В то субботнее утро Лена проснулась от настойчивого, почти истеричного звонка в дверь. На часах было семь. Семь утра в единственный выходной, когда она могла позволить себе роскошь не вскакивать по будильнику, а понежиться в кровати, слушая сонное сопение детей из соседней комнаты. Олег, её муж, недовольно замычал во сне и натянул одеяло на голову, давая понять, что миссия по встрече незваных гостей полностью ложится на её плечи. Лена тяжело вздохнула, накинула старенький махровый халат и поплелась в коридор, растирая сонные глаза.
Заглянув в глазок, она увидела знакомый силуэт в старомодном фетровом берете. Сердце предательски ёкнуло и ухнуло вниз. Тамара Петровна. Мама Олега.
— Леночка, открывай, это я! Замерзла совсем! — голос свекрови, обычно звенящий металлом и привыкший командовать, сейчас звучал жалобно и надтреснуто.
Лена повернула ключ в замке. На пороге стояла её свекровь, и вид у неё был такой, будто она только что пережила крушение поезда. Берет съехал набок, тушь потекла, а в руках она держала огромный, видавший виды чемодан на колесиках. Рядом с ним на грязном коврике стояли две необъятные клетчатые сумки, которые в народе метко прозвали «мечта челнока».
— Тамара Петровна? Что случилось? Время восьмой час, — Лена отступила назад, пропуская гостью, которая без приглашения вкатилась в прихожую вместе со своим багажом.
— Ой, Леночка... Горе у меня, горе, — свекровь с шумом опустила сумки и начала разматывать длинный шарф, распространяя вокруг запах нафталина и валокордина. — Залили меня. Соседи сверху, алкаши проклятые, трубу у них прорвало ночью. Квартира вся в воде, обои пузырями пошли, штукатурка сыплется. А самое страшное — проводка замкнула! Жить там невозможно, сырость, как в подвале, а у меня же бронхит хронический, ты знаешь...
На шум из спальни вышел заспанный Олег, почесывая трехдневную щетину. Увидев мать, окруженную баулами, он замер.
— Мам? Ты чего?
— Олежек, сыночек мой! — Тамара Петровна картинно всплеснула руками и кинулась к сыну, словно не видела его год, хотя они созванивались позавчера. — Приютите старуху? Мне бы на недельку... Максимум на недельку перекантоваться, пока там ЖЭК всё просушит да я хоть какой-то косметический ремонтик сделаю. Я много места не займу, на диванчике в гостиной лягу. Вы меня даже не заметите, я тихая, как мышка.
Лена и Олег переглянулись. Отношения со свекровью у Лены были, мягко говоря, натянутые. Тамара Петровна, бывшая завуч в районной школе, так и не смирилась с выбором сына. Она всегда считала, что Олег, её единственный и обожаемый мальчик, достоин лучшей партии — как минимум, дочери профессора, а не Лены, дочери простого заводского инженера. Она никогда не говорила этого прямо, но её колкие замечания, снисходительные взгляды и постоянные советы ранили куда больнее открытой вражды. Но сейчас, глядя на её растерянное лицо и заплаканные глаза, отказать казалось верхом бесчеловечности.
— Конечно, мама, о чем речь. Оставайся, — вздохнул Олег, обнимая мать. — Не на улицу же тебе идти.
— Ой, спасибо, родные мои! Золотые вы у меня! — просияла Тамара Петровна, и Лена заметила, как быстро высохли её слезы. — Я тихонечко, правда-правда.
Первые три дня прошли на удивление мирно. Тамара Петровна, верная своему слову, большую часть времени проводила в гостиной, устроившись на диване. Она смотрела сериалы на минимальной громкости, читала газеты и даже один раз пожарила свои фирменные котлеты, которыми так гордилась. Лена, приходя на кухню, каждый раз обнаруживала стерильную чистоту и переставленную по-новому посуду. "Ну, неделю потерпим, не страшно", — успокаивала она себя. Квартира у них была хоть и ипотечная, но просторная — трехкомнатная. Спальня, гостиная и детская, где обитали их сокровища: семилетний первоклассник Артем и пятилетняя хохотушка Соня.
К концу недели, в пятницу вечером, Лена, накрывая на стол, осторожно забросила удочку:
— Ну что, Тамара Петровна, звонили из ЖЭКа? Есть новости, когда можно будет начинать ремонт?
Свекровь, которая до этого бодро обсуждала с внуками мультик, тут же схватилась за сердце и тяжело опустилась на стул.
— Леночка, ты не представляешь! Там катастрофа! Приходил сегодня мастер, сказал, что под обоями грибок черный пошел! Сказал, сушить надо специальными тепловыми пушками не меньше месяца. А потом всю штукатурку сдирать. Это же какие деньги! А где мне их взять с моей-то пенсией...
— Мам, ну мы поможем деньгами, это не проблема, — тут же вызвался Олег, выходя из ванной.
— Да не в деньгах дело, сынок, — трагически махнула рукой Тамара Петровна. — Там жить нельзя! Дышать этим грибком — верная смерть для моих бронхов. Можно я еще немного у вас поживу? Я ведь не сижу сложа руки, помогаю. Вот, носки вам всем перестирала, даже Леночкины, ажурные.
Лена чуть не поперхнулась чаем. Днем она с ужасом обнаружила, что её любимое и дорогое кружевное белье было постирано хозяйственным мылом, вручную, и теперь висело в ванной, безвозвратно потеряв форму и цвет. Но скандалить не хотелось. Жалость — коварное чувство, оно заставляет молчать, когда нужно говорить.
Так «неделя» плавно перетекла в месяц. А потом и во второй. "Мышка" освоилась окончательно и начала превращаться в полноправную хозяйку. Сначала Тамара Петровна заняла лучшую полку в ванной, бесцеремонно сдвинув в угол Ленины кремы и лосьоны. Потом её вещи начали уверенную миграцию из чемодана в общий шкаф в прихожей, вытесняя детские курточки. Но настоящее бедствие началось, когда свекровь решила «взяться за воспитание» и «наведение порядка».
Лена работала бухгалтером на удаленке. Её рабочий стол, её крепость и источник дохода, стоял в углу их с Олегом спальни. Ей нужна была тишина, чтобы сосредоточиться на цифрах и отчетах. Но с появлением Тамары Петровны тишина покинула их дом.
— Лена! — раздавался зычный голос из кухни, проникая через закрытую дверь. — Ты почему суп так жидко сварила? Мужчинам нужна еда посытнее! Олег у тебя скоро прозрачным станет!
— Лена! Почему у Артема рубашка не накрахмалена? В приличных семьях мальчики так в школу не ходят, это же позор!
— Лена! Ты опять сидишь за своим компьютером? От него только глаза портятся и голова болит. Лучше бы полы помыла, пыль столбом стоит!
Олег приходил с работы поздно вечером и заставал обманчиво идиллическую картину: мама хлопочет на кухне, накрывая на стол, дети сидят за уроками, причесанные и подозрительно тихие, а жена — с каменным лицом и поджатыми губами.
— Лен, ну чего ты опять злишься? — шептал он ночью, когда они ложились спать. — Мама же как лучше хочет. Она пожилой человек, у неё свои представления. Потерпи еще немного, прошу тебя.
— Олег, прошло два месяца! — шипела Лена в подушку, чтобы не разбудить детей. — Какие тепловые пушки сушат грибок два месяца? Ты сам-то был у неё в квартире?
— Был на прошлой неделе, — соврал Олег, не моргнув глазом. — Заезжал. Там... ну, действительно пахнет сыростью. Маме там никак нельзя.
Лена не знала, что муж ей врет. Ему было проще поверить матери на слово и успокоить жену, чем ехать на другой конец города и вникать в проблему. Да и что греха таить, ему стало удобно: приходишь домой с работы, а тебя ждет горячий ужин и заботливая мама, которая сдувает с тебя пылинки. Мужчины часто не замечают тех ядовитых мелочей, из которых для женщины сплетается ежедневный домашний ад.
На третий месяц Тамара Петровна перешла в наступление на новом фронте. Она заявила, что диван в гостиной "окончательно убивает её больную спину".
— У меня радикулит так разыгрался, что ни сесть, ни встать, — жаловалась она за ужином, картинно морщась и держась за поясницу. — Этот ваш модный диван слишком мягкий, он для здоровых. Мне бы кровать нормальную, с ортопедическим матрасом...
— Мам, ну где мы тебе кровать поставим? — искренне удивился Олег. — В гостиной для неё места нет, она же проходная.
— А зачем в гостиной? — Тамара Петровна хитро прищурилась, обводя взглядом детей, которые ковыряли вилками в макаронах. — Вон, детская какая большая. Целых двадцать квадратных метров! А дети маленькие, им столько места ни к чему. Расточительство.
Лена выронила вилку. Звон металла о фаянсовую тарелку прозвучал в наступившей тишине как удар гонга, возвещающий о начале боя.
— Что именно вы предлагаете, Тамара Петровна? — ледяным тоном, от которого у детей поползли мурашки, спросила она.
— Ну а что такого? — невинно пожала плечами свекровь. — Поставим мою раскладушку... нет, лучше кровать купим недорогую, односпальную. Поставим её к ним в комнату. Вон, у окна как раз место пустует. Я буду за ними присматривать заодно. Сонечка вон по ночам одеяло сбрасывает, простудится еще, а я укрою. И Артемке со сказкой на ночь помогу.
— Нет, — отрезала Лена. Голос её не дрогнул. — Детская — это территория детей. Там их мир, их игрушки, их личное пространство. Никаких чужих кроватей там не будет.
Лицо Тамары Петровны исказилось обидой, а в глазах предательски заблестели слезы.
— Вот, значит, как... Родная бабушка для вас — чужая. Мне — на коврике в прихожей, а внукам — хоромы царские. Я ведь не чужая. Я, может, последние дни доживаю, хотела с внучатами поближе побыть...
Олег виновато посмотрел на рыдающую мать, потом на непреклонную жену.
— Лен, ну может... это же временно? Маме правда плохо со спиной.
— Я сказала — нет! — Лена встала из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — И вообще, Тамара Петровна, я бы хотела услышать конкретную дату окончания вашего затянувшегося ремонта.
Свекровь демонстративно схватилась за сердце и начала судорожно шарить по карманам своей безразмерной кофты в поисках таблеток. Вечер был безвозвратно испорчен. Олег, бросив на жену укоризненный взгляд, кинулся на кухню за водой для матери. Лена стояла посреди комнаты и с холодной ясностью понимала: это была не просьба. Это была разведка боем. И война уже началась. Только она пока не знала, что враг давно окопался на её территории и уже подтянул тяжелую артиллерию в виде манипуляций и шантажа.
Четвёртый и пятый месяцы совместной жизни превратили квартиру в минное поле. Тамара Петровна сменила тактику с лобовой атаки на партизанскую войну. Она больше не заводила разговоров о переезде в детскую, но начала методично и планомерно «обрабатывать» территорию, дюйм за дюймом отвоевывая пространство.
В комнате Артема и Сони стали появляться её вещи. Сначала — «случайно забытые» очки в массивной роговой оправе на письменном столе Артема, прямо поверх его тетрадей. Лена молча перенесла их в гостиную. На следующий день очки снова были там. Потом на детском комоде выросла стопка журналов «Вестник ЗОЖ» и «Тайны звезд». Затем на спинке стула, где висела школьная форма Артема, прочно «прописался» тёплый пуховый платок, источающий уже знакомый запах нафталина.
— Бабушка сказала, что ей у нас светлее читать, окно большое, — пожал плечами Артем, когда Лена в очередной раз попыталась навести порядок. Однажды, вернувшись из магазина, Лена обнаружила в углу детской, рядом с домиком для кукол, небольшую икону и лампаду.
Лена скрипнула зубами. Каждый раз, когда она пыталась вынести вещи свекрови обратно в гостиную, Тамара Петровна устраивала целый спектакль.
— Ой, Леночка, не трогай, это святое! Намоленное! У меня в гостиной аура плохая, телевизор излучает негатив, голова от него болит. А у деток в комнате ангелы летают, благодать! Мне здесь дышится легче.
Но самое страшное было не в вещах. Свекровь начала тонкую и планомерную работу по настройке детей против родителей. Она стала для них «доброй» бабушкой, которая всё разрешает, в противовес «злой» маме, которая только требует и запрещает.
Однажды, вернувшись из магазина раньше обычного, Лена услышала разговор из приоткрытой двери детской.
— ...ваша мама просто очень устаёт на своей работе, поэтому она такая нервная и злая, — вкрадчиво, почти шепотом, говорил голос Тамары Петровны. — Вот я бы вам разрешила ещё часик мультики посмотреть, для развития воображения это полезно. Но мама придет и сразу выключит. Она же не понимает, что деткам нужна радость. А папа ваш... папа много работает, ему очень тяжело. Потому что мама много денег тратит на свои наряды. Вон, опять себе сапоги новые купила, а они стоят как половина велосипеда. А Артему давно пора велосипед поменять, он из старого уже вырос.
Лена, чувствуя, как кровь стынет в жилах, распахнула дверь.
— Что вы такое говорите детям?! — она не кричала, но её голос звенел от ярости.
Дети испуганно вжались в диван. Тамара Петровна даже не вздрогнула. Она медленно повернула голову, и на её лице было выражение оскорбленной добродетели.
— Я говорю правду, деточка. Дети должны знать правду. А ты слишком нервная. Тебе бы валерьяночки попить, а не на мать мужа кидаться при детях. Они же всё видят, всё впитывают.
— Выйдите, — прошипела Лена, указывая на дверь. — Вон из детской комнаты. Сейчас же.
— Не кричи на бабушку! — вдруг выпалил Артем, вставая между ними. Его маленькое лицо было сердитым. — Она добрая! Она нам конфеты дает и сказки читает! А ты только ругаешься и заставляешь уроки делать!
Лена застыла, словно получив удар под дых. Её собственный сын, её любимый мальчик, смотрел на неё волчонком, защищая чужого, по сути, человека. Тамара Петровна едва заметно, победно улыбнулась уголками губ и, кряхтя, поднялась с детского стульчика.
— Пойдемте, внучатки, не будем мешать маме. Я вам на кухне какао сварю. Пока мама... успокоится.
Вечером состоялся самый тяжелый за все эти месяцы разговор с Олегом.
— Она настраивает детей против меня! Она разрушает мой авторитет! Она кормит их сладким перед обедом, отменяет мои запреты, лезет в их воспитание! — Лена уже не сдерживала слез. — Олег, это невыносимо. Прошло полгода! Полгода, Олег! Какой, к чёрту, ремонт со строителями, которые исчезли с деньгами? Это же бред!
Олег сидел на кухне, обхватив голову руками. Он выглядел измотанным. На работе конец года, сдача проекта, дома — вечная война, в которой он оказался между двух огней.
— Лен, я говорил с ней. Она клянется, что её обманул прораб. Взял аванс и пропал. Ей нужно накопить на новую бригаду. Я не могу выгнать родную мать на улицу, зная, что ей негде жить!
— Так съезди и посмотри! — почти закричала Лена. — Просто съезди и посмотри своими глазами, что там на самом деле! Один раз!
— Хорошо! — рявкнул Олег, не выдержав. — В эти выходные я поеду и всё проверю! Только прекрати эту ежедневную истерику!
Но в выходные Олег никуда не поехал. В субботу утром Тамара Петровна «внезапно» слегла. Давление под двести, предынсультное состояние, вызвали скорую. Врачи, приехавшие на вызов, сделали укол, порекомендовали покой и уехали. Весь день Тамара Петровна лежала в гостиной, обложенная подушками, и слабым голосом просила то водички, то корвалола. Поездка, разумеется, отменилась. Лена поняла, что муж ей не союзник. Он был слишком мягкотелым, слишком ведомым, слишком привыкшим подчиняться властной матери. Она осталась одна. И действовать ей придется самой.
Чаша терпения переполнилась в следующую среду. Лена сдавала важный квартальный отчет. Дедлайн горел синим пламенем, цифры плясали перед глазами, а за стенкой было подозрительно, неестественно тихо. Дети уже час как вернулись из школы и садика, но их не было слышно. Обычно в это время по квартире носился табун маленьких слонов.
Лена вышла из спальни, чтобы налить себе пятую чашку кофе, и увидела, что дверь в детскую плотно закрыта. Она толкнула её, но дверь не поддалась. Заперто? Но замка там отродясь не было, только старый шпингалет наверху, до которого дети не доставали.
— Артем? Соня? — позвала она, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
Из-за двери послышался приглушенный голос свекрови:
— Не входи, Лена! У нас тихий час! Дети отдыхают!
Лена дернула ручку сильнее. Дверь была явно подперта чем-то тяжелым изнутри.
— Тамара Петровна, откройте немедленно! Что там происходит?
Послышался шорох, скрип отодвигаемой мебели, и дверь со скрежетом приоткрылась. На пороге стояла Тамара Петровна с видом победительницы. А за её спиной Лена увидела картину, от которой у неё потемнело в глазах.
Детская была неузнаваема. Это был уже не их уютный мирок, а какой-то склад. Кровать Артема была грубо сдвинута вплотную к кровати Сони, образуя некое подобие общего лежбища. Письменный стол Сони вообще исчез. А на самом лучшем, светлом месте у окна, стоял разложенный диван из гостиной. Тот самый диван, на жесткость которого жаловалась свекровь, теперь царственно занимал половину комнаты.
— Что... что это такое? — прошептала Лена, не веря своим глазам.
— Ну, я же говорила, мне спину ломит, — спокойно, как о прогнозе погоды, заявила Тамара Петровна. — А в гостиной шумно, телевизор, вы ходите туда-сюда. Я решила, что здесь мне будет спокойнее. Воздух свежее, опять же. А Артемка с Сонечкой прекрасно на одной кровати поместятся, они же не баре, родные люди, нечего эгоистов растить. Потеснятся.
Дети сидели на своей сдвоенной кровати, притихшие и растерянные, как два птенца, выброшенные из гнезда.
— Вы... перетащили диван... пока я работала? — Лена чувствовала, как внутри неё гаснет страх и зарождается холодная, звенящая ярость.
— Ну не сама же я его тащила, — фыркнула свекровь. — Грузчики помогли, ребята из соседнего подъезда, за тысячу рублей. Да ты не переживай, всё под контролем. И вообще, — её голос вдруг стал жестким и не допускающим возражений, — твои дети слишком шумные. Они носятся, кричат, мешают мне отдыхать. Я решила, что так будет лучше для всех. Я закрыла дверь, и в доме воцарилась тишина.
— Мои дети мешают вам отдыхать в их собственном доме? — медленно, чеканя каждое слово, переспросила Лена.
— В доме моего сына, — поправила её Тамара Петровна, самодовольно скрестив руки на груди. — И я, как старшая в роду, имею право на покой и комфорт. А ты, если не научилась воспитывать детей так, чтобы они уважали старость и не скакали по голове, то помалкивай.
Это был конец. Точка невозврата. Вся жалость, все сомнения, весь страх перед скандалом, которые Лена носила в себе полгода, испарились в один миг. Она посмотрела на наглую ухмылку свекрови, на испуганные глаза своих детей, на этот уродливый диван, осквернивший их святая святых. И поняла, что больше не отступит.
— Выйдите, — тихо, но властно сказала Лена.
— Что? — не поняла Тамара Петровна.
— Выйдите из этой комнаты. И идите собирать свои вещи.
— Да ты с ума сошла?! — взвизгнула свекровь, теряя самообладание. — Я никуда отсюда не пойду! Олег придет, он тебе устроит такую взбучку, на всю жизнь запомнишь!
— Я звоню Олегу, — Лена достала из кармана халата телефон. — А потом я вызываю вам такси до вокзала. У вас есть ровно час, чтобы собрать чемоданы.
— Я больная женщина! У меня давление подскочит! Я сейчас умру! — Тамара Петровна вцепилась в косяк двери, как в последнюю надежду.
— Если у вас подскочит давление, я вызову вам скорую помощь, и вас отвезут в больницу. Но здесь вы не останетесь больше ни минуты.
Лена набрала номер мужа. Гудки шли мучительно долго. Наконец, он ответил раздраженным голосом:
— Алло, Лен, я на совещании, не могу говорить...
— Олег, — голос Лены был твердым как сталь, и муж это сразу почувствовал. — Твоя мать только что выселила детей из их комнаты, перетащила туда диван, забаррикадировала дверь и заявила, что они ей мешают. У тебя есть выбор. Либо ты сейчас срываешься с совещания, приезжаешь домой и увозишь её. Либо я выставляю её вещи на лестничную клетку и меняю замки в двери. И тебя, кстати, я домой тоже не пущу. Выбирай.
— Лен, ты чего, с ума сошла...
— Я никогда не была так серьезна, Олег. Время пошло.
Она сбросила вызов, не слушая его возражений. Тамара Петровна смотрела на невестку, и впервые за все эти полгода в её глазах мелькнул неподдельный страх. Она поняла: игра окончена. Тихая, бесхребетная Лена, которую можно было прогнуть и заставить чувствовать себя виноватой, только что умерла. На её месте стояла женщина, готовая защищать свой дом и своих детей любой ценой.
Следующий час прошел в атмосфере урагана, запертого в четырех стенах. Тамара Петровна металась по квартире, как разъяренная тигрица в клетке. Она то хваталась за сердце, картинно постанывая, то переходила на крик, извергая проклятия и обвинения. Лена стояла в коридоре, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Она превратилась в ледяную статую, непробиваемую для ядовитых стрел свекрови. Она не отвечала, не спорила, лишь молча наблюдала, как та в ярости запихивает свои бесчисленные кофты и платки в необъятный чемодан. Артем и Соня, чувствуя, что происходит нечто страшное и непоправимое, забились на кухню и сидели там, обнявшись, боясь высунуть нос.
— Ты об этом горько пожалеешь! — визжала свекровь, пытаясь застегнуть переполненный чемодан. — Олег тебя вышвырнет! Кому ты нужна, разведенка с двумя прицепами? Он найдет себе нормальную, молодую, которая будет пылинки с его матери сдувать!
— Молния на сумке заедает, — холодно бросила Лена, кивнув на клетчатый баул.
Олег примчался через сорок минут, побив все рекорды скорости. Он буквально влетел в квартиру — взмыленный, красный, с галстуком, сбившимся набок.
— Что здесь происходит?! — заорал он с порога, переводя взгляд с жены на мать. — Мама звонила, кричала в трубку, что ты её бьешь!
— Бью? — Лена горько усмехнулась. — Олег, просто иди и посмотри на детскую.
Олег, всё ещё тяжело дыша, прошел по коридору и заглянул в комнату детей. Он увидел диван, перегораживающий половину комнаты, сдвинутую в угол мебель, растерянные игрушки на полу. Он замер. Выражение его лица сменилось с гневного на растерянное, а затем на потрясенное. Он медленно повернулся к матери, которая тут же воспользовалась моментом и, сев на свой чемодан, зарыдала в голос.
— Олежек! Она меня выгоняет! Родную мать! На улицу! В холодную, сырую квартиру! — завыла Тамара Петровна, игнорируя немой вопрос в глазах сына. — Сыночек, защити свою старую мать от этой мегеры!
— Олег, — Лена подошла к мужу и посмотрела ему прямо в глаза. — Ключи от её квартиры. Они у тебя?
— Ну... да, есть, запасные. Лежат в машине, — растерянно пробормотал он.
— Отлично. Мы сейчас едем туда. Все вместе.
— Куда?! Зачем?! Там же разруха! — взвизгнула свекровь, моментально прекратив рыдать. — Там грибок! Я там умру в первую же ночь!
— А мы это сейчас и проверим, — отрезала Лена. — Собирайся, Олег. Бери чемоданы. Помоги матери.
Поездка через вечерний город прошла в оглушающей тишине. Тамара Петровна сидела на заднем сиденье, злобно сопела и испепеляла невестку взглядом в зеркале заднего вида. Олег вел машину, судорожно сжимая руль так, что побелели костяшки пальцев. Лена смотрела в окно на мелькающие огни, чувствуя невероятную, опустошающую усталость, но одновременно и огромное облегчение. Точка невозврата была пройдена.
Они подъехали к старенькой панельной пятиэтажке на окраине города. Молча поднялись на третий этаж. Олег долго не мог попасть ключом в замочную скважину — руки дрожали. Наконец, замок щелкнул. Дверь открылась.
Лена шагнула внутрь первой и щелкнула выключателем.
В нос ударил не запах сырости, а застарелый запах пыли. Никакой разрухи не было и в помине. Не было отвалившихся обоев, мокрых пятен на потолке или следов потопа. Квартира была в идеальном порядке. Чистая, даже слишком чистая, прибранная, с накрахмаленными салфеточками на тумбочках и хрусталем, сверкающим в серванте. На кухонном столе стояла недопитая чашка чая, покрытая толстым слоем пыли, — немое свидетельство того, что хозяйка покинула этот дом полгода назад и с тех пор ни разу здесь не появлялась.
— Грибок, говоришь? Ремонт? — тихо, почти шепотом спросил Олег, медленно оборачиваясь к матери.
Тамара Петровна стояла в дверях, опустив глаза. Врать дальше было бессмысленно. Обман был слишком очевиден.
— Ну и что?! — вдруг агрессивно вскинулась она, поняв, что игра проиграна. — Да, не было никакого потопа! И что с того? А что, я не имею права пожить с единственным сыном? Мне скучно одной в этой дыре! Я старая, одинокая женщина, мне общение нужно! А вы — эгоисты, бросили мать и живете себе припеваючи в своей новой квартире! Я хотела, чтобы мы были одной большой, дружной семьей!
— Одной семьей? — Лена подошла к ней вплотную. Её тихий голос звучал страшнее крика. — Вы называете семьей то, что вы делали? Вы пытались выжить моих детей из их собственной комнаты. Вы настраивали их против меня, их матери. Вы врали нам в лицо полгода, живя за наш счет и отравляя каждый наш день. Это не семья, Тамара Петровна. Это называется паразитизм.
— Олег! — свекровь сделала последнюю отчаянную попытку воззвать к сыну. — Ты позволишь этой... этой хамке так со мной разговаривать?
Олег долго смотрел на идеально чистую, ухоженную квартиру, потом на искаженное злобой лицо матери. В его глазах что-то погасло. Та детская слепая преданность и иррациональный страх перед материнским авторитетом, на которых она так умело играла всю его жизнь, наконец-то исчезли. Их заменило горькое разочарование взрослого мужчины, которого так долго и цинично обманывали.
— Мама, — голос Олега был глухим и чужим. — Ты жила у нас полгода. Мы приняли тебя, когда ты попросила о помощи. Лена терпела все твои капризы. А ты врала. И сегодня ты перешла последнюю черту — ты выгнала внуков с их места.
Он занес её огромный чемодан в прихожую, поставил рядом клетчатые сумки.
— Оставайся здесь. Это твой дом.
— Так ты меня бросаешь?! — прошипела она.
— Нет. Я просто возвращаю тебя туда, где тебе и место. Продукты я буду привозить раз в неделю. Звонить — тоже. Но к нам в дом ты больше не приедешь. По крайней мере, до тех пор, пока Лена сама этого не захочет. А я почему-то думаю, что это случится очень нескоро.
— Да пошли вы все! — вдруг рявкнула Тамара Петровна, окончательно сбросив маску несчастной жертвы. — Неблагодарные! Я на вас жизнь положила! Ноги моей больше в вашем доме не будет, проклятые!
— Вот и замечательно, — спокойно сказала Лена. — Олег, ключи.
Муж вынул свою связку, отцепил от неё ключи от материнской квартиры и положил их на тумбочку в прихожей. Они вышли на лестничную площадку. Дверь за ними захлопнулась с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. Из-за двери им в спину неслись отборные проклятия.
Обратно они ехали молча. Олег припарковал машину во дворе и долго не глушил мотор, просто положив голову на руль.
— Прости меня, Лен, — сказал он, не поднимая глаз. — Я такой идиот. Слепой идиот. Я должен был проверить всё с самого начала. Я просто... не хотел верить, что она способна на такую ложь.
Лена положила руку ему на плечо. Злости на него уже не было. Была только усталость.
— Доброта часто принимается за слабость, Олег. Мы оба в этом виноваты. Мы позволили ей сесть нам на шею, думая, что делаем благое дело. Но теперь всё закончилось.
— А дети? — спросил он. — Что мы им скажем?
— Правду, — твердо ответила Лена. — Скажем, что бабушка очень устала и уехала к себе домой. И что теперь у них снова есть своя комната. И никто, слышишь, никто и никогда больше не посмеет их оттуда выгнать.
Вернувшись домой, они первым делом, как два заговорщика, вытащили громоздкий диван из детской. Потом Лена взяла большой мусорный мешок и безжалостно сгребла в него все следы пребывания свекрови: журналы, платки, пузырьки с лекарствами, икону. Воздух в квартире сразу стал чище и свежее, словно после генеральной уборки.
Артем и Соня, услышав, что они вернулись, осторожно выглянули из кухни.
— Бабушка... уехала? — тихо спросила Соня.
— Да, милая, — Лена присела на корточки и обняла обоих детей. — Бабушка уехала к себе домой. Насовсем.
Вечером, когда дети уже спали в своих кроватях, каждый в своей, Лена и Олег сидели на кухне и пили чай в непривычной тишине. Телефон Олега коротко звякнул. Он посмотрел на экран. Сообщение от мамы: «У меня сердечный приступ. Вызывай врачей, убийца».
Олег посмотрел на экран, тяжело вздохнул и, не отвечая, убрал телефон в карман.
— Не поедешь? — спокойно спросила Лена.
— Нет. Я сейчас позвоню соседке, тете Вале, попрошу зайти проверить. Если там действительно что-то серьезное, она вызовет скорую. Но я почти уверен, что тетя Валя скажет, что мама сидит на кухне, пьет чай с вареньем и смотрит свой сериал.
Лена впервые за много месяцев искренне улыбнулась. Урок был жестоким, но он был усвоен. Выгнать наглость из собственного дома оказалось невероятно сложно. Но еще сложнее было выгнать из собственной души въевшееся чувство вины. Но сегодня они сделали этот важный шаг. И впервые за полгода Лена знала наверняка: завтра она, наконец-то, выспится. В своем доме. В своей тишине.
