Светлана опустила чашку в раковину, и в тот же миг в замке отчётливо лязгнул ключ. Сердце болезненно сжалось — слишком рано. Андрей обычно появлялся около восьми, край — в половине девятого, а сейчас едва перевалило за семь. Он вошёл на кухню, не сбросив куртку, словно придавивший его груз не позволял даже этого, и рухнул на стул у стола. Лицо землисто-серое, глаза — два потухших уголька.
— Свет, — выдохнул он, словно каждое слово вырывалось из самой глубины, — нам нужно поговорить.
Всё. Ни привычного приветствия, ни мимолетного поцелуя, ни дежурного «как дела».
Она машинально вытерла руки о полотенце и села напротив. Воздух вокруг словно загустел, давил на плечи.
— Что случилось?
В ответ — молчание. Затем короткий, рваный вздох.
— Родители… влипли. По самое не могу. — Голос его утонул, он не поднимал взгляд. — У них долги. Два с половиной миллиона.
По венам Светланы, казалось, хлынул жидкий лёд, сковывая грудь.
— Из-за магазина?
Андрей молча кивнул. И дальше всё обрушилось лавиной, погребая под собой остатки надежды. Поставщики, кредиты, кабальные проценты, некий мутный Игорь, щедро «давший под честное слово». Конкуренты, как стервятники, открылись в соседнем квартале, переманивая старых клиентов. Угрозы судом, описью имущества, и вот уже над домом навис зловещий дамоклов меч.
Светлана слушала, не перебивая, хотя каждое новое слово било наотмашь, лишая сил.
— Они могут потерять всё, — закончил Андрей и, наконец, поднял глаза, полные отчаяния. — И магазин, и дом…
— Что они собираются делать?
Он замялся, как школьник, пойманный за списыванием.
— Я подумал… мы могли бы помочь.
— «Мы» — это кто? — спросила она ровно, хотя ледяное предчувствие уже сковало всё внутри.
— Ну… мы. Ты и я. Семья же. Взять кредит. Под залог квартиры.
В ее взгляде мелькнула короткая усмешка. Нервная.
— Под какой залог? Под этот, что ли? — Она обвела рукой тесную кухню. — Андрей, это моя квартира.
— Я знаю. Но… Свет, это временно! Мы возьмем кредит, родители продадут магазин, вернут деньги, и всё будет как прежде!
— Нет, — прошептала она тихо, но в голосе звенела сталь.
— Света…
— Нет. Я не стану рисковать квартирой.
Он резко вскочил, с грохотом отодвинув стул.
— Это мои родители!
— А я кто? — спросила она.
Он ничего не ответил, лишь стремительно вышел из кухни, хлопнув дверью.
Светлана осталась сидеть, ощущая, как воздух вокруг наэлектризован. Пять лет брака. Ни страсти, ни бурных ссор, зато — тишина, относительный порядок и, главное, свой угол. Квартирка хоть и тесная, но своя, выстраданная, купленная на деньги от продажи бабушкиного дома. Тридцать восемь квадратных метров счастья, как она любила шутить. Тогда Андрей снимал угол у чужих людей, вечно перебивался с копейки на копейку, зато казался таким добрым, спокойным, надёжным. Или она просто хотела в это верить?
Не заметила, как сумрак неумолимо поглотил вечер. Тусклая лампочка над плитой отбрасывала дрожащий, жёлтый свет. В голове билась навязчивая мысль: «Он хочет заложить мой дом ради чужих долгов».
На следующий день, вернувшись с работы, на кухне Светлана застала свекровь. Галина Ивановна сидела за столом, комкая в руках помятый носовой платок, глаза красные от слёз.
— Светочка… — голос её дрожал, как осенний лист на ветру. — Андрюша рассказал, как вы вчера поговорили…
Света молча повесила куртку в шкаф.
— Я все понимаю, ты боишься, — продолжала свекровь, глядя умоляюще. — Но, милая, мы же не чужие. Мы семья! Мы всё вернём, честное слово!
— Галина Ивановна, я не могу рисковать квартирой.
— Каким риском?! Это же не чужим людям, это нам! Мы же свои!
— А если что-то пойдёт не так?
— Не пойдёт! Господи, да ты не понимаешь! — голос её стал режущим, громким. — Мы тридцать лет вкалывали в этом магазине! А теперь всё рушится! И ты будешь стоять и смотреть, как нас выгоняют на улицу?!
— Я ни на кого не смотрю, — отрезала Светлана холодно. — Просто не хочу остаться без крыши над головой.
— У тебя муж есть! — вспыхнула Галина Ивановна. — Андрей всегда обеспечит!
— Он сам едва концы с концами сводит.
— Значит, ты выбираешь деньги, а не семью?!
— Я выбираю здравый смысл.
Свекровь резко поднялась со стула. Лицо её побелело.
— Я думала, ты другая, — прошептала она с ненавистью. — А ты… эгоистка.
Она схватила сумку и вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что в серванте жалобно звякнули стаканы.
Вечером Андрей вернулся мрачный, словно туча. Молча поужинал и тут же скрылся в комнате. Так продолжалось несколько дней. Они существовали, как чужие люди в коммуналке: дежурные приветствия, сухое «будешь чай?», но в глазах — лишь ледяная пустота.
Потом он перестал ночевать дома по выходным. Сначала оправдывался — «поеду, помогу отцу с документами», потом и вовсе перестал что-либо объяснять.
Светлана ощущала, как что-то невозвратно уходит. Не любовь — доверие. То самое хрупкое, тихое, что связывает людей крепче любых клятв.
Через десять мучительных дней в дверь позвонили. На этот раз — оба родителя.
Галина Ивановна надменно стояла у окна, лицо натянуто, как маска. Валентин Петрович — сухой, словно высушенный солнцем, говорил сквозь зубы, отчего его голос казался еще более зловещим.
— Светлана, давай поговорим как взрослые, — начал oн тоном, не терпящим возражений.
— Я слушаю.
— Ситуация катастрофическая. Через неделю суд. Нам необходимо срочно закрыть долг. Остался последний шанс — взять кредит под вашу квартиру.
— Под мою, — поправила она, не дрогнув.
— Мы же не просим навсегда. Как только продадим магазин — разумеется, вернем.
— А если не продадите?
— Продадим! Просто нам нужно немного времени!
— Времени, взятого в кредит, да еще и с процентами? — уточнила Света, не опуская глаз. — Валентин Петрович, вы уверены, что справитесь?
— Ты нам не доверяешь? — в его голосе отчетливо прозвучало раздражение.
— Я просто не хочу рисковать единственным жильём.
Галина Ивановна резко обернулась, сверкнув глазами.
— Так значит, мы для тебя никто? Простые провинциалы, не заслуживающие доверия, да?
— Я этого не говорила.
— Но смысл тот же! Мы для тебя — чужие люди!
— Я просто не могу…
— Тогда не строй из себя святую! — свекровь сорвалась на крик, и в ее голосе заклокотала обида. — Сидишь в своей квартирке и считаешь, что тебе все обязаны! А Андрей? Он что, не твой муж?
Светлана выпрямилась, ощущая, как к горлу подступает тошнота.
— Я не собираюсь это слушать.
— Конечно! — Галина Ивановна презрительно фыркнула. — Удобно, да? Сидеть на своем диванчике и делать вид, что это тебя совершенно не касается!
— Но это и правда не моя проблема. Я не брала кредиты.
Наступила тягостная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием свекрови. Галина Ивановна побледнела, словно на глазах превращаясь в призрак.
— Тогда ты не часть нашей семьи, — прошептала она, с трудом выговаривая слова.
— Похоже на то, — тихо ответила Светлана, чувствуя, как внутри что-то обрывается.
Свёкор сжал губы в тонкую линию, резко поднялся и взял жену под руку.
— Нам пора, — бросил он коротко, глядя в сторону. — Жаль, что всё обернулось именно так.
Когда за ними с грохотом захлопнулась дверь, Светлана долго стояла в оцепенении. Сердце бешено колотилось где-то в горле, мешая дышать.
А потом из комнаты вышел Андрей. Глаза его были красными, словно он только что сдерживал яростные слезы.
— Ты понимаешь, что сейчас произошло? — хрипло спросил он.
— Понимаю. Твои родители требуют от меня невозможного.
— Они просто просят о помощи!
— Ценой моей квартиры!
— Ценой нашей жизни! — выкрикнул он в отчаянии. — Ты не понимаешь, для них это — конец!
— Но если я соглашусь, это станет концом для нас.
Он отвернулся, закрыв лицо ладонями.
— Свет, это мои родители. Я не могу просто стоять в стороне и смотреть, как они тонут.
— А я, в свою очередь, не могу позволить утонуть себе.
Он ничего не ответил. Лишь молча отвернулся и ушел в комнату.
На кухонном столе осталась кружка с остывшим чаем и жуткое ощущение пустоты, будто после разрушительного урагана.
На следующий день Света позвонила Ирине, своей давней подруге. Та работала юристом и всегда рубила правду-матку, не жалея чувств.
— Ни в коем случае не соглашайся ни на какие уговоры, — категорично заявила она, выслушав сумбурный рассказ. — Я таких историй перевидала десятки. Все заканчивается одинаково: люди в итоге остаются без жилья, а родственники потом же еще и обижаются, что им не помогли.
— Но ведь это родители Андрея…
— И что? Банк не станет выяснять, кто кому и кем приходится. Как только подпишешь договор — считай, что квартира уже не твоя.
Светлана обреченно кивала, но внутри все равно грызло мучительное чувство вины. Ей казалось, будто она предает кого-то, тонущего в пучине отчаяния.
Через несколько бесконечно долгих дней Андрей вернулся домой с дорожной сумкой в руках. Молча прошел в комнату и начал собирать вещи.
— Надолго? — тихо спросила она, не поднимая глаз.
— Не знаю.
Закончив собирать вещи, он застегнул молнию на сумке.
— Андрей, может быть, мы хотя бы поговорим?
— А о чём, Свет? Ты ведь уже всё давно решила за нас обоих.
— Я просто до ужаса не хочу потерять своё жильё.
— А я — родителей.
Он остановился в дверях, посмотрел на нее усталым, тяжелым взглядом, полным боли и разочарования.
— Не знаю, смогу ли я после этого жить с тобой, — прошептал он едва слышно.
И ушёл, оставив ее одну в тишине.
Неделя тянулась, словно в пелене серого тумана. Работа – дом, дом – работа. Светлана с ужасом осознавала, что не помнит ни лиц попутчиков в автобусе, ни вкуса обеда, ни обрывков фраз коллег. Все утонуло в бесцветном "потом".
Телефон хранил молчание. Андрей не звонил, и она тоже не решалась нарушить этот хрупкий, как зимнее стекло, покой. Казалось, оброненное слово может стать последней, роковой трещиной.
В субботу вечером, когда Светлана устало переступила порог квартиры, в глазок робко постучали. На площадке, как зловещие тени, выросли трое: Андрей, осунувшийся и виноватый, Валентин Петрович, с каменным лицом и привычной папкой в руках, и Галина Ивановна, с покрасневшими от слез глазами.
– Можно войти? – сухо, без намека на приветствие, процедил свекор.
Светлана молча распахнула дверь, ощущая, как внутри поднимается не гнев, а вселенская усталость.
В тесной кухне, за столом, Андрей сидел, опустив взгляд, словно школьник, вызванный на ковер к директору.
– Светлана, – Валентин Петрович, не тратя времени на прелюдии, открыл папку, – завтра последний день, когда можно оформить кредит. Мы принесли все документы. Нужна только твоя подпись.
– И что потом? – голос Светланы звучал неожиданно ровно.
– Потом… продадим магазин, вернем долг, вернем тебе деньги. Все просто, как дважды два.
Она взяла со стола первый лист. "Договор залога квартиры". Затем второй – "Заявление на кредит". Сумма – два миллиона. Срок – пять лет.
– Вы понимаете, что, случись что, банк просто заберет жилье? – спросила она, глядя прямо в глаза Валентину Петровичу.
– Ничего не случится, – отрезал он, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
– Откуда такая уверенность?
– Потому что мы не привыкли сдаваться.
– А если рынок рухнет? Если магазин не удастся продать по адекватной цене?
В его взгляде промелькнула досада.
– Сколько можно жевать одно и то же? Мы пришли не спорить, а подписывать.
Светлана перевела взгляд на Андрея. Он по-прежнему буравил взглядом пол. Лицо – застывшая маска, губы плотно сжаты.
– Андрей, ты тоже так считаешь? – спросила она, надеясь на чудо.
Он молчал, словно собирался с духом.
– Свет, это… последний шанс. Если не сейчас – суд.
– То есть я должна заложить квартиру, чтобы спасти ваш бизнес?
– Не "ваш", а моих родителей. Моей семьи.
– А я? Я-то кто тогда? – в голосе зазвенела обида.
Он отвернулся, избегая ее взгляда.
Светлана медленно положила бумаги обратно на стол.
– Я не подпишу.
– Света, – Галина Ивановна всплеснула руками, – пойми, если мы не возьмем деньги, у нас отберут дом!
– А если вы не вернете – отберут мой.
– Мы же не чужие! – свекровь почти закричала. – Ты не можешь быть такой жестокой!
– Могу, – твердо ответила Светлана. – И буду.
Галина Ивановна, словно ужаленная, вскочила со стула.
– Да ты просто бесчувственная кукла! – выплюнула она. – Андрей ошибся, женившись на тебе! Холодная, черствая, думаешь только о своих квадратных метрах!
Светлана поднялась.
– Галина Ивановна, прекратите. Я вас уважаю, но больше не собираюсь это слушать.
– Конечно! – истерически захохотала женщина. – "Я вас уважаю". Пока у тебя все хорошо! А как пришла беда – сразу в кусты!
Валентин Петрович, с трудом сдерживая гнев, собрал бумаги в папку. Его взгляд, обращенный к Светлане, был полон горечи, злости и… жалости?
– Жаль, – повторил он то же слово, что и в прошлый раз. – Очень жаль.
И они ушли.
Андрей остался стоять у окна. Спина напряжена, руки спрятаны в карманах.
– Ты их предала, – тихо произнес он, не поворачиваясь.
– Нет, я спасаю нас от катастрофы.
– Катастрофа уже случилась.
– Нет, Андрей, пока у нас есть квартира – нет.
Он резко обернулся. Взгляд – осколок льда.
– Я не знаю, кто ты.
– Твоя жена.
– Нет. Моя жена помогла бы.
И снова – оглушительный хлопок двери.
На кухне, в полумраке, Светлана сидела, прислонившись спиной к стене. Тусклый свет фонаря из окна выхватывал из темноты остывшую чашку чая, полупустую пачку печенья, застывшую тишину.
"Все, – подумала она. – Мы закончились".
Слез не было. Их просто не осталось. Внутри, казалось, выжжено все дотла.
Прошла неделя. Андрей не подавал признаков жизни. Ни звонка, ни сообщения. Лишь в мессенджере мелькали статусы: "Занят", потом – "Не беспокоить".
Светлана уходила в работу, брала дополнительные смены, отчаянно стараясь не думать. Но по ночам ее будила звенящая тишина. Дом казался вымершим склепом.
А потом, спустя десять дней, он вернулся. Как ни в чем не бывало, поздно вечером, с ключами в кармане.
– Вернулся? – глухо спросила она.
– На время, – буркнул он в ответ.
Он молча снял куртку, достал зарядку, подключил телефон. Словно между ними и вовсе не было тех криков, упреков, визитов и выжженных слезами дней.
– Андрей, давай поговорим.
– О чем?
– О нас.
Он усмехнулся, криво и зло.
– А что тут обсуждать? Ты выбрала квартиру, а не семью.
– Это несправедливо.
– Зато честно.
Он, не говоря больше ни слова, прошел в комнату и захлопнул за собой дверь.
Светлана осталась стоять на кухне. Холодная плитка под ногами, мерный гул холодильника. Вдруг до нее дошло: все, что между ними было, растворилось не из-за денег. А из-за его глухоты. Из-за его нежелания услышать ее.
На работе Светлана держалась из последних сил. Но коллеги не могли не заметить: она стала раздражительной, измотанной, и обеды проводила в тягостном одиночестве.
В конце месяца пришло сообщение от Андрея. Одно, лаконичное:
«Родители продали магазин. За бесценок. Влезли в кредит ради дома. С долгами рассчитались».
Она вперилась в экран, словно пытаясь разглядеть в пикселях его душу. Потом ответила, с трудом выдавив из себя:
«Я рада, что все разрешилось».
Ответа не последовало. Бездной повисла тишина.
Через две недели он объявился вновь. Без тени былого пафоса, без ненужных объяснений. Просто возник на пороге, будто и не исчезал. Поставил видавшую виды сумку, рухнул на диван и равнодушно включил телевизор.
— Ты останешься? — тихо спросила она, боясь нарушить хрупкую тишину.
— Пока да.
И началась их странная, надломленная жизнь: он – молчаливый призрак, она – тень, живущая рядом. Вечера тонули в мерцании экрана, лишь изредка прерываемые сухим «передай соль» и равнодушным «где носки».
Иногда Светлана, собравшись с духом, пыталась разговорить его:
— Андрей, давай куда-нибудь сходим. В кино, поужинаем где-нибудь.
— Не хочу.
— Мы же не можем вечно молчать.
— Можем.
И все обрывалось, как нить.
Осень в этом году выдалась зябкой и унылой. Октябрь моросил бесконечными дождями, а ветер, словно злой дирижер, поднимал мертвые листья и гнал их по двору. В окнах напротив уже зажигались гирлянды – кто-то отчаянно пытался приблизить Новый год, убежать от тоски.
Светлана поймала себя на мучительной, почти физической зависти к этим окнам. Там, за стеклами, кипела жизнь, звучали голоса и смех. А в ее квартире – будто немое кино, черно-белая драма без звука.
Иногда она подслушивала его телефонные разговоры с матерью. Он говорил тихо, ровно, но Света невольно выхватывала обрывки фраз: «Да, живу пока у нее… Нет, особо не разговариваем… Не знаю, что будет дальше».
После этих коротких диалогов она убегала в ванную, открывала кран и стояла под шум падающей воды, пока пар, словно пелена, не застилал зеркало. Лишь бы не слышать, как внутри все надрывно звенит от невыносимой пустоты.
Однажды вечером он вернулся поздно, от него пахло терпким табаком и дешевым коньяком. Он устало опустился на стул на кухне, достал стакан.
— Свет, — вдруг произнес он, словно с трудом выговаривая каждое слово. — Знаешь, что самое обидное?
— Что?
— Что я не могу тебя ненавидеть.
— Это плохо?
— Это мучительно. — Он криво усмехнулся, глядя невидящим взглядом в столешницу. — Потому что я понимаю, что ты поступила правильно. Но меня все равно выворачивает наизнанку от злости.
Она села напротив, чувствуя, как в груди сжимается ледяной комок.
— Тогда почему мы живем, как чужие?
— А кто мы теперь? — спросил он, поднимая на нее пустой взгляд. — Муж и жена? Не смеши. Мы просто два незнакомца, которых связали квадратные метры этой чертовой кухни.
Светлана закусила губу, чтобы сдержать рвущийся наружу крик.
— Может, попробуем начать сначала?
— Сначала? — он скептически приподнял бровь. — Без доверия? Без уважения? Нет, это невозможно.
Он резко встал, оставив недопитый стакан на столе, и ушел в комнату, оставив ее наедине с надвигающейся тьмой.
Она просидела до поздней ночи, невидящим взглядом уставившись в окно. На улице мерзко моросил мокрый снег, предвестник неминуемой зимы. Где-то далеко внизу хлопнула дверь подъезда, громко вторя ее отчаянию.
Через месяц Светлана с горечью осознала: конец уже давно наступил, просто они оба отчаянно цеплялись за иллюзию, делая вид, что ничего не произошло.
Андрей физически находился в квартире, но душой был далеко – в разрушенном родительском доме, у пепелища их общего прошлого. Света была рядом, но словно в другом измерении. Два человека, запертые в клетке отчуждения.
Она поняла: нужно решиться.
В понедельник утром она зашла к Ирине. Та, как всегда, сидела в кабинете за ноутбуком, окруженная чашками с остывшим кофе и деловито хмурила брови.
— Я по делу, — тихо произнесла Света. — Развод.
Ирина спокойно кивнула, словно давно этого ждала.
— Ты уверена?
— Абсолютно. — Светлана выдохнула, словно освобождаясь от тяжкого груза. — Я больше не могу жить в этой тишине, в этой разъедающей вине.
— Тогда готовь документы. Свидетельство о браке, паспорта. Брачный договор есть у вас?
— Нет.
— Квартира добрачная?
— Да.
— Замечательно. Тогда она останется за тобой. Все остальное – пополам, если он захочет спорить.
Светлана покорно кивнула.
— Он не будет возражать, — сказала она тихо. — Ему просто все равно.
Ирина бросила на нее сочувственный взгляд.
— Знаешь, ты сделала правильный выбор. Но это не значит, что будет легко.
— Я и не жду легкой жизни, — ответила Света. — Я просто хочу обрести покой.
И она попыталась улыбнуться, но получилась лишь жалкая тень улыбки – тихая, усталая.
Когда вечером она вернулась домой, Андрей сидел на диване и безучастно листал новости в своем телефоне.
— Андрей, — сказала она прямо. — Я подала на развод.
Он медленно поднял на нее глаза. Ни удивления, ни сожаления. Просто тяжелый выдох.
— Ясно.
— И это все?
— А что ты хочешь? Чтобы я умолял тебя остаться?
— Нет. Я просто хотела честности.
Он равнодушно пожал плечами.
— Мы оба все поняли еще тогда, когда ты отказалась подписывать те бумаги.
Светлана долго, пристально смотрела на него, словно пыталась в последний раз запомнить черты его лица.
— Знаешь, — тихо проговорила она, — я ни о чем не жалею. Но мне жаль, что мы не смогли остаться людьми.
Он ничего не ответил. Лишь снова уткнулся в экран своего телефона, отгораживаясь от нее стеной равнодушия.
Миновало три месяца.
Светлана теперь жила одна – не только по документам, но и в каждой клеточке своего существа. Суд прошел в тишине, почти незаметно: она, Андрей, его юрист, словно тень, и равнодушный судья, чей взгляд скользил поверх очков, не задерживаясь ни на чем.
«Брак расторгнут». Две секунды, и четыре года жизни словно стерты небрежным росчерком пера.
После развода квартира преобразилась. Просторнее. Тише. Даже воздух казался пронизанным светом.
Но вместе с тем – невыносимо пустым.
Иногда она машинально ставила на стол две кружки, или распахивала дверь, прислушиваясь к шагам, которых не было и не будет.
Не пришел, конечно.
В первые недели ее преследовало странное ощущение: мир будто требовал доказательств, что она действительно одна. Словно ревнивый любовник, проверяющий ее верность новой свободе.
Кино – в одиночестве.
Дача – лишь она и тишина.
Даже на кухне включала радио, лишь бы заполнить пустоту голосом.
А потом… привыкла.
И впервые за долгие годы почувствовала не липкий страх, а хрупкий, робкий покой.
Без упреков, что резали душу, без холодных взглядов, замораживающих кровь, без бесконечного «ты должна», словно клейма на сердце.
Ирина, словно почувствовав перемену, позвала ее на обед.
— Ты знаешь, Свет, — сказала она, наливая душистый чай, — ты будто заново родилась. Словно вдохнула полной грудью.
— Неужели так заметно?
— Еще бы! У тебя даже морщинки разгладились! Или это фильтр жизненной реальности поменялся?
Света звонко рассмеялась.
— Может, просто перестала жить чужими ожиданиями.
Ирина понимающе кивнула.
— Знаешь, меня всегда поражало, как люди готовы тонуть в болоте несчастья, лишь бы «сохранить семью». А потом сидят в мокрых, прогнивших тапках и бормочут: «Зато мы вместе…».
— Угу, — усмехнулась Света. — Только потом вместе и идут ко дну.
Подруги взорвались смехом – легким, искренним, без привычного тяжелого комка под ребрами.
Весной Светлана записалась на курсы флористики.
Просто потому, что захотела. Не ради абстрактного «саморазвития», не чтобы лихорадочно «отвлечься от развода» – а потому что всегда любила цветы, их нежную красоту и хрупкую силу.
Преподавательница, энергичная женщина лет сорока с горящими глазами, говорила:
— Цветы – это не только красота. Это – сама жизнь. Они всегда тянутся к свету. Даже если пробиваются сквозь асфальт отчаяния.
Светлана улыбнулась, почувствовав странное родство. «Как я», – промелькнуло в голове.
В один из вечеров, в конце марта, на экране телефона высветилось сообщение от Андрея.
«Привет. Как ты?»
Она долго смотрела на эти слова, словно пытаясь прочитать между строк. Потом коротко ответила:
«Нормально. Работаю. Живу.»
Через минуту пришло следующее сообщение:
«Я переехал. Родители продали дом, купили квартиру поменьше. Начинаем все сначала…»
«Рада за вас. Что справились.»
Точка.
Он не ответил.
И Светлана внезапно осознала: боли больше нет. Совсем. Пустота, зияющая рана в душе затянулась, оставив лишь бледный шрам воспоминаний.
Лето накрыло город зноем, а Светлану – долгожданными выходными на даче. Она сажала лаванду, ощущая прохладную влагу земли на кончиках пальцев. Пряди волос, словно непослушные дети, прилипли ко лбу, но в душе царил покой, будто после долгой бури.
Соседка по участку, словоохотливая тетя Валя, высунулась через покосившийся забор:
— Свет, я гляжу, ты тут целый ботанический сад разводишь!
— Ну, хоть кто-то должен, — отшутилась она, заливаясь смехом. — Теперь я сама себе и садовник, и хозяйка.
— Правильно! – воскликнула тетя Валя. – Женщина должна жить для себя, пока не встретит того, кто скажет: «Не мешай, я тоже для тебя хочу».
Света хмыкнула, улыбаясь:
— Мудро. Сама придумала?
— Да нет, в интернете вычитала! Но звучит красиво, правда?
Осенью она открыла небольшую студию флористики – прямо на первом этаже своего дома, в бывшей кладовке, где раньше пылились ненужные вещи.
Вывеска – «Лаванда». Просто, по-человечески.. Без напыщенности и фальши.
Первыми клиентами стали соседки, потом коллеги с прежней работы, а затем – заработало безотказное сарафанное радио.
Светлана работала с утра до поздней ночи, уставала, но эта усталость была сладостной, наполнительной – без гнетущего чувства, что жизнь утекает сквозь пальцы.
Как-то раз в ее студию зашел мужчина.
Высокий, лет сорока, с чуть растрепанными волосами, в которых играли солнечные блики, и удивительно добрыми глазами.
– Простите, а вы случайно не Светлана? – спросил он, слегка смущаясь.
– Случайно, да, – лучезарно улыбнулась она. – А вы кто?
– Я из кофейни напротив. Хотел заказать композицию на стойку. У нас завтра открытие.
Он представился – Илья.
Разговор начался с выбора цветов, а закончился чашкой ароматного кофе и смехом до позднего вечера.
Это не было началом бурного романа, не «судьба, предначертанная звездами», не сцена из мелодрамы. Просто два человека, которым было легко и радостно в обществе друг друга.
И Светлана вдруг осознала: ей больше не страшно начинать все с чистого листа, верить в мечту, любить эту жизнь во всей ее полноте.
Однажды она возвращалась домой с работы в переполненном автобусе. На одной из остановок в толпе пассажиров мелькнула знакомая фигура – Андрей.
Он стоял с помятым пакетом в руках, оживленно разговаривая по телефону.
Света на мгновение замерла, словно ее пронзило ледяной иглой.
Он выглядел старше, осунувшимся, но в его взгляде появилось что-то новое – спокойствие.
Она не подошла к нему.
И не потому, что продолжала злиться или испытывала обиду. Просто… не было нужды. Прошлое осталось в прошлом.
Автобус тронулся, и она рассеянно посмотрела в окно.
За стеклом мелькали огни ночного города, проплывали мимо лица прохожих, отражения витрин.
Жизнь продолжалась.
Поздним вечером, вернувшись домой, она заварила чашку травяного чая с мятой и душистой лавандой, распахнула окно навстречу легкому ветерку.
Ветер игриво колыхал шторы, наполняя комнату терпким ароматом лаванды и свежестью.
Она включила любимую музыку и тихо произнесла вслух:
– Ну вот. Я справилась.
И впервые за долгие месяцы улыбнулась – не из вежливости, не потому, что так «положено», а потому что искренне этого хотела.
Финал.