Он был просто котом. Грязным, умирающим комком из подворотни, которого все советовали выбросить. Но Варя выходила его — и теперь рыжий Тихон единственный, кто любит её безоговорочно. Однако в её дом пришли люди, которые решили: этому коту здесь не место. И это не просьба. Это угроза.
Муж просит потерпеть. Гости требуют подчиниться. А Варя чувствует: беда уже на пороге.
На что способна женщина, когда под ударом тот, кто ей доверился?
***
Иногда просыпаешься уже с ощущением беды, не ведаешь, откуда придет, а внутри уже что-то съеживается, как зверек перед грозой. Так и в то утро было.
Проснулась я рано, еще затемно, лежала, смотрела в потолок. А Тихон, кот мой рыжий, свернулся у меня под боком, урчал негромко, словно маленький мотор работал. Теплый, живой, доверчивый.
Три года назад подобрала я его в подворотне, комок грязный, блохастый, с гноящимися глазами. Соседка тогда еще сказала:
- Выкинь, Варька, дохлятину эту, все равно не выживет.
А я не выкинула, выходила. Вот он лежит теперь здоровый, откормленный, шерсть как огонь горит, и смотрит на меня своими янтарными глазищами с такой преданностью, какой от людей редко дождешься.
Глеб еще спал, это муж мой.
Хороший мужик, работящий, только вот мягкий больно. Как тесто непропеченное. Кажется, вот-вот схватится, затвердеет, станет настоящим, а все никак. Особенно перед родней своей кишка у него тонка.
Дядька его Степан Петрович приехал, погостить, дескать, с женой и дочкой-переростком. Погостить! Расселись по всей квартире, как тараканы по кухне, и чувствуют себя хозяевами. А я так, приложение к жилплощади.
С первого же вечера началось. Тихон, как и всегда, вышел знакомиться, он у меня общительный, людей любит, дурачок доверчивый. А Степан Петрович как зашипит на него, ногой замахнулся.
- Это что за животина тут ходит? Убрать немедленно! У меня, - сказал он, - аллергия!
Я тогда смолчала. Думала, может, и правда аллергия. Мало ли. Отнесла Тихона в спальню, закрыла дверь. Но смотрю, какая там аллергия? Степан Петрович ест за троих, спит как младенец, ни чиха, ни кашля. Глаза ясные, нос сухой. А все туда же - аллергия.
На второй день уже в открытую пошло. Сидим завтракаем, Тихон в комнате заперт, скребется в дверь жалобно, выпустите, мол, что я вам сделал? А Степан Петрович цедит через губу:
- Глеб, ты бы сказал своей жене, чтоб этого блохастого куда-нибудь дела. В приют там или на помойку, откуда взяла, чтоб туда и вернула. Нечего в квартире заразу разводить.
Меня аж передернуло. Заразу! Тихон мой чище иных людей будет. Я его и к ветеринару вожу, и прививки все сделаны, и вычесываю через день. А тут - заразу.
- Никуда я его не дену, - сказала я спокойно, хотя внутри уже все кипело. - Это мой кот. Мой дом. А если вам не нравится - есть гостиницы, и есть другие родственники. Мир вообще большой.
Ох, что тут началось! Степан Петрович аж побагровел, жилы на шее вздулись. Жена его Нина, особа в годах, с поджатыми губами и вечным выражением лица, будто пол лимона съела, тут же подхватила:
- Вот оно как! Родного дядю на улицу! А животину приблудную - в красный угол! Совсем молодежь обнаглела! Ни стыда, ни уважения к старшим!
- Уважение заслужить надо, - ответила я. - А пока я вижу только хамство и угрозы.
Тут Степан Петрович перегнулся через стол, глазки его маленькие, свиные, заблестели нехорошо.
- Ты, девка, не борзей. Смотри, с котом твоим может и похуже что случиться. Мало ли - выскочит в дверь, под машину попадет. Или с балкона упадет. Всякое бывает.
Вот тут я и поняла - быть беде. Не пустые это слова. Угроза прямая, открытая. Посмотрела на Глеба, а тот в тарелку уставился, молчит, будто не при делах.
- Глеб, - обратилась я к нему, - ты слышал, что твой дядя сказал? Ты, вообще-то, муж мне или как??
А он, представьте себе, вместо того чтоб за меня вступиться, выдал:
- Варь, ну может, и правда, на время куда-нибудь Тихона пристроить? К маме твоей, например? Или к подруге? Дядь Степа всего на неделю приехал, потерпи.
Потерпи! Потерпи, Варя, пока твоего кота обижают. Потерпи, пока тебя в собственном доме за человека не считают. Потерпи, потерпи, потерпи... Сколько женщин так вот терпели и дотерпелись до того, что сами собой быть разучились.
- Нет, - сказала я. - Не потерплю. И Тихона никуда не дену. Это не обсуждается.
Ушла я на работу с тяжелым сердцем, весь день сама не своя была. То и дело доставала телефон, проверяла, не случилось ли чего. Глеб не писал, тихо было, слишком тихо.
Вернулась вечером, а в квартире пусто как-то. Не выбежал навстречу рыжий комок, не потерся о ноги, не заглянул в глаза, мол, ну что, хозяйка, соскучилась?
- Тихон! – позвала я кота. - Тиша, иди сюда!
Тишина. Обыскала всю квартиру, под кроватью, за диваном, в шкафах, на антресолях. Нигде нет. Господи, да где же он?
Выхожу в гостиную, а там сидят они. Вся троица. Степан Петрович в кресле развалился, чай пьет, телевизор смотрит. Нина рядышком вяжет что-то, дочка их в телефоне утонула.
- Где мой кот? - спросила я, и голос у меня уже дрожал, то ли от страха, то ли от злости, сама не пойму.
Степан Петрович даже головы не повернул, хмыкнул только.
- А я почем знаю? Может, сбежал твой блохастый. Коты, они такие, свободолюбивые.
- Открой форточку - и поминай как звали, - поддакнула Нина. - Туда ему и дорога.
Стою и понимаю, они же наслаждаются. Моей паникой, моим страхом, моим бессилием. Нравится им это, как кошке придавленная мышь. Поиграть сначала, помучить, а потом уже добить.
Тут Глеб из кухни вышел, я к нему:
- Глеб, где Тихон? Что случилось? Сделай что-нибудь!
А он, вот не поверите, плечами пожал:
- Варь, ну чего ты? Это же просто кот. Найдется. Нельзя так из-за животного переживать, лучше за родственников так переживала.
Родственники! Эти вот родственники? Которые беззащитное существо со свету сжить готовы просто потому, что им так захотелось? Которые угрожают, издеваются, глумятся?
В природе есть закон, что животные своих не бросают. Волчица за волчонка глотку перегрызет. Медведица за медвежонка на смерть пойдет. А мы, люди, которые себя венцом творения величаем, своих сдаем при первом удобном случае.
Потому что неудобно. Потому что хлопотно. Потому что родня может обидеться.
Развернулась я и вышла из квартиры. Не знаю почему, только ноги сами понесли. Встала на лестничной площадке, прислушалась и услышала. Слабенькое, жалобное «мяу» откуда-то из-за мусоропровода.
Бросилась туда, а там в углу стоит сумка. Черная такая, дорожная, на молнии. Сумка эта шевелится и мяукает.
Открыла молнию, а там Тихон. Глаза бешеные, шерсть дыбом, дрожит весь. Живой. Живой!
Схватила его, прижала к себе. А он как вцепился в меня когтями и держит. Не отпускает, натерпелся, бедолага.
Говорят, что человек – существо разумное. А я думаю, какой же это разум, если ради мелкой своей прихоти другого можно замучить? Если чужая боль - развлечение? Если рука поднимается на беспомощного?
Вернулась я в квартиру. Тихона на диван положила, водички ему налила, а сама ринулась в комнату, где гости живут. Там чемоданы их стоят, сумки, баулы какие-то. Взяла первый попавшийся чемодан - и на балкон.
Степан Петрович из гостиной выскочил:
- Ты чего творишь?!
А я уже открыла балкон - и вниз его, чемодан этот. Пятый этаж, летел он красиво, долго. Потом хлопнулся об асфальт, раскрылся, вещи по двору разлетелись.
- Сумасшедшая! - завизжала Нина. - Там мои вещи! Мои платья!
- Да что вы говорите? - отвечаю спокойно, а сама уже второй чемодан тащу. - Вот незадача. Ну ничего, подберете. Только побыстрее, а то бомжи разнесут.
Глеб рот открыл.
- Варя, ты с ума сошла? Это же мои родственники! Родные люди!
- Родня, - ответила я, - так не поступает. Родня - это когда вместе, когда плечо к плечу. А это не родня. Это так, случайные попутчики.
Скинула еще сумку. И еще. Степан Петрович с Ниной уже вниз побежали спасать свое добро. Дочка их за ними подалась, на ходу причитая.
Глеб схватил меня за руку:
- Варя, прекрати! Что люди скажут?
- Люди скажут - правильно сделала. А ты, если хочешь, то иди к своей драгоценной родне. Помоги им вещички собрать. Только вот что я тебе скажу, Глеб. Кто к животным жесток, тот и к людям жесток. Сегодня они кота в сумку засунули, а завтра что? Ребенка на мороз выгонят, если мешать будет?
Он как будто не узнавал меня. Не видел во мне той, которая за своих хоть в огонь, хоть в воду.
- Иди, - говорю ему. - И больше не приходи. Ни ты, ни родня твоя сюда больше не попадете. Квартира моя, между прочим. Так что и разговаривать не о чем.
И он ушел. Хлопнул дверью, а я осталась. С Тихоном.
Сижу теперь, глажу его по рыжей спине, слушаю, как урчит, успокоился уже, отошел. Смотрю в окно, а там внизу суетятся трое, вещи по двору собирают. Соседи из окон на них глазеют.
И думаю я, вот так оно в жизни бывает. Кажется, что все устроено, все налажено, живи да радуйся. А потом приезжает какой-нибудь дядя Степа, и все рушится. Может, оно и к лучшему? Может, стоит когда-то увидеть, кто рядом с тобой настоящий, а кто только до первой беды?
Тихон запрыгнул ко мне на колени, потоптался, устроился клубочком. Теплый такой, ласковый. Вот за таких и стоит драться. За тех, кто верит тебе безоговорочно. За тех, кто любит просто так, ни за что. За тех, кто никогда не предаст.
А остальные пусть идут своей дорогой. Мир большой, места всем хватит. Только не в моем доме. 👇ЧИТАТЬ ЕЩЕ 👇