Поминки по Анне Петровне напоминали плохо срежиссированный спектакль, где каждый актер переигрывал, но свято верил в свою гениальность. В большой трехкомнатной «сталинке» на Кутузовском, где воздух застыл смесью запахов корвалола, воска и несвежих салатов, собралась «ближняя» родня.
Я, Лена, сидела на жестком приставном стуле в самом углу гостиной. Моя роль в этой семье всегда была ролью тени. «Принеси», «подай», «не мешай», «уйди». Я смотрела на свои руки, сцепленные на коленях. Кожа на пальцах шелушилась от хлорки — последние три месяца я практически не вылезала из уборки, стирки простыней и мытья полов. Бабушка уходила тяжело, и санитарки из меня не вышло бы, если бы не любовь к этой старой, строгой женщине.
В центре стола, развалившись в бабушкином любимом вольтеровском кресле (на которое мне даже дышать запрещалось в детстве), восседал Кирилл. Мой кузен. «Золотой мальчик», надежда клана Гордеевых. Ему было двадцать пять, он был красив той порочной, ленивой красотой, которая дается людям, никогда не знавшим тяжелого труда.
— Душно здесь, — громко заявил Кирилл, расстегивая верхнюю пуговицу черной рубашки. — Стены давят. Этот «совок» надо выжигать каленым железом.
Его мать, моя тетя Света, тут же засуетилась. Несмотря на черную траурную повязку, она выглядела торжествующей. В её глазах, опухших от показательных слез, светился калькулятор. Она уже мысленно пересчитывала квадратные метры в доллары.
— Потерпи, сынок, — елейным голосом пропела она, подкладывая ему лучший кусок буженины. — Теперь ты здесь хозяин. Сделаешь ремонт под себя. Лофт сделаешь, или как это сейчас модно? Стены снесем, объединим кухню с залом. Будет студия, как в Нью-Йорке.
Меня передернуло. Я вспомнила, как неделю назад, когда бабушка в бреду звала Кирилла, Света по телефону ответила мне: «Лена, не истери. У Кирюши важная встреча, он не может ехать к умирающей старухе через весь город по пробкам. Дай ей таблетку и не звони больше».
Кирилл тогда так и не приехал. Он появился только сегодня, когда тело уже предали земле.
— Да, ма, я уже прикинул, — Кирилл обвел комнату хозяйским взглядом, задержавшись на мне. — Библиотеку эту пыльную — на помойку. Сервант этот убогий — туда же. Ленка, ты чего сидишь как истукан? Чай неси гостям. И торт режь. Чего ждем?
Я медленно подняла голову. Внутри что-то дрогнуло. Раньше я бы вскочила. Я бы побежала. Но сегодня, глядя на пустой стул, где еще недавно сидела живая бабушка, я почувствовала странное оцепенение.
— Чайник на кухне, Кирилл, — тихо сказала я. — У тебя есть ноги.
В комнате повисла тишина. Света замерла с вилкой у рта. Кирилл вытаращил глаза, словно говорящая мебель вдруг подала голос.
— Чего? — переспросил он, багровея. — Ты не охренела, сиротка? Ты в чьем доме находишься?
— В доме моей бабушки, — ответила я, не отводя взгляда.
— В моем доме! — рявкнул он, ударив кулаком по столу так, что звякнули рюмки. — Бабка всегда говорила: «Всё Кириллу». Я — продолжатель фамилии! А ты кто? Смирнова. Приживалка. Мать твоя, царствие ей небесное, тоже неудачницей была, и ты такая же. Живешь тут из милости.
— Кирюша, успокойся, — вмешалась Света, бросив на меня уничтожающий взгляд. — Лене просто горе разум помутило. Она не понимает, что говорит. Леночка, мы не звери. Ты можешь пожить тут еще пару недель, пока мы документы оформим. Вещи свои соберешь спокойно. Комнатку подыщешь. Мы даже поможем с переездом... коробки дадим.
Их уверенность была монолитной. Непробиваемой. В нашей семье существовал культ Кирилла. Все лучшее — ему. Первая клубника с дачи — Кирюше. Деньги с продажи гаража деда — Кирюше на машину (которую он разбил через месяц). Мне доставались обноски и обязанности.
Я встала и молча вышла на кухню. Там, среди грязной посуды, я прижалась лбом к холодному стеклу. Мне не нужна была их квартира. Мне нужно было, чтобы они хоть раз вспомнили, что бабушка была живым человеком, а не набором квадратных метров.
День оглашения завещания наступил через сорок дней. Это был серый, дождливый вторник.
Мы сидели в кабинете нотариуса Игоря Львовича, старого друга моего деда. Это был сухопарый, строгий мужчина с пронзительным взглядом. Света пришла в норке, хотя на улице было +10, Кирилл — в модном пальто. Я — в своей старой куртке.
— Приступим, — сухо сказал нотариус, доставая запечатанный конверт.
Света нервно постукивала наманикюренными пальцами по столу.
— Игорь Львович, давайте без лишних церемоний. Мы знаем, что там. Просто дайте бумаги на подпись, Кириллу нужно бежать.
Нотариус поверх очков посмотрел на Светлану Петровну.
— Процедура есть процедура. Завещание было составлено Анной Петровной за три месяца до смерти. Я лично удостоверял её дееспособность.
Он начал читать. Юридические термины, адреса, цифры. Кирилл зевал, листая ленту в Инстаграме.
«...из принадлежащего мне имущества: квартиру по адресу..., дачный участок в СНТ "Березка", а также денежные вклады в Сбербанке, я завещаю...»
Света подалась вперед, готовясь принять дар.
«...завещаю своей внучке, Смирновой Елене Андреевне».
Звук упавшего телефона Кирилла прозвучал как выстрел.
Тишина. Секунда, две, три.
— Что? — голос Светы сорвался на визг. — Кому? Вы что там бормочете? Какая Елена? Там Кирилл должен быть! Гордеев Кирилл! Это ошибка! Опечатка!
— Это не опечатка, — ледяным тоном ответил нотариус. — Это воля покойной.
Света вскочила, опрокинув стул. Лицо её пошло красными пятнами.
— Это подлог! Эта девка... — она ткнула в меня пальцем, — она её подговорила! Она её опоила! Мать была не в себе! Она не могла оставить квартиру этой... мыши, а родного внука, мужчину, оставить ни с чем!
Кирилл медленно поднялся. Он был страшен. Вся его лощеная красота слетела, обнажив звериный оскал.
— Ты... — он шагнул ко мне. — Ты что сделала, тварь? Ты как бабку обработала? Угрожала ей? Била её?
— Сядьте! — рявкнул нотариус, и в его голосе прозвучали командирские нотки. — Или я вызываю охрану. Анна Петровна предвидела этот цирк. К завещанию приложена справка от психиатра, сделанная в день подписания. И видеозапись её волеизъявления. Хотите посмотреть?
Он развернул монитор ноутбука. На экране появилась бабушка. Она сидела в том самом кресле, худая, бледная, но с ясными, строгими глазами.
«Я, Гордеева Анна Петровна, находясь в здравом уме, завещаю всё своей внучке Лене. Потому что только она была со мной, когда мне было больно. Потому что только она не ждала моей смерти. А дочери моей, Светлане, и внуку Кириллу я не оставляю ничего. Они получили достаточно моей любви и денег при жизни, но так и не научились быть людьми. Пусть учатся сейчас».
Видео закончилось.
Света стояла, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Кирилл смотрел на погасший экран с ненавистью.
— Мы это так не оставим, — прошипела тетя. — Мы засудим тебя, дрянь. Ты эту квартиру не увидишь. Я тебя в порошок сотру. Ты проклянешь тот день, когда родилась.
Они вылетели из кабинета, хлопнув дверью так, что со стены упал календарь.
Нотариус вздохнул и посмотрел на меня с сочувствием.
— Крепись, Лена. Это только начало. Война будет долгой.
Игорь Львович оказался прав. Это была не просто ссора, это была война на уничтожение.
Первые дни я боялась выходить из квартиры. Я сменила замки в тот же вечер, потратив последние сбережения на дорогую, надежную дверь. И не зря.
Уже на следующее утро в дверь начали ломиться.
— Открывай, сука! — орал Кирилл, пиная металл ногами. — Это моя хата! Я здесь прописан! (Он врал, бабушка выписала его еще пять лет назад, когда он набрал микрозаймов).
Я стояла в коридоре, прижав к груди кота Маркиза, и тряслась. Я вызывала полицию. Наряд приезжал, Кирилл сбегал до их появления, но через час возвращался.
Они действовали грязно. Изощренно.
Через неделю на двери красной краской появилась надпись: «Здесь живет воровка». Весь подъезд косился на меня. Соседки, которые еще вчера здоровались, теперь поджимали губы и отворачивались. Света, оказывается, провела «разъяснительную работу», рассказав всем, что я обманом заставила выжившую из ума бабушку переписать метры, оставив бедного мальчика Кирилла на улице.
«Бедный мальчик» тем временем проколол шины на велосипеде, который стоял у меня в тамбуре, и залил клеем замочную скважину. Мне пришлось вызывать МЧС, чтобы попасть домой.
Но самое страшное началось, когда Света решила ударить по моей работе.
Я работала библиотекарем в районном культурном центре. Работа скромная, но я её любила. Однажды меня вызвала заведующая. Она выглядела смущенной.
— Леночка, тут к нам приходила твоя тетя... Светлана Петровна. Устроила скандал. Написала жалобу, что ты... кхм... воруешь книги. И что у тебя проблемы с психикой.
— Вы же знаете, что это ложь, — тихо сказала я, чувствуя, как горят щеки.
— Знаю, Лена. Но она грозится пойти в Департамент культуры. Она кричала так, что дети в читальном зале испугались. Лена, мне не нужны проблемы. Может, ты возьмешь отпуск? За свой счет? Пока у вас там всё не утрясется.
Меня вежливо «попросили». Я шла домой, глотая злые слезы. Мир вокруг рушился. Я осталась одна против стаи волков.
Дома, чтобы не сойти с ума от страха и отчаяния, я начала разбирать бабушкины антресоли. Мне нужно было занять руки. Среди старых елочных игрушек и перевязанных бечевкой пачек газет я нашла коробку из-под обуви. Тяжелую.
Внутри лежали не деньги. Там были дневники. Десятки общих тетрадей, исписанных бабушкиным почерком. Она вела их всю жизнь.
Я открыла последнюю тетрадь, датированную прошлым годом.
«15 октября. Приходила Света. Опять просила денег. Сказала, что Кириллу нужно откупиться от полиции — сбил кого-то на самокате. Я дала 50 тысяч, все, что было отложено на зубы. Света даже спасибо не сказала, схватила конверт и убежала. А у меня давление 180. Позвонила Лене. Девочка примчалась через час, привезла лекарства, сделала укол. Сидела со мной до утра, держала за руку. Господи, за что мне такое счастье — Лена? И за что такое наказание — Света?»
«20 декабря. Слышала, как Кирилл разговаривал с кем-то по телефону в коридоре. Говорил: "Когда уже эта карга сдохнет? Мне бабки нужны, хату продам, долги закрою". У меня сердце замерло. Он ждет моей смерти. Он уже продал меня. Завтра же позвоню Игорю, нотариусу».
Я читала и плакала. Я не знала всего этого. Бабушка берегла меня, не рассказывала о подлости Кирилла. Она молча несла свой крест, но в конце решила разрубить этот узел.
Внезапно в дверь позвонили. Настойчиво, но не агрессивно.
Я посмотрела в глазок. На площадке стоял незнакомый мужчина лет тридцати, в простом свитере и джинсах. Не похож на дружков Кирилла.
— Кто там? — спросила я через дверь.
— Елена Андреевна? Меня зовут Павел. Я сосед снизу. Вы меня заливаете.
Я открыла. У меня сухо!
— У меня сухо, — начала я, но Павел быстро шагнул в квартиру и захлопнул дверь.
Я отпрянула, схватив зонтик как оружие.
— Тихо-тихо! — он поднял руки. — Я не сосед. Я частный детектив. Меня нанял Игорь Львович, ваш нотариус.
— Зачем?
— Он подозревал, что ваши родственники перейдут черту. И оказался прав. Я наблюдал за подъездом. Видел, кто клеем замок залил. Видел, кто надписи писал. У меня все на видео записано.
Я опустила зонтик. Ноги подкосились.
— Вы... вы свидетель?
— Я больше чем свидетель. Я ваша страховка. Игорь Львович сказал, что они подали в суд. Хотят признать завещание недействительным и доказать, что вы «недостойный наследник». Якобы вы довели бабушку. Заседание через неделю. Вам нужен адвокат?
— У меня нет денег на адвоката, — горько усмехнулась я.
— У вас есть наследство. Игорь Львович готов вести дело в долг, под залог будущей победы. Он любил вашего деда, они вместе воевали. Он не даст в обиду внучку друга.
В этот вечер мы с Павлом и Игорем Львовичем (по громкой связи) разработали план обороны. Я узнала, что Кирилл по уши в долгах перед не очень хорошими людьми. Что квартира для него — вопрос жизни и смерти, в прямом смысле. Именно поэтому они так давят. Им плевать на память, им нужны деньги. Срочно.
Эта информация стала моим щитом. И моим мечом.
День суда стал кульминацией этого кошмара. Тетя Света подготовилась основательно. Она наняла адвоката — скользкого типа с бегающими глазами, который славился умением выигрывать грязные дела.
В коридоре суда Кирилл прошел мимо меня, специально задев плечом.
— Готовься паковать вещи, бомжиха, — прошептал он. От него пахло перегаром и дорогим одеколоном — жуткая смесь.
Судья, уставшая женщина с высокой прической, начала заседание.
— Истец утверждает, что Анна Петровна Гордеева в момент составления завещания не отдавала отчет своим действиям, находясь под воздействием сильнодействующих препаратов и психологического давления со стороны ответчицы Смирновой.
Света выступала первой. Она рыдала. Натурально, с подвываниями.
— Ваша честь! Мама была святой женщиной, но к старости стала слаба головой. Эта... Лена воспользовалась этим! Она настраивала маму против любимого внука! Она не пускала нас в квартиру! Мы приносили маме продукты, а Лена их выбрасывала!
Затем они вызвали своего козырного свидетеля — бабу Клаву из соседнего подъезда. Старушка, божий одуванчик, зашамкала:
— Да-да, слышала я. Крики были. Лена эта на Анну Петровну орала: «Подписывай, старая ведьма!». И била её, наверное, грохот стоял.
Я сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Ложь была такой густой, что в ней можно было задохнуться.
Настала очередь моей защиты. Игорь Львович встал. Он был спокоен, как скала.
— Ваша честь, у нас есть ходатайство о приобщении к делу видеоматериалов.
— Каких материалов? — нахмурился адвокат Светы.
— Записей с камеры наблюдения, установленной в подъезде частным детективом, а также видеозаписи самого завещания. И... — он сделал паузу, — личных дневников покойной.
Когда судья зачитывала выдержки из дневника бабушки о том, как Кирилл желал ей смерти, в зале повисла гробовая тишина. Света побледнела, ее маска скорбящей дочери сползла.
— А теперь, — продолжил Игорь Львович, — касательно свидетеля Клавдии Ивановны. У нас есть запись разговора в подъезде, где Светлана Петровна передает гражданке деньги и инструктирует, что именно нужно говорить в суде.
Он включил запись на диктофоне. Голос Светы был четким и узнаваемым: «Скажешь, что Ленка её била. Пять тысяч сейчас, еще пять — после суда».
Баба Клава вжала голову в плечи:
— Бес попутал... пенсия маленькая...
Это был разгром. Судья смотрела на истцов с нескрываемым презрением.
— В иске отказать. Завещание признать действительным. А материалами о лжесвидетельстве займется прокуратура.
Мы вышли из зала победителями. Но Кирилл не собирался сдаваться. Он был загнан в угол.
Той же ночью я проснулась от странного звука. Скрежет металла. Кто-то ковырялся в замке. Новая дверь была надежной, но... я услышала звук работающей дрели.
Я вскочила, схватила телефон. Руки дрожали так, что я не могла попасть по экрану.
«112»... гудки...
— Полиция, ко мне ломают дверь!
В этот момент замок с треском поддался. Дверь распахнулась. В проеме стоял Кирилл. В руке у него была монтировка. Глаза безумные, зрачки расширены. Он был не пьян — он был под чем-то похуже.
— Где они?! — заорал он, врываясь в прихожую. — Где бабкины побрякушки? Где золото? Мне нужно отдать долг, сука, отдай золото!
Он замахнулся монтировкой и разбил зеркало в прихожей. Осколки брызнули во все стороны.
— Кирилл, стой! Полиция уже едет! — закричала я, отступая на кухню.
— Плевать! Я тебя убью, а потом найду! Ты украла мою жизнь!
Он бросился на меня. Я схватила со стола тяжелую чугунную сковородку — единственное оружие, которое было под рукой. Когда он замахнулся, я, зажмурившись, ударила наугад.
Удар пришелся ему в плечо. Он взвыл, выронил монтировку, но тут же сбил меня с ног. Я упала, ударившись головой о плитку. В глазах потемнело. Я чувствовала его руки на своей шее.
— Сдохни... — хрипел он.
Вдруг что-то тяжелое ударило Кирилла, и его хватка ослабла. Он обмяк и свалился на меня.
Над нами стоял Павел, тот самый детектив (и, как оказалось, настоящий сосед снизу, который просто не жил там раньше). В руках у него была бейсбольная бита.
— Я же говорил, что у меня хорошая слышимость, — тяжело дыша, сказал он, оттаскивая от меня бесчувственного кузена.
Полиция приехала через три минуты. Кирилла увезли в наручниках. На этот раз «мальчик» попал по-крупному: взлом, покушение на убийство, да еще и под наркотическим опьянением.
Света пыталась бегать по инстанциям, кричать о произволе, но когда всплыли записи с попыткой подкупа свидетелей, против нее тоже возбудили дело. Ей пришлось продать свою квартиру, чтобы нанять адвокатов сыну, но это помогло мало. Кирилл сел на пять лет.
Прошел год.
Я сидела на широком подоконнике в обновленной кухне. Ремонт мы делали вместе с Пашей. Да, тем самым «детективом». Как выяснилось, он действительно был соседом, просто работал в охране и любил порядок.
Мы не стали сносить стены. Мы просто очистили их от старой краски, и оказалось, что под слоями дешевых обоев скрывалась прекрасная кирпичная кладка. Квартира задышала.
Бабушкину библиотеку я сохранила. Вечерами я читала ее дневники, узнавая историю своей семьи, настоящую, без прикрас.
Родня исчезла из моей жизни. Света переехала в какой-то поселок в области, в комнату в общежитии. Я видела ее один раз издалека — сгорбленную, постаревшую женщину в дешевом пуховике. Мне не было ее жаль. Она сама выбрала свой путь, поставив алчность выше крови.
— Лен, чай готов, — Паша поставил передо мной дымящуюся чашку. — О чем задумалась?
— О наследстве, — улыбнулась я, беря его за руку. — Все думали, что наследство — это стены. А наследство — это право быть собой. И способность защищать то, что любишь.
Я посмотрела на портрет бабушки, который теперь висел на почетном месте. Мне показалось, что она едва заметно улыбается уголками губ.
Квартира перестала быть полем боя. Она стала домом. Моим домом.
