— Ты, Алёна, совсем берега потеряла? — слова Тамары Викторовны, словно плевок, обрушились с порога, едва дверь отворилась.
— Добрый вечер, — усталость осела в голосе Алёны, она едва нашла сил опереться о косяк.
— Да уж, вечер добрый… особенно когда в квартире — свинарник и жена моего сына носом крутит, — свекровь, не удосужившись снять плащ, протиснулась мимо, словно танк, и взяла курс на кухню.
Алёна молча захлопнула дверь, сдерживая клокочущую внутри ярость. Всё, как всегда: вторжение без стука, без приглашения, с надменным выражением "Я здесь главная".
— Алёнушка, — проворковала Тамара Викторовна елейным голосом, заглядывая в холодильник, — а чего у тебя тут шаром покати? Муж с работы голодный придёт, а в животе — лишь ветер гуляет!
— Мы собирались заказать еду, — ответила Алёна, стараясь сохранить ледяное спокойствие.
— Ой, ну да! Все теперь у вас заказывают! А потом удивляются, почему мужья налево поглядывают, — укоризненно покачала головой свекровь. — Женщина должна сама кормить. Душу вкладывать!
Алёна зажмурилась, чтобы не сорваться на крик. Внутри звенела натянутая струна.
Каждый раз одно и то же. Кухня, уборка, шторы, мужья… Ни единого слова о том, как я себя чувствую. Ни капли искреннего участия.
Тамара Викторовна подошла к окну, резко отдёрнула занавеску, оценивая унылый пейзаж за стеклом.
— Господи, ну хоть бы шторы приличные повесила. Эти – тоска зелёная! Как в больнице.
— Мне так нравится, — сдержанно парировала Алёна.
— Тебе? А Игорь, небось, воет. Я ж знаю, он любит уют. А это что – серость беспросветная, — презрительно цокнула языком.
Игорь, муж Алёны, задержался на работе. И слава Богу. Иначе он бы стоял сейчас между двумя разъярёнными фуриями, бормотал что-то невнятное вроде «Мам, ну не начинай», и, в итоге, как всегда, принимал её сторону.
Алена, стараясь не выдать бушующие эмоции, прошла на кухню, достала чашки.
— Чай будешь?
— Конечно, буду. Хоть ты иногда угощаешь, — с тяжким вздохом произнесла свекровь. — Я ж не чужая тебе, Алёнушка, мать твоего мужа.
Вот в этом-то и вся трагедия, – пронеслось в голове Алёны. – Мать мужа – звучит как пропуск во все сферы моей жизни. Только ведёт себя, будто феодал, которому всё дозволено.
Она поставила чайник. В воздухе витал запах поздней осени – промозглый октябрь пронизывал холодом даже стены квартиры. Окна запотели, являя взору причудливые узоры, а на подоконнике приютились цветы, кропотливо пересаженные Алёной весной.
— Алёнушка, — начала Тамара Викторовна, вальяжно устроившись на табурете, — я вот подумала, вам бы перебраться поближе к нам. Сколько можно по этим съёмным углам мыкаться? Деньги на ветер.
— Мы ищем подходящий вариант, — отрезала Алёна.
— Ой, ищете… — фыркнула она. — Я Игорю давно говорю – надо квартиру брать, а ты, небось, всё тормозишь. Тебе и так неплохо, да? Живёшь за чужой счёт, в чужом ремонте…
Ну вот, опять. С чего она взяла, что я торможу? И почему "чужой"? Мы вместе живём, вместе платим.
— Тамара Викторовна, мы решим сами, — спокойно произнесла Алёна, хотя внутри бушевал шторм. — Как только появится возможность, так сразу.
— Возможность сама не свалится с неба. Надо шевелиться, — отрезала свекровь. — Я вот, когда замуж вышла, через год уже своё жильё имела. Не сидела, сложа руки. А ты всё мечешься…
Алёна плеснула кипяток в чашки, поставила их на стол.
— Да, времена изменились немного, — тихо констатировала она.
— Отговорки, — пренебрежительно махнула рукой Тамара Викторовна. — Женщина, если захочет, горы свернёт. А если не получается, значит, не сильно и старалась.
Что ж ты за человек такой? Где хоть капля сочувствия? Где хоть грамм понимания? Только и умеешь, что язвить, – подумала Алёна и сделала глоток обжигающего чая.
В этот момент раздался звонок. Тамара Викторовна преобразилась в мгновение ока.
— Это Игорёк, наверное! — и расплылась в лучезарной улыбке, словно с лица смыли маску раздражения.
В квартиру вошёл Игорь – уставший, с мокрым от дождя зонтом, но всё же попытался улыбнуться.
— Мама? Что ты здесь делаешь?
— Да вот, зашла проведать, посмотреть, как вы тут живёте, — невинно захлопала глазами она.
— Мам, ну хоть бы предупредила, — пробормотал Игорь.
— Ой, вздор какой! — отмахнулась она. — Я же не чужая!
Алёна наблюдала за ними и понимала, что сценарий повторяется раз за разом. Этот вечер ничем не отличается от сотен предыдущих. Мама пришла, мама посоветовала, мама распорядилась. А Игорь… Словно регрессировал обратно в неуверенного подростка.
— Мам, мы собирались ужинать, — сказал он, скидывая куртку. — Сейчас что-нибудь закажем.
— Закажем, — передразнила его Тамара Викторовна. — Неужели так сложно суп сварить?
— Мам, — Игорь тяжело вздохнул. — Ну, не начинай.
— Да я не начинаю, просто говорю как есть. Женщина должна заботиться о муже, а не курьеров из телефона вызывать!
Алёна молча вышла из кухни. Ещё секунда – и она сорвётся. Начнёт кричать, а потом, как всегда, будет чувствовать себя виноватой.
В комнате она рухнула на диван, машинально включила телевизор, но не слышала ни звука. Мысли метались в голове, словно птицы в клетке. Почему я должна это терпеть? Почему она бесцеремонно вторгается в мою жизнь? Почему Игорь не может просто сказать ей "Хватит!"?
Телефон завибрировал. Сообщение от подруги:
"Ты где пропала? Опять свекровь охоту на тебя объявила?"
Алёна криво усмехнулась. "Опять". Это слово стало лейтмотивом её жизни. Опять.
Спустя пару часов Тамара Викторовна соизволила откланяться.
— Ну, ладно, Игорёк, пойду я. Ты смотри там, не голодай. И рубашки не мни.
— Хорошо, мам, — кивнул он.
— А ты, Алёнушка, не обижайся, я всё говорю для вашего же блага, — с притворной слащавостью добавила свекровь.
Дверь закрылась, и в квартире воцарилась гнетущая тишина.
— Ну, чего ты злая такая? — спросил Игорь, робко приближаясь.
— А с чего мне плясать от радости? — резко отрезала Алёна. — Твоя маменька пришла, меня отчитала, всё распланировала за нас.
— Да ладно тебе, она просто переживает.
— Переживает? За кого? За себя, Игорь. Не за нас. Ей плевать на мои чувства. Ей важно, чтобы всё было, как она хочет.
Он молчал. Как всегда. А Алёна смотрела на него и думала – кажется, я тону в этом болоте. Медленно, но верно.
Неделя пронеслась, словно тягостный сон после того памятного вторжения Тамары Викторовны. Алена отчаянно цеплялась за работу, домашние дела превратились в бездумный ритуал, а сериалы служили лишь шумовой завесой, чтобы не слышать собственных мыслей. Игорь все чаще пропадал «у мамы», под предлогом лопнувших труб и перегоревших лампочек, – жалкая ложь, призванная избежать скандалов.
"Ну и пусть, – упрямо твердила себе Алена. – Мне и одной неплохо."
И вот, среди серой рутины, телефонный звонок с незнакомого номера. Голос в трубке – бархатистый и уверенный – представился сотрудником нотариальной конторы:
– Алена Игоревна? Вас беспокоят по вопросу наследства.
– Какого наследства? – растерянно выдохнула она.
– От гражданки Зинаиды Петровны Климовой.
Имя кольнуло смутным воспоминанием, но ускользнуло, словно призрак.
– А… тётя Зина? – пробормотала Алена. – Кажется, она жила где-то в Воронеже…
– Совершенно верно. Она оставила вам денежную сумму по завещанию. Просим подойти для уточнения деталей.
По правде говоря, Алена приняла это за досадную ошибку или злую шутку. Но вечерняя проверка расставила все точки над «i» – подлинное завещание, солидная нотариальная контора, официальные документы.
Тетя Зина оказалась двоюродной сестрой ее покойной матери, женщиной одинокой и бездетной. Когда-то, лет десять назад, она изредка звонила, поздравляла с праздниками. Алена и подумать не могла, что та до сих пор помнит о ее существовании.
Когда деньги поступили на счет, руки дрожали от волнения. Не миллионы, конечно, но сумма, вполне достаточная для того, чтобы вырваться из опостылевшей рутины, начать все с чистого листа.
Поначалу она хотела все тщательно обдумать, взвесить все «за» и «против». Но потом решила – хватит откладывать жизнь на потом!
На следующий день вечером, за ужином, она огорошила Игоря:
– Я хочу купить квартиру. Свою.
Он удивленно вскинул брови:
– Свою? В смысле – нашу?
– Нет, Игорь. На меня. Это мои деньги, по завещанию.
Он замолчал, задумчиво почесывая затылок.
– Ну… ладно. Главное, что будет крыша над головой.
Его спокойствие настораживало. Ни тени радости, ни искры восторга. Словно ему было все равно, где жить – под маминым крылом или в чужом доме.
Алена с головой ушла в просмотр сайтов с объявлениями. Неделю колесила по городу, осматривая квартиры: одна – холодная и неуютная, другая – с видом на зловонную помойку, третья – требующая капитального ремонта, где стены осыпались от малейшего прикосновения. Но потом улыбнулась удача. Светлая, аккуратная, на самой окраине, но с удобной транспортной развязкой. Небольшой балкон, уютная кухонька. И самое главное – тишина.
Сделку оформили быстро и без проволочек. Документы – на имя Алены. Все прозрачно и законно.
Первые дни она словно парила над землей. Купила невесомые бежевые занавески, повесила и долго любовалась. Кровать выбрала простую, но добротную. Стол, два стула и кофемашина – единственная роскошь, о которой она давно мечтала.
Каждое утро она пила ароматный кофе на балконе, наблюдая, как под окнами спешат родители с детьми в детский сад, как хлопочет во дворе соседка с третьего этажа, развешивая белье на веревке. Тихо, спокойно, по-домашнему.
Игорь приходил вечерами. Иногда с цветами – скорее для проформы.
– Хорошо тут, – говорил он. – Воздух свежий. Только… далековато от мамы.
"Конечно, далековато от мамы! В этом-то и вся прелесть", – мысленно парировала Алена, но вслух ничего не сказала.
Первые несколько дней напоминали медовый месяц с самой собой. Никто не названивал по сто раз на дню, не контролировал, вымыта ли плита и не подгорели ли котлеты.
Но идиллия длилась ровно неделю.
Однажды утром раздался оглушительный звонок в дверь. Алена заглянула в глазок, и сердце тревожно забилось. На пороге стояла Тамара Викторовна. С двумя огромными пакетами в руках и решительным выражением лица, словно собиралась провести генеральную уборку.
– Аленушка, ну что ты стоишь, как не родная? Пусти, – бодро заявила свекровь, протискиваясь в квартиру. – Вот, продукты принесла. Знаю я вас – голодаете, пока я не вмешаюсь.
Алена остолбенела.
– Откуда вы узнали мой адрес?
– Так Игореша, конечно, сказал, – ответила та, тоном, не допускающим возражений. – Я же должна знать, где мой сын живет!
"Мой сын живет…" Эти слова резанули слух, словно осколок стекла.
Тамара Викторовна, словно опытный инспектор, принялась осматривать квартиру. Провела пальцем по подоконнику – нет ли пыли, заглянула в шкаф – что там скрывается, прищурилась:
– Хм, неплохо. Только кухня, конечно, маловата. Но ничего, справимся.
– Справимся с чем? – спросила Алена, чувствуя, как внутри поднимается волна раздражения.
– Ну как с чем! – изумилась свекровь. – Жить же будем!
Алена замерла, как громом пораженная.
– В смысле – жить?
– А что? Ты же купила квартиру, теперь у Игорька будет свой угол. А то надоело ему по съемным углам мыкаться. Ну, а я рядом помогу, подскажу, где чего поставить…
Слова вонзались в голову, словно острые гвозди.
– Тамара Викторовна, эта квартира – моя.
– Да кто ж спорит! – фальшиво улыбнулась та. – Твоя, твоя. Только вы с Игорьком – семья, значит – общее.
Алена выдохнула, сжала руки в кулаки.
– Нет, – твердо отрезала она. – Это наследство. Я купила эту квартиру на свои деньги. И документы оформлены на меня.
Свекровь злобно прищурилась.
– Ага, значит, решила отделиться? От мужа, от семьи? Молодец! Прямо пример для подражания!
И вот опять – во всем виновата она! Хоть кожу с себя сними, а все равно окажешься крайней.
Алена хранила молчание. Тамара Викторовна, тем временем, уже хозяйничала в спальне:
– Вот сюда поставим телевизор, а сюда – комод. Игорь любит у окна сидеть, свет должен падать слева.
– Тамара Викторовна, – перебила ее Алена. – Вы не будете здесь ничего ставить.
– Это еще почему?
– Потому что вы здесь жить не будете.
Наступила гнетущая тишина, такая, что, казалось, можно было услышать, как звенит воздух.
– Ты это серьезно? – прошептала свекровь, округлив глаза. – А Игорь?
– Игорь будет жить там, где захочет. Но решать буду я.
И как назло, именно в этот момент в квартиру вошел Игорь.
– Мам? Что тут происходит?
– Что происходит?! – взорвалась Тамара Викторовна. – Твоя жена, между прочим, не желает, чтобы мы с тобой здесь жили! Представляешь? Купила квартиру и теперь нос задирает!
Игорь растерянно посмотрел на Алену.
– Это правда?
– Правда, – спокойно ответила она. – Я купила эту квартиру и не хочу, чтобы кто-то указывал мне, как жить.
– Алена, ну ты чего? – нахмурился он. – Мама просто хотела помочь.
– Помочь? Влезть в мою жизнь – это называется помощью?
Тамара Викторовна, скрестив руки на груди, язвительно произнесла:
– Вот видишь, Игорек! Я же тебе говорила! Женился, а она теперь корону надела!
– Хватит! – отрезала Алена. Голос ее дрожал, но взгляд был холоден. – Я терпела вас четыре года. Терпела бесконечные звонки, визиты, советы. Но больше не намерена. У вас есть своя квартира, у меня – своя.
– Ты не имеешь права выгонять мать своего мужа! – выкрикнула свекровь.
– Имею. Потому что это моя квартира.
Игорь шагнул вперед.
– Алена, ты ведешь себя… ну, как чужая.
– А ты, Игорь, ведешь себя не как муж, а как маменькин сынок, – бросила она в ответ. – Вечно боишься маме слово поперек сказать.
Воцарилось молчание – тяжелое, густое, словно дым.
Затем Тамара Викторовна резко схватила свою сумку.
– Ну что ж, Аленушка, посмотрим, как ты запоешь, когда останешься одна!
– Лучше одна, чем под вашим неусыпным надзором, – тихо ответила она.
Дверь с грохотом захлопнулась.
Алена стояла посреди комнаты, чувствуя, как внутри все дрожит от выплеска адреналина. Ее трясло, как после сильной грозы. Хотелось то ли разрыдаться, то ли истерически засмеяться.
Вот и все. Конец? Или начало?
Вдруг ожил телефон – пришло сообщение от Игоря:
"Ты зря так. Мама просто не поняла тебя. Нам надо поговорить."
Алена промолчала.
Прошла неделя с тех пор, как Алена выставила за дверь Тамару Викторовну. Неделя оглушительной тишины – настоящей, звенящей, словно мир, наконец, выключил все лишние звуки. Телефон, правда, не умолкал: Игорь писал, звонил, потом снова пропадал, потом опять – "Нам надо поговорить".
Алена не отвечала. Она просто жила.
Утром – чашка ароматного кофе на балконе, вечером – неспешная прогулка по двору. Иногда перебрасывалась парой слов с соседкой Ниной Павловной – бодрой старушкой из четвертой квартиры, с которой у нее быстро завязались дружеские отношения. Та, не стесняясь, комментировала все происходящее вокруг:
– Ты, Аленушка, не боись! Мужик – дело наживное. Главное, чтобы нервы в порядке остались. А нервы, дорогуша, ни за какие деньги не купишь, – приговаривала она, усердно поливая свои любимые фиалки.
Алена молча кивала. Ее больше не трясло, не болело внутри, как раньше. Осталось лишь легкое эхо – где-то глубоко внутри, там, где раньше гнездился изматывающий червь вины.
Но однажды вечером снова раздался звонок в дверь.
Алена осторожно взглянула в глазок – Игорь. Один. Без матери. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, словно нерадивый школьник перед строгим директором.
– Алена, привет… – произнес он, когда она приоткрыла дверь, но не пригласила его войти.
– Здравствуй.
– Можно войти?
– Говори здесь.
Он вздохнул, опустил взгляд в пол, затем поднял глаза и тихо произнес:
– Я… хотел извиниться. Мама, конечно, перегнула палку. Я это понимаю. Но ты тоже была слишком резкой.
Алена недоверчиво скрестила руки на груди.
– Игорь, мы это уже проходили много раз. Каждый раз, когда твоя мать меня унижала, ты говорил одно и то же: "Мама перегнула палку". И что дальше? Все повторялось снова и снова.
Он шагнул ближе, понизив голос до шепота:
– Я просто не хочу тебя потерять. Мы можем все исправить. Я поговорю с мамой, расставлю все точки над "i". Обещаю.
Она изучала его лицо, словно карту незнакомой страны. В глазах – усталость, глухая, осевшая пеплом, но нерешительности – ни капли. Лишь тень вины.
Не поставит точку. Не сумеет. Сколько раз она уже слышала этот приговор, размытый извинениями?
— Игорь, я больше не верю в обещания, – слова сорвались тихо, как опавший лист. – Я устала верить, устала ждать…
Он молчал, воздух вырвался из груди сдавленным вздохом:
— А я устал метаться между вами. Мама давит, ты отстраняешься. Я будто зажат между двух огней, Алёна.
— А кто тебя в этот капкан загнал? – резко отрезала она. – Не я ведь. Ты сам встал между ними. Удобно, правда? Мама решает, жена терпит. Все довольны.
Игорь опустил взгляд, словно стыдясь отражения в начищенном паркете.
— Ты изменилась… – прошептал он.
— Нет, Игорь. Я просто перестала быть удобной, вот и все.
Тишина нависла тяжелым полотном. Только за стеной, точно подчеркивая неловкость момента, сосед включил телевизор – диктор монотонно бубнил о погоде и каких-то выборах. Мир жил своей жизнью, пока их рушился.
Игорь шмыгнул носом, потер шею, словно пытаясь сбросить невидимый груз.
— Так вот и все? – спросил он, глядя куда-то в сторону. – Конец?
— Конец тому, что меня разрушало, – спокойно ответила она. В голосе не было ни триумфа, ни злорадства. Только спокойная уверенность.
Он хотел возразить, что-то сказать, но передумал, слова застряли в горле невысказанной обидой. Секунду помедлил, словно надеясь на чудо, потом резко развернулся и пошел вниз по лестнице. Без хлопков дверью, без пафосных прощаний, без криков отчаяния. Просто исчез.
Алёна закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной, чувствуя, как холод дерева проступает сквозь тонкую ткань платья.
Стояла долго. Не плакала. Просто дышала. Глубоко, ровно, наполняя легкие свежим воздухом свободы.
Вот и все. Конец.
Прошел месяц.
Развод оформили быстро и тихо, без скандалов и взаимных упреков. Игорь не спорил, не тянул время. Тамара Викторовна, конечно, не сдавалась – изводила звонками, писала гневные письма, обвиняла во всех смертных грехах. Однажды даже явилась лично, но Алёна просто не открыла дверь. Хватит.
Со временем все улеглось, как пыль после грозы. Сердце, измученное бурей, начинало заживать.
Работа шла своим чередом, по вечерам она возвращалась домой – теперь действительно домой, в свой тихий уголок, а не в квартиру, где чужие слова эхом отдавались от стен, отравляя каждый вдох.
Однажды Нина Павловна заглянула, застенчиво протягивая банку:
— Алён, тут у меня варенье малиновое, попробуй. Сама варила, без всякой химии. Для тебя старалась.
— Спасибо, Нина Павловна, – искренне улыбнулась Алёна.
— Да ладно, не благодари. Ты, главное, улыбайся почаще. Вид у тебя стал другой, посвежела. Глаза живые, понимаешь? Раньше как загнанная волчица ходила.
И правда – в зеркале отражалась другая женщина. Без тени усталости в глазах, без постоянного напряжения в плечах. Просто спокойная. Умиротворенная. Свободная.
Ближе к ноябрю в городе стало холодать, пронизывающий ветер завывал в проводах. Алёна вернулась домой поздно, после тяжелого дня, поставила чайник, включила музыку – тихий, обволакивающий джаз, почти неслышный аккомпанемент одиночеству.
Вышла на балкон, укуталась в теплый плед. Двор, утопающий в полумраке, искрился россыпью фонарей, откуда-то тянуло запахом дымка и прелых листьев. Осень вступала в свои права.
Интересно, как они там теперь? – мимолетная мысль промелькнула в голове, потревожив покой.
Наверное, все по-старому. Мама командует, Игорь кивает, боясь перечить. Вечный круговорот.
И тут, как назло, телефон вспыхнул, оповещая о новом сообщении – от Игоря.
«Привет. Надеюсь, ты не злишься. Мама болеет – сильно переживает из-за тебя. Может, поговорим?».
Алёна усмехнулась. В усмешке не было злобы, только горькая ирония.
Вот и все. Снова начинается эта тягомотина.
Она долго смотрела на экран, не в силах оторваться. Потом просто стерла сообщение. Одним движением пальца.
Поставила телефон на подоконник, подлила себе горячий чай.
— Не хочу больше ничего объяснять, – прошептала она в пустоту, словно давая клятву самой себе. – Не обязана.
И впервые за долгие годы это «не обязана» прозвучало не как попытка защититься, не как вымученное оправдание, а как долгожданное освобождение от чужой воли, от навязанных правил, от чужих ожиданий.
Дни текли размеренно и спокойно, как тихая река.
Алёна обустраивала квартиру, наполняя ее своим теплом и уютом: купила новую лампу с мягким светом, повесила на стены фотографии с подругами, запечатлевшие счастливые моменты, завела кошку – полосатую, наглую, хитрую, как сама жизнь. Назвала ее Соней.
По выходным они вместе сидели на балконе: кошка мурчала, свернувшись клубочком у нее на коленях, а Алёна писала списки дел на неделю. Простые, незамысловатые, но важные для нее одной. Купить новые занавески. Пересадить орхидеи. Сходить в гости к тете Вале.
Иногда она думала о будущем. Без страха. Без оглядки на чужое мнение. Просто – о своем собственном будущем, которое она будет строить сама.
А однажды вечером, когда за окном уже сгущались сумерки, в дверь постучали.
Алёна открыла – на пороге стояла Тамара Викторовна. Без пакетов, без привычной надменной улыбки. Постаревшая, осунувшаяся, с усталыми, потухшими глазами. Взгляд, лишенный прежней уверенности, выражал растерянность и мольбу.
— Алёна… – тихо проговорила она, словно вымаливая прощение. – Можно на минутку?
Алёна не ответила. Просто стояла, разглядывая женщину, которая столько лет методично ломала ее изнутри, отравляла ее жизнь, диктовала свои правила.
— Я… – свекровь замялась, не зная, как подобрать нужные слова. – Я пришла не за скандалом. Просто хотела сказать… может, я была не права. Тогда.
Алёна молчала, ожидая продолжения, наблюдая за ее душевной борьбой.
— Я ведь… – продолжила она, запинаясь, – Хотела, как лучше. Для вас обоих. Думала, что знаю, как надо. А, видимо, не знала. Ошибалась…
Слова прозвучали непривычно тихо, без командного тона, сдавленно и неуверенно.
Алёна почувствовала, как внутри что-то смягчается. Не прощение – нет, это было бы слишком просто. Но тяжелый камень обиды, который она столько лет носила в себе, сдвинулся с места, освобождая пространство для чего-то нового.
— Понимаю, – ответила она спокойно. – Мы все совершаем ошибки, делаем что-то из лучших побуждений. Только иногда забываем, что другие тоже люди. Со своими чувствами и желаниями.
Тамара Викторовна кивнула, опустив голову.
— Ну… ладно. Живи, как знаешь, – проговорила она и медленно побрела к лестнице. Сгорбленная фигура казалась особенно уязвимой.
— Спасибо, что пришли, – тихо сказала Алёна ей вслед.
Дверь закрылась.
И впервые с тех пор эта дверь не отгораживала от враждебного мира, не разделяла войну, а ставила окончательную точку в затянувшейся истории.
Ночь выдалась тихая и спокойная.
Алёна заварила душистый чай, включила настольную лампу, отбрасывающую теплый свет, и погладила Соню по мягкой спине. Кошка довольно заурчала.
За окном моросил мелкий осенний дождь, город мерцал разноцветными огнями, и казалось – все встало на свои места, все успокоилось.
Она села у окна, задумчиво посмотрела на мокрые улицы и усмехнулась своим мыслям:
— Вот ведь жизнь… Сначала тебя учат терпеть, потом ты учишься молчать, а потом понимаешь – надо просто жить. Для себя.
Соня лениво зевнула и улеглась у нее на коленях, свернувшись в пушистый клубок.
А Алёна сидела, смотрела на мерцающие огни и чувствовала, как в груди разливается тепло. Настоящее, живое, не вымученное. Без страха, без контроля, без чужих слов, без навязанных правил.
Ее дом. Ее правила. Ее жизнь.
И впервые за долгие годы она могла с уверенностью сказать одно: всё будет хорошо.
Финал.