прочитать ее. Там все четко расписано.
—Но это же позор! Соседи узнают! Родственники!
—А мне должно быть стыдно за то, что я требую свое? — Алиса чувствовала, как закипает, но держала себя в руках. — Ты лучше объясни им, что если они не выполнят требования в досудебном порядке, следующий документ будет называться «исковое заявление». И разбираться мы будем не на кухне, а в здании суда. Выбор за ними.
Она положила трубку. Руки дрожали, но это была дрожь не страха, а сдерживаемого гнева. «Позор». Их волновал только позор.
Через два дня Андрей сообщил, что ответа на претензию не поступило. Никакого. Полное игнорирование.
—Стандартная тактика, — сказал он. — Надеются, что ты сдуешься. Что делать будем?
—Подаем иск, — без колебаний ответила Алиса.
Подготовка заняла еще неделю. Исковое заявление было составлено грамотно и сухо: о признании части денежных переводов неосновательным обогащением и их возврате, и о признании права собственности на долю в ипотечной квартире с учетом внесенных средств. К нему была приложена кипа документов: выписки со счетов, распечатки переписок, где упоминался «ремонт», копии тех самых роковых документов о продаже.
Суд назначили на конец месяца. Эти недели ожидания были для Алисы пыткой. Она не выходила в соцсети, избегала общих знакомых. От Максима пришло лишь одно смс: «Зачем ты это делаешь? Мы могли бы договориться». Она не ответила.
День суда был хмурым и дождливым. Алиса пришла с Андреем за двадцать минут. У здания суда, под капелью с козырька, она увидела их. Всю «семью». Валентина Викторовна в своем лучшем синем пальто и шляпке, с видом невинно оклеветанной аристократки. Кристина, насупившись, в огромных темных очках. Максим, бледный, в мятом пиджаке, курил, не попадая фильтром в рот. Рядом с ними был какой-то немолодой мужчина в недорогом костюме — их адвокат, похожий на растерянного нотариуса из районной конторы.
Они не смотрели в ее сторону. Алиса, глубоко вдохнув, прошла внутрь.
Заседание было небыстрым. Судья, усталая женщина за пятьдесят, монотонно зачитывала материалы. Андрей выступал четко, ссылаясь на статьи, предъявляя доказательства. Их адвокат бубнил что-то о «семейных скрепах», «добровольной помощи» и «отсутствии у истца прав на распоряжение средствами свекрови».
Но когда судья взяла в руки распечатанные переписки и начала задавать вопросы Валентине Викторовне, картина стала меняться.
— Ответчица Л., объясните, пожалуйста, вот это ваше сообщение от пятого марта: «Максим, срочно нужны деньги на закупку кирпича для северной стены. Дом осыпается». На момент отправки этого сообщения дом, указанный в договоре купли-продажи, уже три недели как не принадлежал вам на праве собственности. На какие именно работы вы собирались закупать кирпич?
Валентина Викторовна, сидевшая с высоко поднятой головой, вдруг заерзала.
—Я… я имела в виду общие нужды! Фонд будущей реставрации! Это была метафора!
—Метафора? — судья подняла бровь, просматривая следующую распечатку. — А здесь, в беседе с невесткой, вы пишете дословно: «Без этих ста тысяч крыша рухнет до зимы. Это факт.» Это тоже метафора?
Алиса наблюдала, как под слоем пудры на лице свекрови проступали красные пятна. Кристина что-то яростно шептала матери на ухо. Максим смотрел в пол, его шея покрылась багровыми пятнами.
Их адвокат пытался что-то возразить, но судья, изучив выписки из банка, задала ключевой вопрос Максиму:
—Истец представила доказательства, что за последние восемнадцать месяцев она внесла свыше семидесяти процентов платежей по ипотечному кредиту. Вы подтверждаете эти данные?
Максим молчал, глотая воздух.
—Отвечайте, — сухо потребовала судья.
—Да… в основном… она платила, — выдавил он, не глядя на мать, от которой, казалось, исходила волна ледяного гнева.
Кульминация наступила, когда Андрей попросил приобщить к делу аудиозапись. С разрешения суда он включил фрагмент, где пьяный Геннадий Иванович на вопрос Алисы бормотал: «Продали, дурачье… земли там на миллионы… сами не знают, куда вложились…».
В зале повисла шоковая тишина. Их адвокат беспомощно развел руками. Свекровь побледнела как полотно.
После короткого перерыва судья огласила определение: удовлетворить иск частично. Признать право Алисы на 70% долю в ипотечной квартире и обязать ответчиков вернуть сумму, эквивалентную переводам, сделанным после даты продажи дома под предлогом его ремонта. Отказывать в остальном.
Это была не полная победа, но огромный, принципиальный шаг. Зал судебных заседаний наполнился гулким шумом. Алиса чувствовала не радость, а оглушительную, всепоглощающую пустоту. Она победила. По закону.
Когда они с Андреем вышли в коридор, их уже ждала взбешенная семья. Валентина Викторовна, скинув аристократическую маску, бросилась вперед, ее глаза горели чистой ненавистью.
— Довольна? — прошипела она, не обращая внимания на окружающих. — Разорила семью! Опозорила нас! Я знала, что ты подлая, расчетливая тварь! Судью купила, наверное! Шлюха!
Андрей шагнул между ними.
—Гражданка Л., оскорбления в здании суда — не лучшая идея. Рекомендую успокоиться.
—Да пошли вы все! — крикнула Кристина. — Забирай своего Максима, раз он такой тряпка! Он тебе больше не муж!
Максим стоял в стороне. Он смотрел на свою мать, которая, задыхаясь от ярости, продолжала изрыгать потоки брани, и на его лице происходила мучительная внутренняя работа. Он видел ее настоящую, без шляпки и дворянских притязаний — злобную, мелкую бабу, проигравшую битву и потерявшую лицо.
— Мама, хватит, — вдруг тихо, но очень четко сказал он. — Всё. Хватит.
Валентина Викторовна обернулась к нему, не веря своим ушам.
—Что? Ты что сказал? Это из-за тебя все! Из-за твоей немощности!
—Из-за нашей жадности и лжи, мама, — его голос окреп. — Из-за моей трусости. Она права. Во всем права.
Он посмотрел на Алису. В его взгляде не было больше ни мольбы, ни оправданий. Только глубокая усталость и осознание краха. Он развернулся и пошел к выходу, не оглядываясь на крики матери.
Алиса с Андреем молча прошли в противоположную сторону. Ей не нужно было больше ничего слышать. Гул в ушах постепенно стихал, сменяясь тихим, непривычным чувством — чувством собственного достоинства, отвоеванного с боем. Ценой была ее семья. Но, оглядываясь назад, она понимала — семьи у нее не было очень давно. Была только красивая, гнилая скорлупа. Теперь она ее разбила.
Решение суда, как каток, прошлось по хрупкому миру семьи Л. Для Алисы оно означало передышку и начало долгой процедуры реализации — возврата денег и раздела имущества. Но для тех, кто остался в стенах той трешки, оно стало лишь спусковым крючком, обнажившим все трещины и пропасти, скрытые под фасадом «дворянского единства».
Через несколько дней после заседания Максим позвонил Алисе. Его голос звучал глухо, отрешенно.
—Лиска… Прости. За все.
—Это уже не имеет значения, Максим, — ответила она. Впервые за долгое время в ее голосе не было злости, только усталость. — У тебя есть мой номер адвоката. Все вопросы к нему.
—Я не про это… Мама… У нас тут катастрофа.
Он рассказал ей обрывками, путаясь и сбиваясь. История вырисовывалась отвратительная и по-своему закономерная.
Оказалось, деньги от продажи «родового гнезда» Валентина Викторовна, вопреки ее же сказкам о «надежном депозите», вложила отнюдь не в банк. Поддавшись на уговоры «проверенного финансового советника», того самого из «Народного Кредитного Альянса», она вложила львиную долю суммы в «супердоходные облигации» некой строительной компании, которая обещала баснословные проценты. Компания, как можно было догадаться, месяц назад благополучно лопнула, а ее руководители скрылись. Следственный комитет возбудил дело, но вернуть вкладчикам деньги было уже практически нереально.
— Она скрывала это ото всех, — говорил Максим. — Даже от отца. Узнали мы, когда пришли письма от каких-то коллекторов… Оказывается, она еще и кредиты брала, под залог будущих «доходов». Чтобы вложить больше.
Алиса молча слушала, и в ней боролись чувства: горькое удовлетворение и жалость. Жалость не к свекрови, а к Геннадию Ивановичу и даже к Максиму. Они были жертвами в своем роде, пусть и соучастниками.
— А Кристина? — спросила Алиса.
—Кристина… — Максим горько усмехнулся. — У нее своя история. Мама вскрыла ее компьютер, когда искала какие-то свои документы. Она сидела в онлайн-казино. И проиграла… ну, очень крупную сумму. Мамины деньги, которые та ей давала «на одежду и салоны». И тоже брала кредитки.
Крах был тотальным. Финансовая пирамида свекрови и игровая зависимость дочери. Две черные дыры, которые поглотили не только выручку от особняка, но и сбережения, и будущее семьи.
— А что отец? — спросила Алиса.
—Пьет. Не выходит из комнаты. Говорит только одно: «Я же говорил — гнилое всё». И смотрит в стену.
Скандал в квартире, по словам Максима, был апокалиптическим. Когда все вскрылось, иллюзии развеялись, как дым. Валентина Викторовна, лишившись денег и статуса добропорядочной хранительницы очага, превратилась в фурию, обвинявшую во всем окружающих. Кристина, пойманная на воровстве и глупости, не осталась в долгу.
Максим передал один из диалогов, свидетелем которого он стал.
— Это ты во всем виновата! — кричала Кристина, не скрывая больше ничего. — Со своими дурацкими «дворянскими понтами»! Вместо того чтобы купить нам нормальное жилье, ты вложилась в какую-то лавочную контору! Хотела блеснуть, что у тебя капиталы! А оказалась просто лохушкой!
—Молчи, дрянь! — голос Валентины Викторовны дрожал от бессильной ярости. — Я все для вас делала! Чтобы вы жили как люди! А ты… ты все проиграла в этих своих электронных рулетках! Как последняя шмара!
—Люди? — захохотала Кристина истерично. — Какие люди? Мы в этой конуре живем, как тараканы! Ты всю жизнь нам мозги промывала про особняк и предков, а сама даже распорядиться деньгами не смогла! Дворянка! Ха! Мещанка с амбициями!
—Вон из моего дома! — завизжала свекровь.
—С удовольствием! Только денег дай на съем! Их же нет! Все спустила твоя «дворянская кровь»! На ветер!
Максим рассказывал, что в этот момент он просто встал и вышел из квартиры. Бродил по улицам несколько часов. Он понял, что его семья, в которой он вырос, которую он защищал от Алисы, никогда не была крепкой. Это был карточный домик из амбиций, лжи и взаимных претензий. И он рухнул, едва из него убрали главную скрепу — молчаливого финансиста в лице Алисы и его самого.
— И что ты будешь делать? — спокойно спросила Алиса.
—Не знаю. Буду выплачивать свою часть по решению суда. Квартиру… нашу квартиру, наверное, придется продавать, чтобы выделить тебе долю. Мама предлагает… — он замялся, — она предлагает мне оформить отказ от причитающихся мне от них денег в счет твоих требований. Чтобы «сохранить лицо» и не платить тебе «из своего кармана». Я, наверное, соглашусь.
Алиса поняла. Даже в крахе Валентина Викторовна пыталась вести свои игры. Сделать так, чтобы Алиса не получила от нее ни копейки напрямую, а получила бы все через потерю Максимом его наследственных прав. И Максим соглашался. По старой привычке. Пусть его мать продолжала верить, что она что-то контролирует.
— Решай сам, Максим. Это уже твоя жизнь, — сказала Алиса. — Моя жизнь теперь начинается с чистого листа. С долгами, с проблемами, но с чистого.
Она положила трубку. Перед ее мысленным взором проносились картины: пыльная фотография особняка, блюдце с чаинками, папка с документами. Вся эта история началась с чашки чая, поданной «недостаточно правильно». А закончилась полным разорением — не столько финансовым, сколько душевным, нравственным.
Они так и остались в своем фамильном склепе. Свекор — с бутылкой и призраками. Свекровь — с иллюзией своего величия, рассыпавшегося в прах. Золовка — с долгами и пустотой за красивой аватаркой. А Максим… Максим остался мальчиком, который так и не нашел в себе сил стать мужчиной. Ни для нее, ни для себя самого.
Крах династии был полным. И самое страшное заключалось в том, что они разрушили все сами. Своей жадностью, гордыней и мелкой, ничтожной ложью. Дворянство, о котором они так кричали, оказалось дешевой мишурой, не выдержавшей первого же столкновения с реальностью.
Алиса закрыла глаза. Ей было грустно. Но на душе было странно спокойно. Буря закончилась. Осталось только раскиданные повсюду обломки. И среди них — ее собственная жизнь, которую теперь предстояло отстраивать заново.
Прошел год. Не просто двенадцать месяцев, а целая эпоха тишины, медленного заживления и кропотливой, будничной работы над собой. Алиса стояла у окна своей новой, снятой квартиры и смотрела на осенний дождь, застилавший панельные высотки. Квартира была маленькой, студией всего в тридцать метров, но она была ЕЕ. Ничейные голоса за стеной, ничейные претензии, ничейный стук ложки о блюдце.
Решение суда было исполнено. Ипотечную квартиру, долю в которой ей присудили, пришлось продавать. Процесс был нервным и долгим, но Андрей сопровождал каждый шаг. Максим, выполняя то самое «семейное» решение, оформил отказ от всех возможных претензий на вырученные средства в ее пользу. По сути, он подарил ей все деньги от продажи, лишь бы не платить «из кармана матери». Алиса приняла это не как жест примирения, а как логичное завершение истории — своеобразную материальную компенсацию за годы обмана и потерь. Часть этих денег ушла на погашение оставшихся долгов и на оформление аренды здесь, на первый год. Остальное лежало на депозите, настоящем, в надежном банке, который она выбирала сама, скрупулезно изучая отзывы и рейтинги.
С работой тоже наладилось. Освободившаяся от вечного стресса энергия превратилась в концентрацию. Ее повысили, доверили более сложные проекты. Она не богатела стремительно, но теперь каждая копейка в ее кошельке была заработана честно и принадлежала только ей.
Развод прошел тихо, через ЗАГС, по обоюдному согласию. Максим подписал бумаги, не глядя. Они не виделись. Иногда от общих знакомых доносились обрывки слухов: свекровь сдавала комнату в той трешке, чтобы платить по кредитам, Кристина уехала к какому-то сомнительному бойфренду в другой город, Геннадий Иванович попал в больницу с сердцем. Алиса слушала это с отстраненной грустью, как новости из другой жизни, к которой она больше не имела отношения. Ни злорадства, ни жалости — только тихое сожаление о том, во что люди могут превратить свою жизнь.
Дверной звонок вернул ее к реальности. Она взглянула на экран домофона и улыбнулась. На пороге стоял Андрей, но не в роли адвоката, а с бумажным пакетом из хорошей кондитерской и влажными от дождя волосами.
— Проходи, — она распахнула дверь. — Промок.
—Не страшно, — он вытер ноги и протянул пакет. — Повидаться был проездом. И кое-что сладкое для героини, благополучно закрывшей все тяжбы.
Они пили кофе за ее небольшим столом, и разговор тек легко, о постороннем: о новых абсурдных законах, о фильме, о том, как дорожает жизнь. С Андреем было спокойно. Он был тем редким типом людей, которые не лезут в душу, но всегда готовы выслушать. Их общение, начавшееся как профессиональное, постепенно, очень осторожно, переросло в дружеское. А в последнее время Алиса ловила себя на мысли, что ждет этих редких встреч. В его присутствии не было той тягостной напряженности, к которой она привыкла за годы брака.
— Как ты? — спросил он наконец, отодвинув пустую чашку. — По-настоящему.
—Тихо, — ответила она, и это была правда. — Сначала было странно. Тишина казалась громкой, знаешь? А теперь… теперь я слышу себя. И это неплохо.
—Максим не беспокоил?
—Нет. Ни разу. Думаю, ему стыдно. И, наверное, тяжело. Но это его путь.
Андрей кивнул, не осуждая.
—Ты поступила правильно. Не многие нашли бы в себе силы не просто уйти, а отстоять себя так.
—Меня заставили, — горько усмехнулась Алиса. — До последнего не верилось, что так можно.
Он ушел ближе к вечеру, договорившись созвониться на следующей неделе. Алиса осталась одна, но чувство одиночества, которое грызло ее весь прошлый год, сегодня было тихим и нестрашным. Оно было скорее пространством для дыхания, а не тюрьмой.
Она прибрала со стола, подошла к книжной полке. Среди немногих вещей, которые она вывезла из дома свекрови, лежала та самая старая фотография особняка. Она достала ее. Пыльная рамка, застывшее величие. Сколько слез, унижений и лжи было вложено в этот образ.
Она смотрела на снимок, и странное спокойствие наполняло ее. Ни гнева, ни боли. Она поймала себя на мысли, что испытывает что-то вроде благодарности. Не к людям, нет. А к этому безмолвному свидетелю краха. Он, этот дом с гнилым фундаментом, стал точкой отсчета. Точкой, с которой она перестала быть тенью и начала отстраивать свою жизнь.
Она поставила фотографию обратно на полку, уже не как реликвию, а как исторический артефакт. Символ пройденного пути.
В этот момент телефон на столе завибрировал. На экране загорелся незнакомый номер. Московский. Но что-то щелкнуло в памяти — комбинация цифр была похожа на ту, что она когда-то знала наизусть. Возможно, это был чей-то новый номер. Свекрови? Максима? Коллектора?
Раньше ее бы пронзил спазм страха, гнева, тревоги. Сейчас она просто смотрела на экран. Звонок был настойчивым. Он разрывал тишину, пытаясь ворваться в ее новый, отстроенный мир.
Алиса взяла телефон в руку. Пальцы не дрожали. Она поднесла его к уху, но не нажала кнопку приема. Она смотрела, как экран светится и вибрирует, ощущая эту попытку достучаться как нечто постороннее, происходящее где-то далеко.
Через пять гудков звонок прекратился. На экране появилось уведомление о пропущенном вызове. Алиса коснулась экрана, вызвала меню. Ее движения были медленными и осознанными. Она выбрала пункт «Заблокировать номер» и подтвердила действие.
Потом положила телефон обратно на стол. Он замолчал.
Она подошла к окну. Дождь почти прекратился, на мокром асфальте отражались огни фонарей. Где-то там кипела жизнь со своими скандалами, проблемами и ложью. А здесь, в этой маленькой, тихой крепости, которую она построила своими руками из обломков старой жизни, было спокойно. Не было призраков. Не было долгов. Не было унижений.
Была только она. Алиса. Со своими силами, своей работой, своей, пусть и маленькой, но НАСТОЯЩЕЙ жизнью. И это было не концом, а самым правильным началом из всех возможных.
Она выключила свет в комнате и осталась стоять в темноте у окна, глядя на свой город. Впервые за долгие-долгие годы она была по-настоящему дома.