В два часа ночи панельная двушка вибрировала так, будто находилась в эпицентре землетрясения. Стены дрожали. В серванте жалобно звенел хрусталь, который достался Оле ещё от бабушки.
— Получи, гад! Наших не возьмёшь! — радостно ревел телевизор голосом брутального героя боевика.
Следом грохнул взрыв. Саундбар, купленный Валерой за «бешеные тыщи», добросовестно отрабатывал каждый рубль, посылая низкие частоты прямо в печёнку.
Оля лежала в спальне и смотрела в потолок. Сон сняло как рукой. Внутри поднималась холодная, тяжелая злость. Не обида, не жалость к себе, а именно злость. Глухая. Плотная.
За тонкой стенкой, в детской, завозился младший, Тёма. Было слышно, как он захныкал во сне, испугавшись резкого звука. Старшая, Алина, которой завтра предстояла контрольная по алгебре, наверняка тоже не спала, накрывшись подушкой.
А в гостиной царил Валера.
Её законный супруг, «кормилец» и главный источник головной боли всего подъезда.
Оля встала, накинула халат и вышла в коридор. Из-под двери зала выбивался синий свет. Она резко нажала на ручку.
Картина маслом: Валера возлежал на диване, раскинув ноги. На пузе — тарелка с фисташками, в руке — банка пива. Он щурился от удовольствия, наблюдая, как на экране полстены разлетается в щепки очередной вертолёт.
— Валер, — Оля старалась говорить спокойно, хотя скулы уже сводило. — Сделай тише.
Ноль реакции. Муж даже ухом не повёл. Он был там, в мире перестрелок и правосудия.
— Валера! — она повысила голос, перекрикивая визг тормозов. — Дети спят! Время два ночи. Ты нормальный вообще?
Муж неохотно, с видом великомученика, нажал кнопку «Mute». Тишина ударила по ушам так резко, что стало даже неуютно. Он медленно повернул к ней голову. Лицо красное, глаза осоловелые.
— Чего ты начинаешь? — процедил он сквозь зубы. — Я что, не имею права кино посмотреть? Я пахал весь день. Устал как собака.
— Смотри, — кивнула Оля, скрестив руки на груди. — Но звук убавь. Или наушники надень. Ты же купил те, дорогие. Зачем они лежат?
Валера фыркнул, отправив в рот горсть фисташек.
— В наушниках не тот кайф. Уши потеют. И вообще, я дома.
— А дети завтра в школу не встанут. Тёма уже два раза просыпался. Валер, имей совесть. Сделай на пятнадцать, а не на пятьдесят.
Он закатил глаза. Всем своим видом показывал: как же его достала эта вечно недовольная баба.
— Оля, не делай мне мозг. — Он отставил пиво на столик, оставив мокрый след на полировке. — Я этот телевизор купил? Купил. Кредит за него плачу? Плачу. Я — хозяин. Значит, я устанавливаю правила.
— То есть на детей тебе плевать?
— Не передергивай. Закрой дверь поплотнее и спите себе. Кому не нравится — вон, беруши в аптеке копейки стоят. Или к маме езжай, там тишина, как в склепе.
У Оли внутри что-то щёлкнуло. Словно перегорел последний предохранитель. Она посмотрела на мужа — на это самодовольное лицо, на крошки на майке. Он был абсолютно уверен в своей правоте. Он искренне считал, что зарплата даёт ему право вести себя как барин в усадьбе.
— Значит, тише не сделаешь? — уточнила она ледяным тоном.
— Нет, — отрезал он. — Не мешай смотреть.
И демонстративно, глядя ей прямо в глаза, нажал на кнопку громкости. Столбик на экране пополз вверх. Рёв моторов снова заполнил квартиру.
— Выматывайся, Оль. Не беси.
Оля молча развернулась и вышла.
В коридоре было темно. Сердце колотилось где-то в горле, но руки не дрожали. Наоборот, наступило странное, звенящее спокойствие.
«Ах, ты купил технику? Ты у нас главный по пультам? Ну-ну».
Валера любил повторять, что бабы в технике — как обезьяны с гранатой. Что ничего сложнее утюга им доверять нельзя. Что все эти настройки, HDMI и блютузы — высшая материя для избранных.
«Ладно, милый. Посмотрим, как ты справишься с восстанием машин».
Она вернулась в спальню, плотно закрыла дверь и достала беруши. Но уснуть не могла ещё долго. В голове зрел план. План простой, злой и эффективный. Никаких скандалов. Только техническая диверсия.
Утром Валера ушёл на работу хмурым, даже не попрощавшись. Буркнул что-то про «кислые щи» и хлопнул дверью так, что штукатурка посыпалась.
Как только замок щёлкнул, Оля выдохнула.
Время пошло.