Дверь роддома открылась, и на крыльцо вышла медсестра с драгоценным свертком.
— Петров Иван Дмитриевич! — торжественно объявила она. — Три восемьсот, пятьдесят два сантиметра! Принимайте!
Дима, мой муж, стоял с букетом роз, нервно поправляя галстук. Рядом возвышалась Лариса Андреевна, его мама. Она была в норковой шубе (несмотря на апрель) и с высокой прической, которая делала её похожей на строгую учительницу сольфеджио.
Медсестра откинула кружевной уголок одеяла.
Мир замер, птицы перестали петь, Дима перестал дышать, Лариса Андреевна поперхнулась воздухом.
Там, в белоснежных кружевах, спал Ванечка.
Он был прекрасен. Нос пуговкой, щеки как персики и… голова.
На макушке моего сына сиял, переливаясь на солнце, густой, огненно-рыжий пушок. Не золотистый, не русый, а конкретно рыжий, цвета спелого апельсина.
Я стояла рядом, уставшая, счастливая, и улыбалась, знала что он рыжий. Я видела его час назад и я его уже обожала, а вот родственники были в шоке.
Рыжий внук: шок и трепет
Лариса Андреевна достала очки из сумочки, накинула их на нос. Наклонилась к внуку.
— Катенька… — голос свекрови дрожал. — Это что?
— Это ваш внук, Лариса Андреевна, Ванечка.
— Я вижу, что Ванечка. Но почему он… ржавый?
— Рыжий, — поправила я. — Солнечный.
— В нашем роду рыжих не было! — отчеканила Лариса Андреевна тоном прокурора, зачитывающего приговор. — Никогда! Мы брюнеты в десятом поколении! Дима чёрный как смоль. Его отец, Иван Петрович, царствие небесное, был жгучим брюнетом, я шатенка, Катя ты русая. Откуда этот…?
Дима вышел из ступора, посмотрел на меня, потом на сына.
— Мам, ну… может, это пушок? Родовой? Перерастёт?
— Рыжий не перерастет! — отрезала мать.
— Это пигмент! Я читала! Катя, признавайся: был у тебя в роду… рыжий? Прадед?
Она посмотрела на меня так, будто я не родила, а украла.
— Нет, Лариса Андреевна, — вздохнула я.
— Рыжих не было, только кот.
— Не смешно, Катя! — Свекровь поджала губы. — Это вопрос чистоты крови! В нашей породе таких сбоев не бывает!
Тест ДНК?
Домой мы ехали в тишине. Ванечка спал, не подозревая, что его цвет волос уже стал причиной семейного кризиса.
Лариса Андреевна ходила вокруг кроватки, как акула вокруг шлюпки. Она всматривалась в черты лица внука, ища «чужеродные элементы».
— Нос не наш, — бубнила она. — У Димы греческий профиль, а тут кнопка. Уши… ну, уши вроде прижаты, но цвет! Дима, ты посмотри, как он на солнце горит! Это же пожарная машина!
Дима, который сначала смеялся, начал напрягаться. Вода камень точит, а мама точила Диму профессионально.
Вечером, когда мы укладывали Ванечку, Дима вдруг спросил:
— Кать… А правда… Откуда?
— Что откуда?
— Ну, рыжий. У твоих родителей волосы русые. У моих черные, генетика же… Рецессивный ген, все дела… Но чтобы такой яркий?
Я посмотрела на мужа. Он был жгучий брюнет, красивый, смуглый. Очень гордился своей «благородной мастью», про которую ему с детства твердила мама. «Мы, Петровы, порода видная!».
— Дим, ты что, сомневаешься? — тихо спросила я.
— Да нет, конечно! — он поспешно обнял меня. — Просто мама… Она весь мозг выела, говорит надо тест ДНК сделать. Чтобы, так сказать, закрыть гештальт. И чтобы она успокоилась.
— Тест стоит пятнадцать тысяч, Дима. У нас ипотека. И памперсы улетают по пачке в день, я лучше эти деньги на массаж Ванечке потрачу. Или на коляску новую.
— Мама даст денег, — буркнул Дима. — Она уже сказала.
— Ах, мама даст… — Я почувствовала обиду. — Значит, вы с мамой уже всё решили? Проверить меня на вшивость?
— Кать, ну не начинай, просто чтобы она отстала. Ты же знаешь она теперь будет каждый день приходить и искать веснушки.
— Пусть ищет, — сказала я. — А тест я делать не буду из принципа. Я знаю, от кого родила и ты знаешь. А если твоей маме нужен документ с печатью, чтобы любить внука, это её проблемы.
Я выключила свет. Ванечка засопел. Рыжий лучик в темном царстве брюнетов.
Тайна Кукуево: альбом из прошлого
На следующий день Лариса Андреевна пришла с утра. С тонометром и новой теорией.
— Катя, я тут подумала, может это мутация? — заявила она, меряя давление.
— Экология сейчас плохая, ты витамины пила?
— Пила, Лариса Андреевна.
— Вот! Химия! Наелась химии, вот пигмент и сбился, надо к генетику идти. Пусть проверяют, вдруг это… болезнь какая?
— Рыжий цвет — это не болезнь, — я старалась сохранять спокойствие.
— Кому как, — фыркнула свекровь. — В нашем роду клоунов не было. Иван Петрович, дед его, был мужчиной серьезным, статным и черноволосым. Ни одного седого волоса не было, представляешь? Порода!
И тут меня осенило.
Свёкр Иван Петрович, я его почти не застала, его не стало через год после нашей свадьбы. Но я помнила его по фотографиям.
На всех фото в паспорте, на доске почета, в семейном альбоме он был жгучим брюнетом или в кепке.
Но еще я помнила, что он был весёлым дядькой. Любил гармонь, частушки и шутки-прибаутки. Как-то не вязался этот образ с чопорной Ларисой Андреевной и её «аристократизмом».
— Лариса Андреевна, — сказала я. — А у Ивана Петровича родственники остались?
— Сестра Валентина в деревне живет, в Кукуево. Мы не общаемся, она женщина простая, грубая, не нашего круга.
— А я бы съездила, — задумчиво сказала я. — Меда бы купить. Говорят, там пасека хорошая.
— За медом? В такую даль? — удивилась свекровь. — Ну поезжай, только Ванечку не тащи. Я посижу, буду приучать его к классической музыке, может, хоть вкус разовьется, раз внешность подкачала.
В субботу я оставила «Лисёнка» (как я его мысленно называла) на Диму и поехала в Кукуево.
Тётя Валя оказалась женщиной колоритной: громкая, румяная, в цветастом халате.
— О, племянница! — обрадовалась она. — Заходи! Чай пить будем с вареньем!
Мы пили чай, я смотрела на тётю Валю. Она была седая, но брови у неё были рыжеватые и веснушки на руках.
— Тётя Валя, — спросила я осторожно. — А Иван Петрович, брат ваш… Он каким был в детстве?
— Ванька-то? — Тётя Валя рассмеялась. — Да как огонь был! Рыжий, конопатый! Мы его «Подсолнухом» звали!
У меня внутри все запело.
— Рыжий?! Но на фото он брюнет!
— Так это Ларка! — махнула рукой тётка. — Жена его, змея подколодная. Она ж городская была, фифа, стыдилась его. Говорила: «Не солидно начальнику цеха рыжим ходить». Вот и заставила краситься. Он, бедолага, лет тридцать басмой мазался. И кепку носил, когда корни отрастали. Стеснялся жутко, но Ларку любил. Подкаблучник был, царствие небесное.
— А фото есть? Детские? Или юношеские? До… покраски?
— А то! Целый альбом! Сейчас достану.
Она полезла в комод и достала старый, бархатный альбом с пожелтевшими страницами.
Стыдная правда: басма и любовь
Я вернулась домой к вечеру. С трехлитровой банкой меда и альбомом под мышкой.
Лариса Андреевна и Дима сидели на кухне. Ванечка спал в коляске.
— Ну как, съездила? — спросила свекровь, поджимая губы. — Мед-то хоть настоящий? Не сахарный?
— Настоящий, Лариса Андреевна. Как и всё в этой жизни.
Я положила альбом на стол.
— Что это? — насторожилась она.
— История рода, — сказала я. — Дима, иди сюда, смотри.
Я открыла альбом.
Первая страница, чёрно-белые фото.
Мальчишка с вихрами, веснушками на весь нос и ушами-лопухами. Улыбка до ушей.
— Узнаете? — спросила я.
— Папа? — Дима наклонился. — Похож… Но какой-то светлый.
— Это черно-белое, — сказала я. — А вот цветное. Редкость для 1975 года. Тётя Валя сказала, друг увлекался слайдами.
Я перелистнула страницу.
С фото на нас смотрел молодой парень. Он стоял на фоне берез, держал гармонь. На нём была рубаха в клетку.
А волосы…
Волосы у него были того самого, неповторимого, апельсиново-медного цвета, как у нашего Ванечки, один в один и веснушки, золотая россыпь на носу.
В кухне повисла тишина. Слышно было как сопит в коляске маленький наследник «породы».
Дима смотрел на фото, потом на сына, снова на фото.
Глаза у него округлились.
— Мам… — прошептал он. — Это папа?!
Лариса Андреевна сидела красная, как помидор. Она пыталась найти слова, но слова застряли где-то в районе норкового воротника (который она сняла, но ментально он был на ней).
— Это… — пролепетала она. — Это свет так упал! Пленка плохая! Советская!
— Мам, — Дима начал улыбаться широко, во весь рот. — Какой свет? Это же Ванечка, только взрослый!
— Ну ладно! — Свекровь вдруг сдулась. Плечи опустились. Аристократизм испарился. — Ну рыжий был! Ну и что?!
— А почему он потом черным стал? — спросил Дима, уже не сдерживая смех.
Лариса Андреевна вздохнула. Тяжело, как паровоз.
— Да потому что я ему сказала! — выпалила она. — Я же молодая была, глупая! Мне казалось, рыжий — это несерьезно! Деревенщина! А он начальником стал! Я ему говорю: «Ваня, надо соответствовать!». Купила басму Иранскую, сказала: «Красься!». Он и красился. Каждые две недели в ванной запирался, чтобы никто не видел. Стеснялся жутко, но меня любил и не хотел расстраивать.
— Тридцать лет?! — Дима схватился за голову. — Папа красил волосы басмой тридцать лет?! Мой суровый папа-брюнет?!
— Ну да! — Лариса Андреевна чуть не плакала. — Я хотела, чтобы у нас порода была! Благородная! Черная масть! А вы… эх! Раскопали!
Дима хохотал. Он смеялся до слез, хлопая ладонью по столу.
— Ой, не могу! Басма! Аристократы из Кукуево! Мам, ты лучшая!
Золотой фонд нации: внук — эксклюзив
Дима подошел к коляске, взял спящего Ванечку на руки.
Малыш открыл глаза – синие, как у бабушки, и умные, как у деда.
— Ну что, «аристократ»? — сказал Дима, целуя рыжую макушку. — Ты у нас, оказывается, в деда.
Он повернулся к матери.
— Мам, смотри, красиво же, ярко.
Лариса Андреевна посмотрела на внука.
Теперь, когда тайна была раскрыта, она вдруг увидела в этом рыжем комочке своего Ваню. Того самого, с гармошкой, которого она полюбила сорок лет назад, до того как придумала себе образ «леди».
— Ну… — шмыгнула она носом. — Глаза-то мои: синие, умные.
— Конечно, ваши, Лариса Андреевна, — улыбнулась я, наливая ей чаю. — И характер ваш, командирский. Вон как орёт, когда есть хочет. Сразу видно начальник растет.
— Ну, начальник — это хорошо, — свекровь приосанилась. — Только надо ему кепочку купить, от солнца, а то веснушки полезут.
— Пусть лезут, — сказал Дима. — Веснушки — это к деньгам, папа говорил
— Папа твой много чего говорил… — проворчала Лариса Андреевна, но уже без злобы. Она взяла Ванечку на руки. — Иди ко мне, Лисёнок. Будем слушать Чайковского, рыжим тоже полезно.
Тема ДНК была закрыта навсегда. И 15 тысяч мы потратили на коляску-трость (оранжевую, в тон прическе).
Лариса Андреевна не просто смирилась. Она переобулась в воздухе с грацией опытного политика.
Теперь она гуляет с коляской и гордо заявляет соседкам:
— Мой внук — эксклюзив! Золотой фонд нации! В наше время одни брюнеты да лысые, а у нас — Солнце! В деда пошел, в Ивана Петровича. Он у нас тоже был… яркой личностью. До того как поседел от работы на благо страны.
Про басму она, конечно, молчит, это наша маленькая семейная тайна.
А Ванечке уже полгода, волосы стали ещё ярче и гуще. Он ползает по ковру.
Дима вчера стоял у зеркала, рассматривал свою черную шевелюру.
— Кать, — спросил он задумчиво. — А вдруг я тоже с возрастом… порыжею? Краска генетическая проступит?
— Нет милый, ты брюнет в маму.
— Ну и ладно.
И мы засмеялись.
Потому что быть собой – это и есть самая лучшая порода. И никакая краска не закрасит настоящую любовь. Даже если она рыжая, конопатая и играет на гармошке.
Ну а теперь ваша очередь девочки, признавайтесь: у кого дети родились «не в ту масть»? Чьи свекрови искали подвох в цвете глаз или форме ушей? И какие скелеты в шкафу (или банки с краской) вы находили у идеальных родственников?
Пишите в комментариях! И не бойтесь рыжих, они приносят счастье и экономят электричество – светятся сами! Жду вас…