– Купите мне квартиру! – прозвучало в тишине гостиной, как выстрел. – Внуков, небось, хотите дождаться? А где я, по-вашему, семью заводить буду? В этой клетушке съёмной, где даже развернуться нельзя?
Сергей отложил газету, медленно снял очки. Его пальцы, привыкшие к точности токарного станка, слегка дрогнули. Он посмотрел на сына – высокого, холёного тридцатилетнего мужчину в дорогой куртке, которая стоила половины его месячной пенсии.
– Леша, это наши с матерью сбережения, – голос Сергея прозвучал глухо, будто из пустой бочки. – На чёрный день. Мы тебе уже дали всё, что могли. Живи сам, зарабатывай. Мы как-то справились. Ипотеку бери, как все.
– Живём один раз, – Алексей щёлкнул зажигалкой, закурил в комнате, не спрашивая разрешения. Дым кольцами поплыл к потолку, к той самой трещинке, которую Сергей всё собирался замазать. – Вам, отсталым, этого не понять. Сейчас время другое.
Алексей. Лёшка. Лёшенька. Единственный, поздний, вымоленный ребёнок. К двадцати годам он прошёл через три университета – менеджмент, юриспруденция, дизайн. Ничего не закончил. Деньги текли из родительского кошелька плавно и безостановочно, как вода из прорванной трубы.
– Работать на дядю? – фыркал Алексей, развалившись на диване. – Это для лузеров. Я создам свой бизнес. Вы сами потом спасибо скажете. Просто нужен стартовый капитал и время.
– Конечно, сынок, – кивала Анна. – Мы в тебя верим.
– Мам, сними мне отдельное жильё, – Алексей включал обезоруживающую улыбку, которую оттачивал перед зеркалом с подросткового возраста. – Неудобно вас беспокоить, когда поздно возвращаюсь. И с девушками… как-то не солидно приводить их сюда.
И они снимали. Сначала комнату в коммуналке, потом однокомнатную на окраине, потом – в приличном районе. Платили за курсы по трейдингу, за семинары по сетевому маркетингу, за закрытие кредиток, которые Алексей воспринимал как волшебные палочки, дарующие бесконечные блага. Сергей, проработавший на заводе тридцать лет мастером, начал брать сверхурочные. Анна, библиотекарь с сорокалетним стажем, устроилась расклейщицей объявлений по вечерам.
Но к тридцати годам Алексея источник стал мелеть. Однажды Сергей, глядя на осунувшееся лицо жены за кухонным столом, где они пили чай, сказал тихо, но твёрдо:
– Всё, Ань. Хватит. Он не просто на шее сидит. Он уже ноги свесил и требует, чтобы качали.
– Что ты такое говоришь про сына, – начала было Анна, но голос её сорвался. Она посмотрела на свои руки – руки библиотекаря, которые теперь вечно были обветренными и в царапинах от картонных коробок с листовками. – Хотя… ты прав. Он уже два года даже не притворяется, что ищет работу. Просто приходит, как по расписанию, за деньгами.
– Мечтали мы о домике в деревне, помнишь? – Сергей говорил, глядя в темноту за окном, где мигал свет фонаря. – Огородик, свои яблони. Чтоб пчёлы жужжали. На пенсию раньше уйти, пока силы есть. И сколько мы отложили за эти пять лет?
– Ничего, – прошептала Анна. В горле стоял ком. – Но он же был другим… таким целеустремлённым.
– Теперь он – наша обуза, – резко оборвал Сергей. – Я больше не дам ему ни копейки. Ты – как знаешь.
Анна кивнула. Но в глубине души, в том самом месте, где живёт материнское сердце, не умолкал голос: «Он несчастен. Он не нашел себя. Ему просто нужно помочь ещё чуть-чуть».
Так начался её подпольный фронт. Мужу она поддакивала, клеймила поведение сына, а тайком, крадучись, словно изменщица, передавала Алексею купюры, украденные из продуктовых денег, сэкономленные на своих скромных нуждах.
Через полгода Анна свалилась. Диагноз – истощение нервной системы, предынфарктное состояние. Врач, суровая женщина за пятьдесят, покачала головой:
– В ваши-то годы себя беречь надо. Сердце не железное. Следующий звонок – скорая, и уже, возможно, не успеем.
После больницы Сергей удалил анкету жены из агентства и продал свою старенькую, но исправную «Ладу», единственную их ценность кроме квартиры. На вырученные деньги и остатки сбережений они купили клочок земли в заброшенном садоводстве за городом. Там стоял полуразвалившийся сарай. Они стали его обживать. Сыну ничего не сказали.
Алексей, оставшись без привычного финансирования, проявил изобретательность. Через месяц после выписки матери он пришёл, когда отца не было дома, тот повез стройматериалы на участок.
– Мам, спасай, – Алексей был бледен, глаза бегали. – Влетел по полной. Кинули с одним дельцем. Теперь эти… требуют. Иначе плохо мне будет… ты меня понимаешь.
Анна сжала руки на коленях. На ней был старый халат, который она не решалась выбросить уже десять лет.
– Лёш, откуда у меня деньги? У нас все общее с отцом. Каждая копейка на счету. Может… может, работу найдёшь? Хоть какую нибудь?
– Работу? – он усмехнулся, но в усмешке не было уверенности, только паника. – Чтобы копейки считать? У меня планы грандиозные, мам! Ты просто не вникаешь.
– Мы уже не молоды, сынок, – тихо сказала Анна. – Хотим хоть к старости хоть что-то иметь.
– Да какая старость! – взорвался он, и его красивое лицо исказила гримаса страха и злости. – Меня закопают, если я не отдам! Будешь потом на кладбище ходить, реветь над холмиком! У тебя же бабушкины бриллианты есть! Отец, опять же, дарил. Серьги, кольца! Продай и помоги мне.
– Это же память о маме… – Анна ахнула, словно её ударили.
– Память или сын – выбирай, – холодно бросил Алексей. Он достал телефон, начал листать что-то, демонстративно отвернувшись.
В тот день он ушёл ни с чем. Но через неделю Анна, решив перебрать немногочисленные ценности, открыла старую шкатулку из-под конфет. Она была пуста. Даже бархатные ячейки, хранившие отпечатки украшений, казались теперь зияющими ранами.
Сын украл. Украл память Ани о матери, украл подарки мужа.
Она не сказала мужу. Сказать – означало окончательно признать, во что превратился их сын. Но тайное стало явным. Сергея с женой пригласили на юбилей коллеги и он попросил жену надеть серьги с сапфиром – подарок на двадцатипятилетие их свадьбы.
– Их… нет, – сглотнула Анна, глядя в тарелку с оливье. – Потерялись, наверное.
– Потерялись?!! – взревел Сергей. – Или их понесло по ветру в ближайший ломбард? Когда ты уже прозреешь, Аня? Он теперь не просто тунеядец, он – вор. И хорошо, если ворует только у нас.
– Не знаю… – прошептала она. – Не знаю, как это случилось.
– А я знаю, – сказал Сергей. – Мы сами его таким сделали.
Лишившись последней поддержки в лице матери, Алексей пустился во все тяжкие. Он исчерпал кредит доверия у всех приятелей, набрал микро займов под чудовищные проценты. Из съёмной квартиры его выгнали за долги. И тогда он вернулся. Не кающимся блудным сыном, а полноправным, как ему казалось, наследником.
– Прописка у меня здесь, – заявил он, переступая порог. – Значит, и доля есть. Не хотите жить вместе, квартиру покупайте. Однушку хотя бы.
– Денег нет, – ответил Сергей, не поднимаясь с табуретки, на которой чинил электрический чайник. – И не будет.
– Как это нет? – голос Алексея взвизгнул. – Вы же копите! Я же вижу, как себе отказываете во всём! На старость? Так я и есть ваша старость! Хотите, чтобы я о вас заботился? Платите за билет в достойную жизнь!
Сергей медленно повернулся. В его глазах горел гнев.
– Мы уже заплатили, Леша. За всю твою жизнь. Счёт закрыт.
– Ничего, ещё заплатите, – скривился сын. – На кого же вам ещё тратить? Не в могилу же с собой унесёте.
-Пошел вон, - вскочил Сергей, указывая сыну на выход.
Дверь захлопнулась. Анна разрыдалась, уткнувшись лицом в спинку кресла. Она обвиняла мужа в жестокости, в бессердечии. Как можно выгнать родную кровь? Сергей молчал. Он был непреклонен, как скала.
Втайне от мужа Аня продолжила встречаться с сыном. Она впускала его, когда Сергея не было, кормила, стирала его вещи, слушала жалобы. Сердце её было мячиком, который Алексей ловко отбивал то в стену жалости, то в стену вины.
– Отец меня не понимает, мам, – говорил Алексей, с аппетитом уплетая котлеты. – Он хочет сделать из меня такого же раба, как сам. День-деньской пахать за копейки.
– Отец нас всегда обеспечивал, Лёш, – робко возражала Анна, но её слова тонули в его уверенном монологе.
– Ну, он другого поколения. Слушай, мам, выручи на тысяч пяток? Очень надо. Отдам в пятницу, честное пионерское.
И вот однажды, когда он пришёл, Анна, как обычно, пошла на кухню греть еду. Алексей остался в комнате. Через приоткрытую дверь донёсся его голос, громкий, надменный, полный циничного веселья:
– Да ладно тебе париться! Деньги будут. Мать, мой безотказный банкомат. Сейчас её немного прижму, и всё будет. Пароль от их общего счёта она знает, я уверен. Уговорит старика, если прижать. Будет у нас своя хата, не хуже, чем у людей. Закажи роллы, а то я сыт по горло этой домашней стряпнёй. Представляешь, давишься её борщом, а мечтаешь о нормальной еде…
Анна замерла у плиты. Половник в её руке вдруг стал невыносимо тяжелым. Она услышала не просто слова. Она услышала правду, голую, уродливую. Всё, что она принимала за сыновью нежность, за сложный характер, за временные трудности – было спектаклем. Тщательно отрежиссированным представлением, где она играла роль доверчивой дуры.
Она не дала ему денег в тот день. Сказала, что плохо себя чувствует и Алексей ушёл, озадаченный и злой.
А потом началось его стремительное падение. Друзья перестали брать трубку. Мать всегда была не в настроении или занята.
Решив взять ситуацию штурмом, Алексей пришёл поздним вечером, рассчитывая застать родителей врасплох и изобразить голодного, замёрзшего сына.
Открыла мама. Но не та мама – мягкая, с вечно виноватыми глазами. Перед ним стояла строгая, худая женщина с собранными в тугой узел седыми волосами.
– Что тебе? – спросила она ровным, холодным голосом.
– Мам, это я, – Алексей попытался улыбнуться. – Пустишь погреться? Голодный, как собака.
– Судя по твоим разговорам по телефону, моя еда тебе противна, – сказала Анна. В её глазах не было ни капли прежнего тепла. – Так зачем же себя мучить?
Он остолбенел. Щёки медленно залились багровым румянцем.
– Ты… подслушивала?
– Случайно услышала. И слава Богу. Иллюзии – дорогое удовольствие. У нас их больше нет. Ни денег для тебя, ни жалости. Забирай свои вещи и больше не приходи.
– Из-за денег! – закричал он, теряя остатки самообладания. – Из-за ваших жалких бумажек родного сына на улицу выбрасываете! Жадные старики!
В дверном проёме появился Сергей. Он молча смотрел на сына, и в его взгляде читалось что-то окончательное, как приговор.
– Уходи, Леша, – сказал Сергей очень тихо. – Дорогу ты себе уже выбрал. Иди по ней до конца.
Той же ночью Алексей исчез из города. Говорили, что уехал на север, на вахту. Год от него не было ни звука. Ни просьб о помощи, ни поздравлений с праздниками – ничего.
А потом, в обычный осенний вечер, когда Анна и Сергей сидели на крылечке своего почти достроенного домика и пили чай из самовара, зазвонил телефон.
– Алло? Мама? – голос в трубке был другим. Тише, без привычной слащавости. – Это я, Леша… Я… я работаю на лесоповале. Тяжело, но платят. Я… коплю. Хочу купить здесь, в посёлке, дом. Маленький. Не для себя… Я хочу… я хочу попросить у вас прощения. Не сейчас, не по телефону. Когда куплю и смогу пригласить вас в гости… в свой дом.
Аня молчала, сердце её бешено колотилось. Она посмотрела на мужа. Он слышал всё из трубки и смотрел куда-то вдаль, на первую звёздочку, загоревшуюся над тёмным лесом. В его взгляде была лишь глубокая грусть.
– Хорошо, сынок, – наконец выдохнула Анна. – Будем ждать.
Они положили трубку. Тишина сада была густой и живой. В ней не было больше тревожного ожидания звонка, требования, скандала. Была только тишина.