— Сереж, открой дверь! Это мама! Я пришла.
Голос за дверью был сладким, как сироп, от этого Ольгу передернуло. Она посмотрела на мужа. Сергей, её второй муж, в помятой домашней одежде, не отрывался от экрана ноутбука, развалившись на диване. Их дочь Яна, восемнадцатилетняя красавица с холодным, идеальным лицом и длинными черными волосами, стояла у окна и курила электронную сигарету, игнорируя запрет. Для Сергея она была приёмной, но воспитывал он её с десяти лет. Настоящий отец пошёл за сигаретами и не вернулся, а позже спился где-то на окраинах города.
— Твоя мама, — равнодушно бросила Ольга в пространство.
— Угу, — буркнул Сергей, щелкая мышкой.
Раньше он вскакивал.Теперь — нет. Визиты Маргариты Степановны стали рутиной, как ежемесячная плата за коммуналку. Ольга вздохнула и пошла открывать.
— Сыночек, родной! — не дожидаясь приглашения, свекровь вплыла в прихожую, сбрасывая туфли прямо на паркет. — Боже, какой измученный! Оля, ты хоть кормишь его нормально?
Она пронеслась в гостиную, даже не взглянув на невестку. Яна флегматично выпустила струйку пара.
— Бабуль, привет. Опять с инспекцией?
— Здравствуй, Яночка, — отмахнулась Маргарита Степановна, устремляясь к сыну. — Щеки впали! Ты на себя в зеркало смотрел? Тени под глазами! Олюшка, ты что, супы ему не варишь? Мужчине силы нужны!
— Мам, спасибо, — Сергей отстранился от объятий. — Я позавтракал.
— Чем позавтракал? Кофе? Это не еда!
Конфликт назревал привычный, бытовой. Но сегодня Ольга чувствовала — будет больше. По тому, как свекровь нервно теребила сумку, по её слишком сладкому тону.
И она не ошиблась.Усадив сына рядом, Маргарита Степановна приняла озабоченный вид.
— Дети, нам надо серьезно поговорить. О будущем.
— Опять? — устало спросила Ольга, останавливаясь в дверном проеме.
— Да, опять! Потому что ситуация ненормальная! — голос свекрови зазвенел. — Сергей, ты живешь в квартире, которая юридически принадлежит только Ольге. Куплена до брака, да, я знаю. Но вы же семья! И ты для неё — уже второй муж. Что будет, если вы… не дай бог, разойдетесь? Ты останешься ни с чем, как тот первый её неудачник!
Вот оно.Яна ехидно фыркнула. Сергей опустил глаза.
— Мам, мы не собираемся расходиться.
— А кто знает? Жизнь длинная! — Маргарита Степановна выпрямилась. — Я консультировалась. По закону, это личная собственность Ольги. Разделу не подлежит. Но есть варианты! Можно оформить дарственную на часть квартиры. Или… — она сделала паузу для весомости, — можно сейчас продать эту двушку, добавить мои сбережения и взять ипотеку на трёшку уже на двоих! Это будет справедливо!
Ольгу будто ударили под дых. Продать её квартиру? Ту, которую она выгрызала десять лет, работая на двух работах, пока Сергей менял одну низкооплачиваемую должность на другую? Ту, в которую вложила всю душу и последние деньги на ремонт?
— Нет, — тихо, но четко сказала она.
— Как это «нет»? — свекровь повернулась к ней. — Оленька, пойми, я не для себя! Я для вашего же блага, для стабильности! Чтобы Сергей был уверен в завтрашнем дне!
— Его уверенность в завтрашнем дне не должна строиться на моей квартире, — голос Ольги начал дрожать от сдерживаемых эмоций. — Она моя. Точка.
— Эгоистка! — вырвалось у Маргариты Степановны. — Ты моего сына в неравном положении держишь! Он как приживал тут!
— Мама, перестань! — наконец подал голос Сергей.
— Что «перестань»? Ты сам думал об этом? Ты готов, что в сорок пять лет тебя могут попросить на улицу без ничего?
В этот момент раздался резкий, неровный дверной звонок, словно кто-то нажал на кнопку кулаком. Все вздрогнули. Ольга, чтобы перевести дух, механически пошла открывать.
На пороге стоял сосед с пятого этажа, Дмитрий. Ему было под сорок, вид неопрятный: засаленная толстовка, мятые штаны, нечищеные ботинки. От него несло запахом немытого тела и старого жилья. Лицо одутловатое, с тусклыми глазами. Жирный и очень непривлекательный.
— Здрасьте, — просипел он хриплым голосом. — Извините за беспокойство. У вас, кажется, конфликт интересов? Я слышу через дверь. Вы про квадратные метры и про силы мужские говорили. Квартира — она как живая. Если в ней делить стены, а не жизнь, она заболевает. Стены трескаются. Энергия застаивается. Вижу, у вас уже застой. — Он сделал паузу, обводя всех взглядом. — Лучше сразу определить, кто тут хозяин. Или продать и купить новую, вместе, на равных. А то так и будете по углам сидеть, как пауки в одной банке. И про орехи: грецкие орехи. Мощнейший источник. И мед. У меня баночка есть. Для вашего мужчины. Чтобы силы были на новые решения.
Яна, подойдя к двери, окинула его насмешливым взглядом.
— О, философ с пятого этажа. Спасибо, мы как-нибудь без ваших советов.
Дмитрий уставился на Яну с туповатым восхищением.— Вы… вы… — он замялся. — Вы очень похожи. На ту, что в моих снах. Только у неё были остроносые туфли и остроконечная шляпа. И метла.
Яна фыркнула.
— Метла у меня, конечно, в чулане стоит. Для особых случаев. Например, чтобы выметать странных соседей.
— Только злые мысли думаете, — продолжил Дмитрий. — Видно. Лоб морщите. Это энергетически невыгодно. Особенно когда делите жилплощадь. Вместо того чтобы энергию делить, лучше её умножать. Или вовсе не делить, а найти ту, которая не требует дележа.
— В диалог вступила Маргарита Степановна, оправившись от шока. — Молодой человек, вы вообще в своем уме? Идите и примите душ, ради бога!
— Уходите, Дмитрий, пожалуйста, — сказала Ольга, чувствуя, как нарастает гнетущая нелепость.
— Ухожу, ухожу, — он покорно кивнул. — Но конфликты — они как ржавчина. Разъедают всё. Лучше сразу зачистить. Или выбросить ржавую вещь. Пока она всё остальное не испортила. А квартира, где все молчат и злятся, — это и есть ржавая вещь. Её не отремонтируешь, только выбросишь.
Он развернулся и пошёл, бормоча что-то себе под нос.
— Что это было?! — выдохнула Маргарита Степановна, первая опомнившись.
— Психический больной, — буркнул Сергей.
— Интересный экземпляр, — протянула Яна, и в её глазах мелькнул расчетливый блеск. — Наверное, совсем одинокий. И денег, наверное, у таких нет. А квартира-то у него своя, наследственная. Свободная.
Разговор после этого продолжался еще минут двадцать, но свекровь, не добившись ничего, кроме упрямого молчания сына и холодного отказа Ольги, в слезах и с угрозами ушла.
В квартире повисла тяжёлая, гробовая тишина.
— Сергей.
— Что?
— Ты действительно считаешь, что я должна продать квартиру или подарить тебе часть?
Он потёр лицо руками.
— Нет… Я не знаю. Мама просто боится за меня.
— А ты не боишься? За себя? За нас?
— Боюсь, — тихо признался он. — Боюсь, что ты однажды посмотришь на меня и поймешь, что я… лишний здесь. Что я ничего не принес в этот дом.
— Ты принес себя. И этого оказалось мало, — вырвалось у Ольги, и она тут же пожалела, но слова уже нельзя было забрать назад.
Он не ответил. Просто встал и ушел на балкон курить.
Ольга опустилась на стул. Всё было логично, понятно и до боли правдоподобно. Его мать, выросшая в бедности и пережившая развод, где осталась ни с чем, панически боялась такой же судьбы для сына. Сергей, слабый и неуверенный в себе, прятался от решения за её спиной. Яна, циничная и злая от постоянного фона семейных мелких склок, видела в деньгах и недвижимости единственную реальную ценность. А она, Ольга, держалась за свои квадратные метры как утопающий за соломинку, потому что это был единственный твердый островок в жизни, который она построила сама.
На следующий день Яна за обедом, щëлкая ногтями по столу, заявила:
— Кстати, того психа, Дмитрия, сегодня встретила. Он у подъезда на лавочке сидел, с бездомным котом разговаривал. Идиот, конечно. Но забавный.
— Держись от него подальше, — автоматически сказала Ольга.
— А что он сделает? Заболтает до смерти?
Второй визит Дмитрия случился через неделю, когда Ольга и Сергей молча, не глядя друг на друга, мыли после ужина посуду. Звонок был таким же неожиданным.
На пороге Дмитрий стоял с парой банок консервов в руках.
— Здрасьте. У меня перебор с тушенкой. Делиться надо. И… — он посмотрел тусклыми глазами то на Ольгу, то на Сергея. — У вас тишина неправильная. Враждебная. Она предметы портит. Еду особенно. Лучше поругаться, честно. Или… вообще разойтись в разные комнаты. Насовсем. А не делать вид, что моете одну тарелку. Квартира чувствует фальшь. Она потом вас самих вымоет, как эту тарелку. Поставит на полку в чужие руки.
И, поставив банки на пол в прихожей, он ушёл.
Сергей выругался. Ольга почувствовала, как по щекам текут слезы. От злости, от унижения, оттого, что этот опустившийся человек сказал вслух то, о чем они оба молчали. Они давно жили как соседи.
Третий визит стал последней каплей. Это случилось через месяц, когда напряжение достигло пика. Маргарита Степановна, не сумев уговорить, перешла к шантажу: грозилась, что Сергей «подаст в суд на признание права», хотя никаких оснований не было. Ольга в ответ холодно заявила, что тогда она начнёт процедуру развода. Они кричали друг на друга в гостиной, а Яна с ледяным спокойствием наблюдала за этим, как за спектаклем.
И в этот момент снова раздался тот самый звонок.
Все замолчали, загнанные в угол собственной истерикой. Открыла Ольга.
Дмитрий стоял, опершись о косяк, и смотрел на них пустым взглядом.
— Опять. Ржавчина съела уже всё, да? — произнес он без эмоций. — Вы не делите жильё. Вы делите право на месть. Она — за свой труд. Он — за свои обиды. Старуха — за свой страх. Девочка… девочка просто ждёт, когда стены рухнут, чтобы выйти на свободу. Так продайте это место. Или сожгите мысленно. Оно уже отравлено. Здесь нельзя жить.
Он повернулся и ушел, не оставив на этот раз ни орехов, ни тушенки. Только тишину, звонкую и звенящую, как натянутая струна.
Яна, бледная, с трясущимися руками, закурила прямо в комнате.
— Всё. Я всё поняла. Я не могу тут больше быть.
— Куда ты пойдешь? — испуганно спросил Сергей.
— К Дмитрию. Попрошусь пожить. Думаю, сразу согласится. А если что, наряжусь в соблазнительную одежду ведьмы, тогда точно впустит.
— Ты с ума сошла?! Он же… он неадекватный! — закричала Ольга.
— А кто здесь адекватный? — Яна засмеялась, и в смехе слышались слезы. — Здесь вы все ненавидите друг друга, но делаете вид, что семья. Он один. Он не притворяется. Он просто несет чушь. И в этой чуши… нет лжи. Мне сейчас так проще.
И она стала собирать вещи. Сергей пытался удержать, Ольга умоляла, но это было похоже на задержание дымящегося пепла после пожара — основное уже сгорело.
После того как Яна ушла, в квартире наступила та самая тишина, о которой говорил Дмитрий. Она была оглушительной. Сергей и Ольга сидели в разных комнатах, каждый наедине с тем самым вопросом: «Чего я хочу на самом деле?».
Ольга хотела покоя. Хотела не делить свою жизнь и свою территорию с чужими страхами и амбициями. Хотела, чтобы муж был партнером, а не обузой, которую нужно защищать от его же матери.
Сергей, как он понял, сидя в темноте на балконе, хотел перестать быть мальчиком. Хотел уважения жены. И боялся, что уже опоздал.
Они не помирились в ту же ночь. Не было громких примирений. Было понимание, что их брак — это та самая «ржавая вещь», которая уже разъела слишком многое. Любви, возможно, и не осталось. Осталась привычка и взаимные обязательства, отягощенные обидой. Квартирный вопрос, поднятый матерью, стал тем клином, который расколол и без того треснувшую конструкцию. Ольга не могла и не хотела отказываться от своего единственного гаранта безопасности. Сергей не мог жить с чувством, что он «в гостях». Через два месяца они подали на развод. Сергей съехал к матери. Ольга осталась одна в своей тихой, чистой, вымершей квартире, где каждый угол теперь напоминал ей о провале.
А ранее, наверху, в заваленной хламом, но удивительно спокойной квартире Дмитрия, начиналась другая история. Яна постучала, и он открыл, не удивившись.
— Место для ведьмы есть? — спросила она, пытаясь казаться прежней, циничной.
— Для потерянной души — всегда, — ответил он просто и впустил.
Сначала было странно. Он говорил бессвязные монологи о энергетических потоках в доме, о духах кирпичей, о том, что её присутствие «очищает воздух от старой пыли обид». Она подтрунивала над ним, но постепенно втягивалась. Он оказался не опасным, а бесконечно одиноким и по-своему мудрым человеком, сломавшимся под грузом прошлого, но не озлобившимся. Он научил её не бояться тишины. А она, с её практичным цинизмом, потихоньку навела в его жизни минимальный порядок: заставила мыться регулярно, выбросила явную гниль, принесла немного нормальной еды.
Их роман был странным, смешным и невероятно романичным. Всё началось с шоколадки «Алёнка». Дмитрий, краснея ушами, вручил её Яне. Этот жест — щедрый, почти нежный — стал точкой отсчета. Они оказались идеально нелепой парой.
Их месяц был наполнен абсурдным счастьем. Они готовили ужин из тушенки, которую он когда-то принес, и он уверял, что теперь она «пропитана энергими примирения и потому невероятно полезна». Они смеялись до слез. Яна, эта холодная красавица, хохотала, как девчонка, и в её глазах светилось то, что она давно похоронила — радость.
Последняя ночь, после которой всё закончилось, была такой же смешной и нежной. Он бормотал что-то о «слиянии энергетических полей» и «гармонии сфер», а она зажимала ему рот поцелуем, шепча: «Заткнись, философ». Они заснули и на его лице застыла блаженная, немного глупая улыбка.
Утром Яна проснулась от непривычной тишины. Дмитрий не храпел, не ворочался, не шептал что-то во сне. Он лежал на спине, с тем же блаженным выражением, холодный и неподвижный. Сначала она подумала, что это очередная странная шутка. Ткнула его в бок.
Но он не проснулся. Оказалось, что сердце, которое так странно и пылко любило, просто... остановилось. Тихо, во сне.
Позже пришёл нотариус. Оказалось, что за неделю до этого Дмитрий, в своей таинственной манере, «настроил документы на резонанс с её биополем». Проще говоря, переоформил свою хаотичную, но собственную квартиру на неё. Так Яна стала владелицей квартиры.
Яна сидела на краю постели, курила и плакала, а потом сквозь слезы начала хохотать. Смеялась над фарсом жизни, над «Алёнкой» на тумбочке, над своей судьбой ведьмы, оставшейся одной в берлоге чудака.