Я стояла в коридоре, сжимая в руке мокрую тряпку, которой только что протирала обувь, и смотрела на два огромных клетчатых баула. Рядом с ними, тяжело дыша и пахнув корвалолом, стояла моя мама, Нина Петровна.
— Мам, ты шутишь? — голос у меня сел.
— Ленка, ну какие шутки? — она скинула старое пальто, не дожидаясь приглашения, и по-хозяйски прошла на кухню. — Чаю налей. У меня давление двести.
Мне сорок два года. Я живу в своей «двушке», которую выгрызала у банка пятнадцать лет, отказывая себе во всём. У меня дочь-студентка Аня, у меня работа главбухом, от которой дергается глаз, и гипертония в начальной стадии. А еще у меня есть брат Олег. Олежек. Ему тридцать восемь, и он — «сложная натура».
Пока мама гремела чашками, я пыталась сложить пазл в голове.
— Подожди, — я зашла за ней на кухню. — Как ты продала квартиру? Трешку? Ту самую, которую папа получал от завода?
Мама отхлебнула горячий чай, поморщилась:
— А что мне оставалось делать? Олежека убить могли. Ты же знаешь, он связался не с теми людьми. Кредиторы, коллекторы... Ему утюг на живот ставили! Ну, фигурально выражаясь. Ему срочно нужно было закрыть долг. Пять миллионов.
Я медленно опустилась на табурет.
— Пять миллионов? Мама, он игроман. Мы это проходили три года назад. Я тогда дала ему двести тысяч, которые копила на отпуск. Он поклялся, что завязал.
— Оступился мальчик! — взвизгула мать, стукнув чашкой о блюдце. — С кем не бывает? Он бизнес хотел открыть, прогорел. А там проценты капали. Звери, а не люди! Позвонили мне, сказали: если до пятницы денег не будет, найдете сына в лесополосе. Мне что, надо было могилу ему копать?
— И ты продала трешку в центре... — у меня перед глазами поплыли круги. — И отдала ему все деньги?
— Ну не все, долги закрыли, остальное он в оборот пустил, чтобы раскрутиться, — отмахнулась мама. — Квартира все равно большая, квартплата дорогая. Я подумала: зачем мне одной три комнаты? Продам, Олегу помогу, а сама... Ну вот, к тебе приехала. У тебя же две комнаты. Анька уже взрослая, скоро замуж выскочит, съедет. А нам с тобой вдвоем веселее будет.
Она говорила это так просто, так обыденно. Словно зашла соли попросить, а не сообщила, что разрушила свою жизнь и теперь пришла рушить мою.
— Мам, стоп, — я почувствовала, как внутри закипает злость, которую я подавляла годами. — У Ани сессия, она учится в меде, ей тишина нужна. Я работаю иногда из дома по вечерам. Куда я тебя положу? В Анину комнату? Или ко мне на диван?
— Ой, ну не начинай, — мама поджала губы, делая то самое лицо обиженной мученицы, которое работало на мне с детства. — Родная мать на улице оказалась, а она метры считает. Я, между прочим, тебе в своё время с Анькой помогала, когда ты с мужем разводилась!
Да, помогала. Сидела с внучкой по выходным, не забывая каждый раз напоминать, какая я никчёмная, что не удержала мужика, и какой золотой у нас Олег, который "просто ищет себя".
Вечер превратился в ад. Аня вернулась с учебы, увидела бабушку с чемоданами, всё поняла без слов и молча ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Мама тут же прокомментировала:
— Вот оно, воспитание. Ни "здравствуй", ни "как здоровье". Вся в отца своего.
Я постелила маме в зале на раскладном диване. Думала, это временно. День, два. Неделя.
Прошел месяц.
Моя квартира превратилась в филиал сумасшедшего дома.
Мама переставила всю посуду на кухне, потому что "так неудобно". Она включала телевизор на полную громкость в шесть утра, потому что "новости же". Она выбрасывала мои продукты, если ей казалось, что они "лежат уже два дня".
Но самое страшное было не в быту. Самое страшное — это постоянные разговоры об Олеге.
— Олежек звонил, — сияла она за ужином. — Дела в гору идут! Машину обновил. Говорит, нужна репрезентативность для бизнеса.
— Мама, — я чуть не подавилась макаронами. — Он живет на деньги с твоей квартиры. Он купил машину вместо того, чтобы купить тебе хоть какое-то жилье? Гостинку? Домик в деревне?
— Ты ничего не понимаешь в бизнесе, — отрезала она. — Ему нужен статус. И вообще, чего ты злишься? Тебя зависть гложет? У самой-то ни мужика, ни карьеры толком. Бухгалтер — это обслуга. А Олег — предприниматель.
Я встала из-за стола, чтобы не наговорить лишнего, и ушла в ванную. Включила воду и заплакала. Я платила ипотеку за крошечную студию на окраине — "инвестицию" для Аниного будущего. Мы сдавали её, и эти деньги полностью уходили на погашение кредита. Я ходила в сапогах, которым четыре года. А мой брат "обновил машину" на деньги, вырученные с продажи единственного жилья матери, и она считает это нормальным.
Развязка наступила неожиданно. В субботу утром.
Я проснулась от того, что мама громко разговаривала по телефону на кухне.
— Да, сынок. Да. Конечно. Ленка поймет, она же не зверь. У неё есть эта конура, которую она сдает. Выгонит квартирантов, я туда перееду. А свою квартиру я, конечно, на тебя перепишу, чтобы жена твоя при разводе не оттяпала, если что... Ой, не квартиру, а... ну ты понял.
Я вышла на кухню. Мама осеклась и положила трубку.
— О чем речь, мам? — спросила я тихо.
Она поправила халат, вздохнула и решительно посмотрела мне в глаза. Видимо, решила идти ва-банк.
— Лена, тут такое дело. Олегу нужны оборотные средства. Еще немного. И он тогда вообще в шоколаде будет, нам всем помогать станет!
— И? — у меня похолодело внутри.
— Я подумала... Ты же все равно ту студию сдаешь. Копейки получаешь. А эти жильцы, говорят, там все пачкают. Давай так: ты студию продашь, деньги Олегу отдашь сейчас, он провернет сделку, через полгода вернет с процентами! А я пока поживу там, ну или здесь... Нет, лучше здесь, с вами, мне одной скучно. А Аня пусть переезжает в студию, когда Олег деньги вернет. Или к парню. Девке девятнадцать лет, пора уже.
Меня словно током ударило.
— Ты предлагаешь мне продать квартиру дочери? Квартиру, за которую я плачу сама? Чтобы Олег снова всё просрал?
— Не смей так говорить о брате! — взвизгнула мать. — Он умный, ему просто не везет! И вообще, это несправедливо. У тебя две квартиры, а у Олега — ни одной! Мы семья, мы должны делиться. Я свою отдала. Теперь твоя очередь.
В этот момент во мне что-то щелкнуло. Лопнула та пружина, которая держала меня в напряжении всю жизнь. Страх быть «плохой дочерью» испарился.
— Нет, — сказала я спокойно.
— Что «нет»? — не поняла она.
— Нет, я не продам студию. Нет, я не дам Олегу ни копейки. И нет, ты не будешь здесь жить вечно.
Мама побагровела. Она схватилась за сердце (актерская игра была на уровне МХАТа).
— Ты... ты выгоняешь мать? Родную мать? Я тебя вырастила! Я ночей не спала! А ты за метры удавишься? Да чтоб тебе пусто было!
— Мама, у Олега есть деньги. Он купил машину. Пусть он снимает тебе квартиру. Или пусть забирает к себе. Он живет в съемной шикарной «двушке» с девушкой, места хватит.
— К нему нельзя! — вырвалось у нее. — У него личная жизнь, он молодой мужик! А Ленка (его девушка) меня не переносит! Куда я пойду?
— Это надо было думать до того, как ты отнесла деньги в нотариальную контору, — я достала телефон. — Я звоню Олегу. Пусть приезжает и забирает тебя.
— Не смей! Не трепи ему нервы!
Я набрала номер брата по громкой связи.
— Алло, Лен, че надо? Я занят, — голос был недовольный, на фоне играла музыка.
— Олег, мама у меня. Она хочет жить у тебя. Или чтобы ты снял ей квартиру.
Пауза.
— В смысле? Ты че, мать выгнала? Ну ты и крыса, Ленка.
— Это ты забрал её деньги за квартиру. Ты оставил её бомжом. Твоя очередь, — я говорила жестко, как никогда в жизни. — Если через два часа ты её не заберешь, я привезу её с вещами к твоему подъезду и оставлю там. Адрес твой новый я знаю, мама разболтала.
— Сдурела? Мне ее девать некуда! У меня дела, встречи!
— Плевать я хотела на твои дела. Ты купил тачку за три миллиона? Продай. Сними матери жилье. Время пошло.
Я сбросила вызов. Мама сидела, открыв рот. Она впервые видела, как её «любимый сыночек» реагирует на реальную проблему. Она-то думала, что он сейчас примчится её спасать от «злой сестры».
— Он просто растерялся, — прошептала она. — Он сейчас перезвонит...
Олег не перезвонил ни через час, ни через два.
Я начала собирать мамины вещи. Не хаотично, а аккуратно. Складывала платья, лекарства. Аня вышла из комнаты и молча начала помогать.
— Ты что творишь? — мама бегала вокруг нас, то плача, то проклиная. — Люди! Что ж это делается! Родная дочь!
— Мама, — я остановилась и взяла её за плечи. — Я тебя люблю. Но я не жертва. Я не позволю Олегу жрать мою жизнь твоими руками. Ты сделала свой выбор. Ты поставила на зеро. И проиграла.
Мы вызвали такси. Я сама поехала с ней. Мама всю дорогу молчала, отвернувшись к окну. Когда мы подъехали к элитному ЖК, где Олег снимал квартиру, я увидела его новую машину на парковке. Огромный черный внедорожник.
Мы поднялись, я позвонила в дверь. Открыла его девица, в халатике, с бокалом вина.
— Ой, а Олега нет, — протянула она, увидев чемоданы.
— Он дома, — сказала я и оттолкнула её, ввозя мамин баул в прихожую.
Олег вышел из комнаты в трусах, с джойстиком от приставки в руках.
— Ты больная? Я же сказал — некуда!
— Вот мама. Вот её вещи. Вот твоя машина за окном. Разбирайтесь сами, — я повернулась к выходу.
Мама стояла посреди чужой прихожей, маленькая, растерянная. Она смотрела на сына, который смотрел на неё с брезгливостью и раздражением.
В этот момент мне стало её безумно жалко. Хотелось всё бросить, обнять, забрать обратно в свою тесную «двушку», терпеть ее упреки, лишь бы не видеть этот взгляд брата.
Но я вспомнила Аню, которая боится выйти на кухню. Вспомнила свои старые сапоги. Вспомнила ипотеку. И шагнула за порог.
— Лена! — крикнула мама мне в спину. Не просительно. Требовательно. — Вернись сейчас же!
Я нажала кнопку лифта.
Прошло полгода.
Мама живет в съемной «однушке» на окраине. Олег снимает её, правда, самую дешевую и убитую. Он не стал продавать машину, но вынужден был хоть как-то устроить мать, чтобы не потерять лицо перед «партнерами».
Они с мамой звонят мне раз в неделю. Точнее, звонит мама и жалуется, какой Олег бедный, как ему тяжело тянуть аренду, и что я — предательница, которая жирует. Она так и не поняла, что произошло. Для неё я всё еще враг, а он — мученик.
Иногда, по ночам, меня грызет совесть. Я думаю: неужели я такая черствая? Может, надо было потерпеть? Сдаться? Ведь это мама. Она старая.
Но потом я прихожу домой, где пахнет только моим кофе и Аниными духами. Где никто не кричит. Где никто не требует отдать последнее ради взрослого лоботряса. И я понимаю: я всё сделала правильно. Или нет?
А вы как думаете, я должна была поступить иначе?
Спасибо вам за прочтение 🤍