Три часа ночи — это время, когда мир становится слишком честным. Днем мы носим маски, прячемся за работой, бытом, шумом телевизора и дежурными фразами. Но в три часа ночи, когда город за окном погружается в тяжелую, ватную тишину, правда имеет свойство выходить наружу.
Я лежала на боку, уткнувшись лицом в прохладную подушку. Мое дыхание было ровным, размеренным — искусство, которому я научилась за двадцать лет брака. Притворяться спящей иногда полезнее, чем бодрствовать. Обычно это спасало от ненужных разговоров или супружеского долга, когда голова раскалывалась от усталости. Но сегодня эта привычка стала моим проклятием.
Рядом, буквально в полуметре, заскрипела пружина матраса. Олег, мой муж, мой надежный, как мне казалось, тыл, медленно сел на кровати. Я почувствовала, как одеяло сползло с моего плеча, и по спине пробежал холодок. Не от сквозняка. От предчувствия.
Экран его телефона вспыхнул ядовито-синим светом, осветив профиль, который я знала до каждой морщинки. Высокий лоб, чуть оттопыренные уши, которые я когда-то находила милыми. Он посмотрел на меня. Я не пошевелилась, сохраняя ритм дыхания, хотя сердце колотилось так, что, казалось, удары отдаются в пружины кровати.
Убедившись, что я сплю, он тихонько встал и на цыпочках вышел из спальни. Дверь прикрылась с едва слышным щелчком. За окном ухнула сова — или мне показалось. Город спал, а я лежала с открытыми глазами, глядя в темноту.
Любая нормальная женщина перевернулась бы на другой бок и продолжила спать. Мало ли что — может, у него бессонница, может, письмо от коллег из другого часового пояса. Но интуиция — страшная вещь. Она зудела где-то под ребрами, заставляя меня открыть глаза. Я выждала минуту, затем другую. Осторожно спустила ноги на пол. Ламинат был ледяным.
Я кралась по коридору, чувствуя себя вором в собственном доме. Абсурд какой-то. Это мой дом, моя жизнь, мои двадцать лет, вложенные в этот брак. Но я крадусь, боясь скрипа половиц. Из кухни просачивалась тонкая полоска света. Олег не закрыл дверь плотно.
— ...Ну конечно, малыш, — его голос звучал так мягко, так бархатисто. Я замерла, прижавшись спиной к стене. Этот тон... Я не слышала его годами. Со мной он разговаривал либо устало, либо раздраженно, либо просто информативно: «Купи хлеба», «Где мои носки?», «Я задержусь». А это... это было похоже на то, как он говорил когда-то со мной. Двадцать лет назад. Когда мы только встретились.
— Я тоже скучаю. Безумно, — продолжал он. Послышался звук, будто он прихлебывает чай. — Потерпи еще немного. Всё идет по плану.
Я зажала рот рукой, чтобы не вырвался всхлип. Кто это? Коллега? Случайная интрижка? Но его следующие слова заставили землю уйти из-под ног.
— Она ничего не подозревает. Спит, как убитая. Знаешь, я смотрю на нее и понимаю: она мне чужая. Просто мебель. Привычка. Но скоро всё закончится. Как только мы оформим сделку по даче, я подам на развод. Деньги будут у нас, и мы сможем уехать, как и мечтали.
Дача. Моя дача. Дом, который строил еще мой дед, и который я, по глупости и великой любви, переписала на Олега пять лет назад, когда у него были проблемы с бизнесом и нужны были активы для залога. Он клялся, что это формальность. Что вернет всё обратно через год. Я верила. Боже, как же я верила.
— Да, мама тоже ждет не дождется, когда всё это кончится, — усмехнулся он в трубку. — Говорит, что Марина всегда была нам не ровня. «Третья лишняя», как она выразилась вчера. Представляешь? Мать зрит в корень.
Марина — это я.
«Третья лишняя». Эти слова пронзили меня острее ножа. Его мать, Анна Сергеевна, которая каждое воскресенье ела мои пироги, которая улыбалась мне в лицо и называла «доченькой», когда ей нужно было записаться к врачу или помочь с огородом... Они обсуждали меня. Они планировали мою жизнь, точнее — её разрушение.
— Не волнуйся, Ксюша. Ты же знаешь, я люблю только тебя. А этот брак... это просто ошибка молодости, которая затянулась. Я исправлю её. Обещаю. Через месяц мы будем вместе. Официально. И наш малыш будет расти в нормальной семье, где родители любят друг друга.
Ксюша. Имя повисло в воздухе. Я знала одну Ксению. Это была бухгалтерша в его фирме, молодая, амбициозная девица лет двадцати восьми, которая пару раз приходила на наши корпоративы. Я тогда еще подумала, как вульгарно она одевается — обтягивающие платья, декольте до пупа, губы, накачанные до размеров автомобильных подушек. Оказывается, моему мужу нравилось именно это.
Я сползла по стене на пол, обхватив колени руками. Слезы текли по щекам горячими ручьями, но я не издавала ни звука. Внутри меня что-то умирало. Умирала вера. Умирала любовь. Умирали двадцать лет совместной жизни, превращаясь в пепел прямо на этом холодном полу в коридоре.
Олег продолжал ворковать. Он строил планы на отпуск в Барселоне, обсуждал имена для их будущих детей (детей!), смеялся над тем, как я вчера неуклюже пыталась починить кран в ванной, пока он «отдыхал» перед телевизором. Он рассказывал ей, как я «постарела и опустилась», как «готовлю уже не так вкусно», как «всё время чем-то недовольна».
Я сидела и слушала. Каждое слово было гвоздем в крышку гроба нашего брака. Но вместе с болью приходило и другое чувство. Холодное, расчетливое бешенство.
Они считали меня дурочкой. Мебелью. Лишней. Они думали, что могут просто вычеркнуть меня из жизни, забрав всё, что было мне дорого — мой дом, мою память о деде, мое достоинство.
«Потерпи еще немного», — сказал он ей. Значит, время у меня есть.
Я вытерла слезы рукавом пижамы. Встала. Ноги дрожали, но голова вдруг стала ясной, как никогда. Двадцать лет я была покорной женой. Удобной. Заботливой. Незаметной. Но эта эпоха закончилась.
Я вернулась в спальню так же бесшумно, как и вышла. Легла в кровать, натянула одеяло до подбородка. Сердце стучало, мысли роились, но я заставила себя успокоиться. Паника — плохой советчик. Мне нужен был план.
Через десять минут вернулся Олег. Он лег рядом, от него пахло мятной зубной пастой и предательством. Он положил руку мне на талию — привычный жест собственника. Раньше я чувствовала в этом защиту. Теперь я чувствовала прикосновение врага.
Я не спала до утра. Я смотрела, как сереет небо за окном, и строила свой план. Если я «третья лишняя» в своей собственной семье, то я уйду. Но я уйду так, что они запомнят это навсегда.
Утром, когда будильник прозвенел в семь ноль-ноль, я открыла глаза. Олег уже проснулся и потягивался, издавая привычное довольное рычание.
— Доброе утро, солнышко, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в щеку. — Как спалось?
Я посмотрела на него. На это лицо, которое любила полжизни. Сейчас оно казалось мне маской из дешевого пластика. Я улыбнулась — так широко и искренне, как только могла.
— Доброе, милый. Спала как убитая. Даже снов не видела.
Игра началась.
Следующие три дня превратились в изощренную пытку. Я жила в доме с врагом, готовила ему завтраки, гладила рубашки и улыбалась, чувствуя, как внутри всё скручивается в тугой узел.
Олег вел себя безупречно. Даже слишком. Он принес цветы без повода — жалкий букет гвоздик, купленный, видимо, у метро. Он говорил комплименты, но его глаза оставались холодными, бегающими. Я знала: он торопится. Сделка по продаже дачи была назначена на следующую пятницу. У меня была неделя.
Первым делом я взяла отгул на работе, сославшись на мигрень. Как только дверь за Олегом захлопнулась, я бросилась к его ноутбуку. Пароль я знала — дата нашей свадьбы. Какая ирония. Он даже не потрудился его сменить.
То, что я увидела, превзошло мои худшие опасения. Переписки в мессенджерах растянулись на полгода. Полгода! Они обсуждали меня, смеялись над моими привычками, планировали будущее. Открытые вкладки сайтов недвижимости в Испании, форумы о родах в европейских клиниках... Но самое страшное было не это.
Я нашла папку с отсканированными документами. Там были не только бумаги на дачу. Там были выписки с моих банковских счетов (как он их получил?), копии моих документов и проект доверенности, которую он, видимо, планировал подсунуть мне на подпись под видом какой-нибудь страховки или согласия на ремонт.
Но главный удар ждал меня в переписке с его матерью, Анной Сергеевной.
«Мам, она начинает что-то подозревать? Вчера смотрела на меня странно», — писал Олег.
Ответ свекрови: «Не выдумывай, сынок. Марина — клуша, она дальше своего носа не видит. Главное, дожми её с продажей дома. Ксюше нужны деньги на роды, в Испании клиники дорогие. А Марине скажешь, что деньги вложил в акции. Поплачет и успокоится. Ей деваться некуда, кому она нужна в сорок пять?»
Я читала эти строки, и мои руки тряслись. «Ксюше нужны деньги на роды». Значит, она беременна. Вот почему такая спешка. Он строит новую семью на руинах моей жизни, на деньгах от продажи дома моего деда. И его мать, которая всегда жаловалась на здоровье и просила денег на лекарства (которые я честно давала!), активно в этом участвует.
Я закрыла ноутбук. Ярость, холодная и острая, окончательно вытеснила боль. «Клуша», значит? «Никуда не денется»? Кому я нужна в сорок пять?
Я посмотрела на себя в зеркало. Да, я не двадцатипятилетняя красотка с силиконовыми губами. Но я не развалина. Я держу себя в форме, хожу в бассейн, слежу за кожей. Просто я делала это не для Instagram, а для себя. И для него. Для человека, который сейчас обсуждал со своей мамашей, как меня обобрать.
Я достала свой телефон и набрала номер.
— Алло, Виктор Павлович? Это Марина. Да, дочь Николая Ивановича. Мне срочно нужна ваша помощь. Юридическая. И... не совсем стандартная.
Виктор Павлович был старым другом моего отца, нотариусом с безупречной репутацией и хваткой бульдога. Он знал историю с дачей. Он тогда еще отговаривал меня переписывать её на мужа, но я была слепа от любви.
Встреча с нотариусом заняла два часа. Когда я вышла из его офиса, у меня в сумке лежал пакет документов и четкий план действий. Виктор Павлович объяснил, что в договоре дарения, который он сам и составлял пять лет назад, есть пункт об отмене дарения в случае угрозы утраты имущества. Этот пункт я тогда пропустила, подписывая бумаги со слезами умиления.
Но мне нужно было еще кое-что. Доказательства. Не для суда — для души. Чтобы, когда всё закончится, у меня не осталось ни капли жалости.
В четверг Олег позвонил и сказал, что задержится на совещании.
— Важный клиент, Мариш, будем до ночи сидеть. Не жди меня, ложись.
— Конечно, дорогой. Удачи, — проворковала я.
Как только я положила трубку, я вызвала такси. Я знала, где живет Ксения. Адрес был в той самой папке с документами — договор аренды квартиры, который оплачивал мой муж. Мой муж платил за квартиру любовницы. На мои, кстати, деньги тоже — мы складывались на общие расходы.
Такси привезло меня в новый жилой комплекс на окраине. Я поднялась на нужный этаж, сердце колотилось где-то в горле. Я не собиралась устраивать скандал. Мне нужно было просто увидеть. Убедиться.
Я стояла на лестничной площадке, прислушиваясь. Дверь была тонкой, от застройщика. Смех. Женский и мужской. Звон бокалов.
— Ну что, папочка, ты готов к новой жизни? — голос Ксении был капризным и требовательным.
— Готов, готов. Осталось пару дней. В пятницу сделка, в субботу деньги будут у меня. И мы улетим. Я уже билеты купил — через две недели мы в Барселоне.
— А что с ней?
— С Мариной? Оставлю ей квартиру. Пока. Потом разделим по суду. Она же гордая, сама уйдет, если надавить. Мама поможет создать невыносимые условия. Будет приходить каждый день, пилить, упрекать. Марина не выдержит и съедет к подруге или на съемную. А там уже и через суд выселить легче.
Я нажала на кнопку записи на диктофоне. Пять минут. Мне хватило пяти минут их разговора, чтобы записать всё: и схему вывода денег, и планы на Испанию, и грязные подробности того, как они с Анной Сергеевной обсуждали мою «никчемность».
Я спустилась вниз, села на скамейку у подъезда и глубоко вдохнула. Воздух пах дождем и мокрым асфальтом. Странно, но мне стало легко. Словно огромный нарыв, который мучил меня годами, наконец-то лопнул. Я больше не была жертвой. Я была охотником.
Дома я начала собирать вещи. Не свои — его. Я действовала методично. Чемоданы, коробки. Я не истерила, не рвала фотографии. Я просто вычищала свое пространство от заразы. К приходу Олега все его вещи были аккуратно сложены в прихожей. Но я не выставила их за дверь. Нет, это было бы слишком просто. Спектакль должен был быть сыгран до конца. Я спрятала чемоданы в кладовку.
Когда Олег вернулся в час ночи, от него пахло дорогими женскими духами, которые он пытался перебить запахом табака.
— Уф, устал как собака, — пожаловался он, снимая пиджак. — Клиент попался сложный.
— Бедняжка, — посочувствовала я, подавая ему ужин. — Поешь, тебе нужны силы. Завтра важный день.
Он посмотрел на меня с подозрением, но я улыбалась своей фирменной, немного усталой улыбкой заботливой жены.
— Да, завтра... Завтра всё решится, — пробормотал он, жадно накидываясь на котлеты.
— Именно, — тихо сказала я. — Всё решится.
Я налила ему чаю. В кармане моего халата лежал телефон с той самой записью. А на столе в кабинете нотариуса уже лежали документы, которые превращали его хитроумный план в тыкву. Но он об этом еще не знал.
Он доедал ужин, не подозревая, что это его последняя трапеза в этом доме. Я смотрела на него и думала: как странно, что человек, с которым ты делила постель двадцать лет, может стать таким чужим за одну ночь.
— Марин, ты чего такая молчаливая? — спросил он, вытирая рот салфеткой.
— Думаю, — ответила я.
— О чем?
— О том, что третья лишняя в семье — это действительно проблема. И эту проблему надо решать радикально.
Он поперхнулся чаем.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что завтра пятница, Олег. День больших перемен.
Он нервно рассмеялся.
— Ты загадками говоришь. Ложись спать, ты устала.
Я встала из-за стола.
— Ты прав. Мне действительно нужно выспаться. Завтра будет долгий день.
Пятница началась с солнечного утра, которое совершенно не соответствовало мрачности предстоящих событий. Олег был на взводе. Он нервно поправлял галстук перед зеркалом, руки у него слегка дрожали.
— Мариш, ты помнишь, да? Сегодня в два часа у нотариуса. Покупатели будут там. Тебе нужно только подписать согласие на сделку. Это формальность.
— Конечно, милый. Я буду, — ответила я, попивая кофе. Я была спокойна, как сфинкс.
Он уехал раньше, сославшись на дела в офисе. Я знала, что он поехал к Ксении — праздновать победу заранее. Ну что ж, пусть порадуется последние часы.
В час дня я надела свое лучшее платье — строгое, темно-синее, которое Олег всегда называл «учительским», но которое сидело на мне идеально. Сделала укладку. Нанесла красную помаду — цвет войны. Посмотрела на себя в зеркало. Да, я выгляжу на все сто. Не как жертва. Как королева, идущая на казнь изменников.
В офисе нотариуса собралась вся честная компания. Олег, сияющий, как медный таз. Покупатель — какой-то тучный мужчина с золотой цепью толщиной с палец. И... сюрприз... Анна Сергеевна. Свекровь сидела в углу, поджав губы, и при виде меня скривилась, будто съела лимон.
— А мама зачем здесь? — спросила я, входя в кабинет.
— Ну как же, Марина, — сладко пропел Олег, подскакивая ко мне. — Это же семейное дело. Мама волнуется, хочет поддержать.
— Как трогательно, — сказала я. Анна Сергеевна кивнула мне с каменным лицом.
Я села за стол напротив мужа. Нотариус (не мой Виктор Павлович, а тот, которого выбрал Олег) разложил бумаги. Молодой, самоуверенный, явно не ожидавший подвоха.
— Итак, договор купли-продажи земельного участка с жилым домом в деревне Сосновка... Собственник — Олег Игоревич Петров... Требуется нотариальное согласие супруги... Марина Николаевна, ваш паспорт, пожалуйста.
В кабинете повисла тишина. Слышно было только, как тикают настенные часы. Олег смотрел на меня с нетерпением, его мать — с жадностью. Покупатель скучающе ковырялся в телефоне.
Я медленно открыла сумочку. Достала паспорт. Положила его на стол. Олег выдохнул с облегчением.
— Но прежде чем мы подпишем, — громко и четко сказала я, — я хочу уточнить один нюанс.
— Какой еще нюанс, Марина? — нервно дернулся Олег. — Мы всё обсудили. Деньги пойдут в бизнес, потом купим квартиру побольше, может, даже дом за городом...
— В бизнес? — переспросила я. — Или на оплату родов Ксении в Испании?
Лицо Олега побелело мгновенно. Анна Сергеевна ахнула и схватилась за сердце (актерская школа у них была семейная). Покупатель поднял голову от телефона, явно заинтересовавшись.
— Ты... ты о чем? Какая Ксения? Марин, ты перегрелась? — забормотал Олег, пытаясь улыбнуться, но улыбка вышла кривой и жалкой.
— О той самой Ксении, с которой ты разговаривал в три часа ночи во вторник. О той, с которой ты живешь в съемной квартире на Лесной, 15. О той, ради которой ты и твоя мать решили оставить меня ни с чем.
Я достала из сумки телефон и включила запись. Громкость была на максимуме.
В тишине кабинета раздался голос Олега: «Она ничего не подозревает. Спит, как убитая. Знаешь, я смотрю на нее и понимаю: она мне чужая. Просто мебель. Привычка...»
А затем голос Анны Сергеевны: «Марина — клуша, она дальше своего носа не видит... Марина всегда была нам не ровня. Третья лишняя...»
Олег вскочил, пытаясь выхватить телефон, но я убрала его.
— Сядь! — рявкнула я так, что он действительно сел. — Сделки не будет.
— Ты не можешь! — взвизгнула свекровь, забыв про больное сердце. — Дом записан на Олега! Он собственник!
— Был, — спокойно ответила я.
В этот момент дверь кабинета открылась, и вошел Виктор Павлович, мой нотариус, с толстой папкой документов.
— Добрый день, господа, — он положил на стол папку. — Олег Игоревич, вы, видимо, забыли про пункт 4.2 в том договоре дарения, который Марина Николаевна подписала пять лет назад. Там было условие о возможности отмены дарения в случае, если одаряемый совершит покушение на жизнь дарителя... или, — он сделал паузу, — в случае существенного изменения обстоятельств, угрожающих утратой дара, имеющего для дарителя большую неимущественную ценность.
— Какое покушение?! Вы бредите! — заорал Олег, багровея.
— А мы не про покушение, — улыбнулся Виктор Павлович. — Мы про мошенничество и введение в заблуждение. У нас есть доказательства, что вы ввели супругу в заблуждение при сделке, скрыли истинные намерения, а сейчас планируете вывести активы из семьи с целью оставить законную супругу без средств к существованию. И самое главное... Марина Николаевна вчера подала иск о признании сделки дарения недействительной и наложении ареста на имущество. Вот определение суда. — Он выложил на стол печатный документ с синей печатью. — Наложено обременение. Продать этот дом вы не можете. Никому. Ни сейчас, ни в ближайшие полгода, пока идет разбирательство.
Тучный покупатель встал, шумно отодвинув стул.
— Я так понял, ловить тут нечего. Олег, ты говорил, документы чистые. А тут какой-то цирк. Разбирайтесь сами со своими семейными делами. Я свободен.
Он вышел, хлопнув дверью.
Олег сидел, обхватив голову руками. Анна Сергеевна смотрела на меня с неприкрытой ненавистью, но молчала.
— Ты... ты всё разрушила! — прошипел муж. — Ты хоть понимаешь, сколько я должен людям? Я взял аванс под эту продажу! Пятьсот тысяч! Мне голову оторвут!
— Это твои проблемы, дорогой, — я встала. — И проблемы твоей новой семьи. Кстати, твои чемоданы стоят в подъезде нашего дома. Ключи от моей квартиры оставь на столе.
— Твоей квартиры? — усмехнулся он злобно. — Она куплена в браке! Я имею право на половину!
— Имел бы, — кивнула я. — Если бы твоя мать пять лет назад не настояла на брачном контракте, чтобы «обезопасить сына от провинциалки». Помнишь? Всё, что записано на имя супруга, является его личной собственностью. Квартира на мне. Машина на мне. А на тебе, Олег, только дача, которая теперь под арестом, и долги. И беременная любовница. Поздравляю с новой жизнью.
Я посмотрела на Анну Сергеевну.
— А вы, дорогая мама, больше не приходите. Пирогов не будет. «Лишняя» уходит из вашей замечательной семьи. Точнее, выгоняет вас из своей жизни. Навсегда.
Я вышла из кабинета под гробовое молчание. На улице светило солнце, и впервые за неделю оно грело меня по-настоящему.
Телефон пискнул. Сообщение от Олега: «Мариш, давай поговорим. Это всё ошибка. Я запутался. Прости. Я люблю тебя».
Я нажала «Заблокировать». Затем открыла контакт «Свекровь» и сделала то же самое.
Я была одна. У меня впереди был сложный развод, суды и, возможно, долгие вечера в пустой квартире. Но я не чувствовала себя одинокой. Я чувствовала себя свободной.
Я больше не была третьей лишней. Я стала первой и единственной главной героиней своей собственной жизни.
И знаете что? Мне эта роль чертовски нравилась.
