В те майские дни 1912 года, когда Волга еще не полностью сбросила с себя зимнюю корку льда, а рыбинские улочки дышали сырым ветром с реки, в скромном доме на Крестовой улице раздался первый крик маленького Льва Ошанина. Мир вокруг был полон предчувствий: империя скрипела под тяжестью перемен, а в воздухе витал запах свежей земли и далеких гроз. Я представляю себе эту сцену, как будто сам был там – мать, Мария Николаевна, с усталой улыбкой на лице, обнимает новорожденного, а отец, Иван Александрович, статский советник с орденами на груди, смотрит на сына с той тихой гордостью, что присуща людям, знающим цену жизни. Ведь семья Ошаниных была из дворян, из тех, кто строил Россию не на словах, а делами: дед Александр Михайлович – мировой посредник, председатель земства, человек, награжденный Белым Орлом за службу. Отец – военный, потом земский начальник, строивший школы и библиотеки в глуши Ярославской губернии. А мать – золотая медалистка гимназии, основательница воскресной школы в Мышкине, где она учила детей музыке и грамоте, не жалея ни сил, ни сердца.
Но жизнь, как река, не стоит на месте – она течет, подмывая берега, и порой уносит с собой все, что казалось незыблемым. Когда Льву было всего три года, отец ушел из жизни, оставив вдову с десятью детьми – семью сыновьями и тремя дочерьми, из которых выжили не все. Маленький Лев, наверное, не помнил лица отца, но ощущал его отсутствие как пустоту в доме: шумный когда-то, полный смеха и шагов, он вдруг стал тише, беднее. Мать устраивала благотворительные концерты, чтобы прокормить семью, – пела, играла на рояле, собирая копейки от добрых душ. Я думаю о ней как о женщине из тех, что держат мир на своих плечах: хрупкая, но несгибаемая, как ветка рябины в зимнюю стужу. После революции 1917-го семья переехала в Ростов Великий – древний город с кремлем, где колокола еще помнили времена царей. Там, среди стен, пропитанных историей, Лев впервые почувствовал вкус перемен: мир рушился, а с ним и старые устои. Но в этом хаосе было что-то живое, пульсирующее – как будто сама земля дышала новыми ветрами.
Детство Льва – это не идиллия из сказок, а суровая школа, где каждый день учил выживанию. В 1922-м они перебрались в Москву – город, бурлящий, как котел, полный надежд и опасностей. Мать работала в детском саду, спала за печкой, чтобы сэкономить место, а Лев на год попал в детский дом – представьте: мальчишка, разлученный с семьей, в холодных стенах, где каждый кусок хлеба на счету. Но мать вернула его, когда стала заведующей и получила комнату. Эти годы закалили его, как сталь в огне: после восьми классов школы – работа токарем на чугунолитейном заводе, где руки чернели от сажи, а в ушах стоял гул машин. Потом – экскурсовод на выставке, что позже стала ВДНХ, где он рассказывал о достижениях новой страны, сам еще не зная, куда приведет его путь. Я вижу его тогдашнего – худого, с живыми глазами, впитывающего мир, как губка воду. В те времена Москва была полна поэтов и мечтателей: Маяковский, с его громовым голосом, стал для Льва не просто кумиром, а другом. Они играли в волейбол, и однажды Лев случайно разбил часы Владимира Владимировича – анекдот, который он вспоминал с улыбкой в старости. "Маяковский был как вулкан, – мог бы сказать Лев, – извергающий слова, что жгли душу".
Юность пришла с первыми строками – в литературном кружке "Закал", где рабочие парни делились стихами, как хлебом. Первая книга – повесть "Этажи" о школьных годах, – вышла, когда ему было едва за двадцать. Он вступил в РАПП, печатался в "Комсомольской правде", "Огоньке", "Молодой гвардии". Но дворянское происхождение – как тень за спиной: слухи о проверках, доносы. Друзья посоветовали уехать, и в 1932-м Лев отправился в тундру, строить Кировск – тогда Хибиногорск. Там, среди снегов и ветров, он работал на апатитовом комбинате, вел клуб шахтеров, был корреспондентом "Киргизского рабочего". Жизнь в тундре – как испытание: холод проникает в кости, а одиночество в душу. Но именно там рождались строки, полные силы: о людях, что борются с природой, о тревоге, что не дает уснуть. Донос подкосил – изгнали из комсомола, уволили. Вернулся в Москву с рубцом на сердце, но не сломленным. В 1936-м поступил в Литературный институт имени Горького, но бросил – женился на Елене Успенской, внучке Глеба Успенского, и семья потребовала хлеба насущного.
Ах, эта любовь – как Волга, что течет через всю его жизнь. Елена – прозаик, из рода писателей, принесла в его мир тепло и свет. У них родились дочь Татьяна и сын Сергей. Но война ворвалась, как буря: плохое зрение не позволило уйти на фронт, семья эвакуировалась в Казань, где Елена работала в "Пионерской правде", а Лев искал литературную подработку. В Елабуге Борис Пастернак посоветовал вступить в Союз писателей – и с его рекомендацией Лев попал на фронт от Политуправления Красной армии. Он писал для военных газет, выступал перед солдатами, его стихи звучали на сборных пунктах. "В бой за Родину" – первое, что разнеслось по эфиру 22 июня 1941-го. В 1944-м вступил в партию, а после Победы – песни с Дунаевским, как "Ехал я из Берлина". Война оставила след: не только в стихах, но в душе – понимание хрупкости жизни, ценности каждого мгновения.
Зрелость – время расцвета. Более семидесяти сборников: "Всегда в пути", "Дети разных народов", "Стихи о любви", "Баллады". Его песни стали частью народной души: "Дороги" – с музыкой Новикова, что пели у костров, "Пусть всегда будет солнце" – гимн миру, победивший на фестивале в Сопоте. "Течет Волга" – как сама река, полная грусти и силы, спетая Зыкиной, Трошиным. Я слышу в них эхо его детства – Волгу, что видела его рождение, что несет воды сквозь время. Он писал о любви, о тревожной молодости, о людях в белых халатах – простых героях. Баллады – как картины: "Баллада о двух гордецах", "Волжская баллада", где каждый образ оживает, трогает сердце. Композиторы хвалили: "В словах Ошанина – ударные строки, что рождают песню".
Но жизнь – не только триумфы. Испытания приходили, как тучи: в 1935-м – донос, изгнание; война – разлука, страх за близких. В 1958-м – участие в травле Пастернака, когда на собрании писателей он назвал Бориса "космополитом". Позже, после XX съезда, переосмыслил сталинизм – видел в Сталине символ Победы, но не идола. Личная драма: в 1966-м Елена покончила с собой – потеря, что оставила пустоту, как вырванное сердце. Дети – Татьяна уехала в США, Сергей умер в 1992-м. Лев жил в Переделкино, в квартире у Поклонной горы, боролся за сохранение вида из окна. Преподавал в Литинституте, вел семинары – передавал огонь молодым: Приставкину, Степанцову. Его характер – как сталь: упорный, но с теплотой, что греет души.
Семья, друзья – опора. Брат Владимир – поэт, репрессированный, воевавший, умерший от туберкулеза. Друзья – Маяковский, Пастернак, Дунаевский. Лев ценил людей: в песнях – о дружбе, о простых душах. Для общества он – голос эпохи: патриотизм, лирика, что объединяла. Его песни пели Зыкина, Магомаев, Кобзон – стали народными. Почетный гражданин Рыбинска, Кировска; улицы, школы в его честь. Памятник на Волжской набережной – с книгой, глядящей на реку, где звучат его песни.
Размышляя о судьбе Льва, я вижу человека, чей путь – как Волга: из скромных истоков к величию, через бури к спокойствию. Он жил в эпоху перемен, видел революцию, войну, оттепель – и в каждом вираже находил слова, что трогают. Его предназначение – быть мостом: между прошлым и будущим, между сердцами. В старости, в 1996-м, он ушел тихо, 30 декабря, оставив нам песни, что живут. Я думаю: жизнь – как песня, полная тревог и надежд. Лев Ошанин учит: в любой буре – свет, в любой потере – память.
И в финале – тепло: спасибо тебе, Лев Иванович, за то, что показал, как жить с открытым сердцем. Твои строки – как солнце, что всегда будет. Вдохновение от тебя – вечное, как Волга, что течет.