Поезд прибыл на вокзал с опозданием. Москва встретила Лену сухим, колючим морозом, от которого моментально перехватило дыхание. Снег под ногами скрипел громко, по-зимнему, а ветер швырял в лицо ледяную крошку. Чемодан казался неподъемным, хотя везла она от мамы, по сути, только гостинцы — домашнюю аджику, которую так любил Кирилл, да пару вязаных костюмчиков для внучки.
Лена поправила шарф, пряча нос от ветра. Ей не терпелось оказаться дома, в тепле, где пахнет уютом и спокойствием. Командировка, которая должна была продлиться еще два дня, неожиданно закончилась досрочно — сложный аудит сдали раньше срока, и Лена, счастливая, поменяла билеты, решив устроить мужу и дочке сюрприз. Она даже не позвонила, предвкушая, как тихонько откроет дверь своим ключом, прокрадется в коридор, а потом обнимет своих спящих родных.
Такси с трудом пробиралось через вечерние пробки. Лена смотрела на заиндевевшие окна и улыбалась своим мыслям. Десять лет брака. Многие подруги жаловались, что быт съел романтику, что мужья стали чужими, а у них с Кириллом все было ровно. Надежный тыл. Кирилл работал инженером, Лена — бухгалтером, растили пятилетнюю Маюшу, планировали летом обновить машину.
Подъезжая к дому, она увидела, что окна их квартиры на третьем этаже темны. «Спят уже, наверное», — подумала Лена, глянув на часы. Половина одиннадцатого. Для Кирилла рановато, он любил посидеть за новостями в интернете допоздна, но, может быть, устал на работе.
Лифт, как назло, не работал. Тихо ругаясь про себя, Лена потащила чемодан по лестнице, стараясь не грохотать колесиками. На площадке было тихо. Ключ привычно, мягко вошел в замочную скважину, два оборота — и дверь подалась внутрь.
В прихожей пахло не домом, а чем-то приторно-сладким, тяжелыми цветочными духами, густыми и навязчивыми. Лена нахмурилась. Может, свекровь приезжала? Ольга Петровна любила такие ароматы, от которых потом еще неделю нужно проветривать.
Она скинула сапоги, поставила чемодан в угол. В квартире стояла ватная тишина, только из детской доносилось мерное сопение Маи. Лена на цыпочках прошла в кухню, хотела выпить воды с дороги, но замерла на пороге. На столе стояла бутылка вина — дешевого, полусладкого, которое Лена терпеть не могла. Два бокала с недопитым содержимым. Рядом — коробка конфет, открытая, с разбросанными по клеенке золотистыми фантиками. А еще на спинке ее любимого стула висел чужой женский жакет. Ярко-красный, с пайетками. У Лены такого никогда не было, она предпочитала спокойные вещи.
Сердце пропустило удар, а потом забилось где-то в горле. Разум еще пытался найти логическое объяснение: может, сестра Кирилла заехала? Или коллеги отмечали закрытие проекта? Но почему тогда так тихо? И почему два бокала? И откуда этот пошлый жакет?
Лена медленно, стараясь не скрипнуть половицей, двинулась по коридору к спальне. Дверь была приоткрыта. Оттуда не доносилось ни звука, но интуиция буквально кричала: там кто-то есть.
В этот момент скрипнула дверь детской. Лена вздрогнула и резко обернулась. На пороге стояла сонная Мая, в своей пижаме с зайчиками, протирая кулачком глаза. Волосы у нее были взлохмачены, она щурилась от света уличного фонаря, пробивающегося из окна кухни.
— Мамочка? — прошептала девочка, и лицо ее озарилось улыбкой. — Ты приехала!
Лена прижала палец к губам, присела на корточки, чтобы обнять дочь, заглушить стук собственного сердца, который казался оглушительным в этой тишине. Но Мая, уже окончательно проснувшись, высвободилась из объятий и, шлепая босыми ножками, направилась к родительской спальне, дверь в которую была распахнута сквозняком.
Лена не успела ее остановить, словно приросла к полу. Девочка заглянула внутрь, в полумрак комнаты, где на широкой кровати угадывались два силуэта под одеялом. Мая замерла на секунду, склонив голову набок, а потом обернулась к матери и громко, с детской непосредственностью спросила:
— Папа, почему эта тётя спит в маминой кровати?
Этот невинный вопрос прозвучал как выстрел. В спальне началась паническая возня. Сначала кто-то резко сел, заскрипели пружины, потом щелкнул выключатель бра. Резкий свет выхватил из темноты перекошенное, заспанное лицо Кирилла и копну крашеных светлых волос на соседней подушке.
Лена медленно выпрямилась. Страх ушел. Осталась только холодная, звенящая ярость. Она смотрела на мужа, который судорожно пытался натянуть одеяло повыше, прикрывая грудь, и на женщину рядом с ним. Женщина эта, прикрываясь простыней, испуганно моргала, и Лена с омерзением узнала в ней Альбину — продавщицу из магазина косметики в соседнем доме.
— Лена? — голос Кирилла сорвался на визг. — Ты же... Ты же во вторник...
— Мам, а кто это? — снова спросила Мая, дергая Лену за рукав. — Почему она здесь?
Лена взяла дочь за руку и отвела ее обратно в детскую.
— Солнышко, посиди здесь и закрой ушки, ладно? Папе и тете нужно срочно уйти. Поиграй в куклы.
Она плотно закрыла дверь детской. Затем вернулась в коридор, зашла в спальню и включила верхний свет, от которого любовники зажмурились.
— Вон, — сказала Лена тихо, но так, что Кирилл вздрогнул.
— Ленусь, давай поговорим! Это не то, что ты подумала! — затараторил он, пытаясь найти свои трусы под кроватью. — Альбине просто жить негде, у нее трубы прорвало, я просто пустил...
— В мою кровать? — перебила Лена. — В квартиру, которая принадлежит мне? Кирилл, ты меня за идиотку держишь?
Альбина, поняв, что сцена затягивается, перестала изображать испуг. Она демонстративно медленно выбралась из-под одеяла, натягивая тот самый красный жакет прямо на белье.
— Кир, ну чего ты перед ней унижаешься? — скрипучим голосом произнесла она. — Видишь, приперлась не вовремя. Женщина, вы бы вышли, дали одеться спокойно.
Лена шагнула вперед.
— У вас две минуты. Если через две минуты вы не исчезнете из моей квартиры, я вызываю полицию. И, Кирилл, ключи на тумбочку. Сейчас же.
— Лен, ты чего? Куда я пойду ночью? Зима на улице! — Кирилл прыгал на одной ноге, натягивая джинсы. — Это же и мой дом!
— Это квартира моей бабушки. Ты здесь прописан, но собственник я. Собирай манатки и вали к своей маме. Или к Альбине, где у нее там трубы прорвало. Время пошло.
Она стояла в дверях, скрестив руки на груди, и смотрела, как они мечутся по комнате. Альбина, бормоча проклятия, искала свои колготки. Кирилл, красный как рак, хватал в охапку свитер и носки. Он выглядел жалким. Не тем уверенным в себе мужчиной, которого Лена любила десять лет, а нашкодившим подростком.
— Ты пожалеешь, Лена! — крикнул он уже в прихожей, обуваясь. — Кому ты нужна в свои тридцать пять с ребенком? Приползешь еще!
— Ключи, — холодно повторила Лена, протянув ладонь.
Кирилл со звоном швырнул связку на пол. Дверь за ними захлопнулась, и в наступившей тишине Лена услышала, как щелкнул замок.
Первым делом она пошла в спальню. Рывком содрала постельное белье, на котором еще сохранилось тепло чужих тел, скомкала его и вынесла на балкон — на мороз, подальше с глаз. Потом распахнула окно настежь. Пусть холод выморозит этот приторный запах дешевых духов, пусть выдует все, что здесь произошло.
Она не плакала. Слез не было, было только желание отмыться. Лена зашла в душ, включила горячую воду и стояла под ней долго, пока кожа не покраснела. Потом, завернувшись в халат, зашла в детскую. Мая сидела на ковре и расчесывала куклу.
— Мам, они ушли? — спросила дочь.
— Ушли, родная.
— А папа вернется?
— Не сегодня, Маюш. Давай спать. Я сегодня с тобой лягу, можно?
Они легли на узкой детской кровати, обнявшись. Лена гладила дочь по голове и думала о том, что завтра нужно будет менять замки.
Следующие недели слились в череду неприятных хлопот. Кирилл позвонил через три дня, начал с наезда:
— Ты когда мне остальные вещи отдашь? У меня зимние ботинки там остались. И вообще, я с юристом консультировался, имею право на раздел имущества!
— Подавай на раздел, — спокойно ответила Лена, перебирая рабочие документы. — Вещи я собрала в коробки, они стоят в тамбуре. Заберешь, когда сможешь. В квартиру я тебя больше не пущу.
— Ах так! Ну ладно! Машину я заберу, она на меня оформлена!
— Забирай. Кредит за нее тоже забирай.
В тот же вечер позвонила свекровь. Ольга Петровна начала издалека, голосом, полным вселенской скорби:
— Леночка, деточка, ну что же ты горячку порешь? Кирюша мне все рассказал. Оступился мальчик, бес попутал. Но ты же мудрая женщина, хранительница очага! У ребенка должен быть отец!
— Ольга Петровна, он привел женщину в мой дом, пока я работала, — отчеканила Лена. — И Мая это видела. О какой мудрости вы говорите?
— Ой, да что там ребенок понял! Придумаешь что-нибудь. А вот семью рушить из-за своей гордыни — это грех. Мужики — они полигамны, им природа велит. Погулял бы и вернулся. Ты сама виновата, запустила мужа, вся в работе, вот он и пошел ласки искать.
Лена молча нажала отбой и занесла номер свекрови в черный список. Разговор был бессмысленным. В их вселенной Кирилл был мучеником, а она — черствой карьеристкой.
Развод был грязным. Кирилл действительно пытался делить каждую мелочь. На суде он с пеной у рта доказывал, что микроволновка и тостер были куплены на его премию.
— Да подавись ты этим тостером, — не выдержала Лена. — И телевизор забирай. Только оставь нас в покое.
В итоге Кирилл вывез половину техники, даже шторы из гостиной пытался снять, но Лена пригрозила полицией. Квартира стала выглядеть пустовато, но дышать в ней стало легче. Воздух словно очистился от многолетней лжи.
Лена начала жизнь заново. Денег стало меньше — алименты Кирилл платил копеечные, с официальной минималки, остальное получая в конверте. Пришлось брать подработки. Мама Лены, Вера Ивановна, приезжала почти каждый день, забирала Маю из садика, помогала с уроками подготовки к школе. Без ее помощи Лена бы не справилась.
— Ничего, дочка, прорвемся, — говорила мама, намывая посуду на кухне. — Зато нервы целее будут. А то я видела, как ты при нем ходила — тише воды, ниже травы, все боялась слово лишнее сказать.
А про Кирилла доходили слухи. Город, хоть и большой, но район у них был тесный. Соседка рассказывала, что Альбина переехала к Кириллу, вернее, к его матери. Жить в двушке со свекровью оказалось не сахаром. Ольга Петровна взвыла через месяц. Новая пассия сына готовить не любила, уборку презирала, зато требовала денег и курила прямо в форточку на кухне.
Кирилл похудел, ходил серый, с потухшим взглядом. Говорили, что Альбина устраивает ему скандалы прямо на улице, требует шубу и отдых, а он не может потянуть ее запросы. Лена слушала это без злорадства, с каким-то отстраненным удивлением. Это была жизнь посторонних людей.
Прошел год. Лена сделала в спальне ремонт — переклеила обои, купила, наконец, туалетный столик, о котором давно мечтала. Мая подросла, пошла на подготовительные курсы. Лена тоже изменилась. Она сменила прическу, стала носить более яркие вещи. В глазах появился спокойный, уверенный блеск.
Однажды вечером, когда за окном уже стоял сухой ноябрьский мороз, в дверь позвонили. Лена посмотрела в глазок и увидела Кирилла. Он стоял без шапки, уши красные от холода, в руках какой-то пакет.
Она открыла, не снимая цепочку.
— Чего тебе? Алименты только через неделю.
— Лен, привет, — он попытался улыбнуться, но вышла жалкая гримаса. — Можно войти? Поговорить надо.
— Говори здесь.
— Лен... Я с Альбиной расстался. Выгнала она меня. Вернее, я сам ушел. Невозможно с ней, стерва редкостная. Только деньги ей нужны были.
Он замолчал, ожидая реакции. Лена молчала.
— Я вот... Мае шоколадку принес, — он пошуршал пакетом. — Лен, я дурак был. Полный кретин. Я только сейчас понял, что потерял. Ты же у меня лучшая была. Мать тоже говорит — возвращай Лену, она простит, она добрая.
— Твоя мать ошибается, — спокойно сказала Лена.
— Ну почему? — он просунул руку в щель двери, пытаясь коснуться ее рукава. — У нас же дочь! Десять лет вместе! Неужели ты все перечеркнешь? Я же люблю тебя! Давай попробуем сначала? Я изменился!
Лена смотрела на него и удивлялась. Раньше, года два назад, она бы, наверное, дрогнула. Поверила бы. Ведь родной, свой. А сейчас она видела перед собой совершенно чужого человека. Слабого, побитого жизнью, который прибежал к ней не потому, что любит, а потому, что ему стало холодно и голодно. Ему просто нужно было теплое место, где погладят рубашки и нальют борща.
— Ты не изменился, Кирилл, — сказала она. — Ты пришел, потому что там тебя выгнали. Тебе просто нужен комфорт. А я больше не обслуживающий персонал. И знаешь, спасибо тебе.
— За что? — опешил он.
— За то, что тогда привел ее. Если бы не тот случай, я бы так и жила в иллюзиях. А теперь я свободна.
— Да кому ты нужна! — вспыхнул он прежней злостью. — Гордая больно стала!
— Уходи, Кирилл. И шоколадку забери, у Маи аллергия на дешевую кондитерскую плитку, ты за пять лет даже этого не запомнил.
Она закрыла дверь перед его носом. Слышала, как он постоял еще минуту, пнул коврик и пошел вниз по лестнице, шаркая ногами.
Лена вернулась на кухню. Там на столе стояли две чашки чая и коробка пирожных из хорошей кондитерской. В комнате работал телевизор, показывали мультики.
Звонок в домофон раздался через десять минут.
— Лена, это я, Андрей! — раздался бодрый голос. — И Вера Ивановна с Маей. Мы внизу встретились. Открывай, мы замерзли как цуцики!
Лена нажала кнопку, улыбаясь. Андрей был папой подружки Маи из детского сада. Спокойный, надежный мужчина, вдовец, с которым они познакомились полгода назад на родительском собрании. Сегодня он обещал зайти прибить полку в прихожей и остаться на ужин — Лена запекла мясо по маминому рецепту.
Она распахнула дверь квартиры. С лестничной площадки ввалилась шумная компания: румяная с мороза Мая, ее мама Вера Ивановна с пакетом мандаринов и Андрей, который нес в одной руке ящик с инструментами, а в другой — красивый букет зимних хризантем.
— Мама, мама! — закричала Мая, стягивая варежки. — А дядя Андрей сказал, что в выходные мы поедем кататься на ватрушках! Все вместе!
— Поедем, конечно, — Андрей подмигнул Лене, вручая цветы. — Если мама не против.
Лена вдохнула горьковатый, свежий запах цветов. В квартире пахло не духами и не ложью, а мандаринами, морозной свежестью и жареным мясом.
— Мама не против, — ответила она, глядя в теплые глаза Андрея.
Она закрыла дверь, повернула замок и поняла, что тот страшный вопрос, который задала дочь год назад, не разрушил ее жизнь. Он просто снес старое, прогнившее здание, чтобы на его месте можно было построить новый, крепкий и светлый дом. Дом, в котором никто не предает.
У меня есть другие рассказы.