— Дай сюда ключи от машины! — рявкнул брат моего мужа так, что я даже вздрогнула. Стоял посреди коридора, разгорячённый, будто уже десять минут спорил сам с собой и наконец нашёл подходящую жертву — меня.
Я моргнула несколько раз, не понимая, что происходит, и только потом услышала тихое сопение мужа за его спиной.
Он неловко кашлянул, будто звук мог спрятать его растерянность, и делал вид, что рассматривает свои ботинки, лишь бы не встречаться со мной взглядом.
— А это сейчас что? — спросила я, чувствуя, как в груди начинает подниматься тяжёлое, горячее раздражение. — Можете объяснить, что здесь вообще происходит?
Брат мужа глянул на меня так, будто я мешаю ему жить.
— Мне твоя машина нужна. Он обещал, — ткнул он пальцем в сторону мужа. — На неделю. Я по делам. Так что давай ключи, не усложняй.
Я повернулась к мужу медленно, очень медленно, будто боялась сделать резкое движение и разрушить последние остатки здравого смысла в этой квартире.
— Ты… обещал? — спросила я.
Он кашлянул, понизил голос:
— Ну… да… Он попросил заранее… Я думал, ты не против…
— Ты думал? — у меня голос дрогнул. — Машина — моя. Рабочая. Я каждый день на ней езжу. И ты думал?
Брат мужа раздражённо фыркнул:
— Господи, что за трагедия? На автобусе поездить не можешь? Я же ненадолго. Мне важнее.
У меня внутри что-то клацнуло — очень чётко, как замок, который захлопнули.
— Я не собираюсь отдавать свою машину, — сказала я тихо. — Ни тебе, ни кому бы то ни было.
Он шагнул ближе, и мне впервые стало неприятно от его присутствия настолько явственно, что я машинально отступила на полшага.
— Слушай, — протянул он, заглядывая мне в глаза почти сверху вниз. — Договор был. Мне плевать, что там у вас. Ключи.
Муж наконец вмешался, но так, что лучше бы он молчал:
— Может, правда дашь? Он же брат… Надо помочь…
Я на него посмотрела — и будто увидела впервые. На его лице — тихая мольба, на которой висел какой-то детский страх: он и рад бы меня поддержать, но ещё сильнее боится обидеть брата. И вот это отчётливое осознание ударило так больно, что я даже не почувствовала сначала — просто будто провалилось что-то внутри.
— Значит, — сказала я медленно, — ты решил за меня. Ты пообещал мою собственность. И даже не предупредил.
Муж открыл рот, но брат перебил:
— Сколько можно разговоры разводить? У меня дела, время идёт!
И тут случилось то, чего я сама от себя не ожидала. Я развернулась, прошла в комнату, взяла ключи… и положила их себе в карман.
Вернулась и сказала:
— Машина остаётся у меня. Точка.
Брат мужа выругался так, что у меня засвербело в висках.
— Ты что, вообще охренела? — заорал он. — Ты портишь планы! Я на неё рассчитывал!
— А меня кто спрашивал? — я выдержала его взгляд. — Кто-то поинтересовался, удобно ли мне? Нет. Так что извини, но твоих планов это больше не касается.
Он метнулся к мужу, будто тот мог что-то исправить:
— Ты что стоишь? Скажи ей!
Муж поднял руки, как человек, попавший под град снежков и не знающий, куда бежать.
— Я… я не знаю, как… Может, вы оба успокоитесь?..
Я засмеялась. Тихо. Очень коротко. Как от неожиданного удара.
— Конечно. Ты не знаешь. Ты вечно не знаешь, как сказать что-то… когда дело касается меня.
Муж побледнел.
Брат снова шагнул ко мне, и его голос сорвался на командный:
— Мне нужна машина! Дай ключи!
— Убирайся из моего дома. Сейчас же, — произнесла я холодно, даже удивляясь, откуда это взялось.
Он застыл, будто не ожидал, что его кто-то может выставить.
— Что?
— Ты услышал.
Муж попытался встать между нами:
— Подожди, не начинай…
— Это не я начала, — сказала я. — Мне достаточно того, что твой брат решил, что может распоряжаться тем, что принадлежит мне. И что ты — мужчина, мой муж — не увидел здесь проблемы.
Брат снова выругался, кинул на мужа взгляд, полный злобы:
— Ты вообще контролируешь свою жену? Или она у тебя теперь сама по себе?
— Да. Сама по себе, — ответила я.
Он хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка.
Муж остался стоять, будто вкопанный. Глаза бегали по комнате, как будто он искал правильные слова, но те с пружинками ускакали куда-то под диван.
— Ты… — начал он. — Ты могла бы и помягче…
— А ты мог бы предупредить, — перебила я. — И не обещать то, что тебе не принадлежит.
Он вздохнул тяжело, будто я требую невозможного.
— Он же мой брат…
— А я кто тебе? — спросила я тихо.
Этот вопрос, кажется, ударил сильнее, чем весь скандал.
Он опустил голову — так, что видно стало только макушку.
И в тот момент я поняла: это ещё не конец. Это только начало. И разговор впереди будет куда тяжелее, чем перепалка в коридоре.
Вечер тянулся липко и душно, хотя дома было прохладно.
Муж не находил себе места: то садился, то вскакивал, трогал какие-то бумаги, перекладывал соль с места на место, будто надеялся спрятаться в этих мелких движениях от разговора, который неизбежно висел между нами. Он взглядывал на меня коротко, будто боялся поймать мой взгляд дольше секунды.
— Ты правда считаешь, что я виноват? — тихо спросил он наконец.
Я поставила тарелку, вытерла руки.
— Ты пообещал мою машину другому человеку. Не сказав мне ни слова. Как ты думаешь — я должна была обрадоваться?
Он поёжился, будто я его ударила.
— Я просто хотел помочь брату…
— А обо мне ты хотел помочь? — уточнила я.
Он замолчал.
Сел за стол, упёршись локтями, ссутулившись так, будто вдруг постарел. Посмотрел на меня взглядом школьника, которого вызвали к директору.
— Я не подумал…
— Так в этом и дело, — сказала я спокойно. — Ты никогда не думаешь обо мне первой. Ты сначала думаешь о брате, о его удобствах, о его просьбах. А я у тебя где?
Он отвёл глаза.
— Он ведь один… ему бывает сложно…
— А мне разве нет? — я повернулась к нему. — Почему его «сложно» всегда важнее моего «тяжело»?
Слова повисли между нами, тяжёлые, как мокрое полотенце.
Муж сжал пальцы так сильно, что костяшки побелели.
— Я… я не знаю, как по-другому, — выдохнул он. — Мы с детства так жили. Он старший, он просит — я делаю. Иначе он злится… Ты же видела.
— Видела, — кивнула я. — И вижу каждый раз, как ты превращаешься в маленького мальчика рядом с ним. Но ты — взрослый мужчина. Мой муж. Или я ошиблась?
Он вздрогнул.
Повисла тишина. Только холодильник гудел, как уставшая пчела.
И вдруг муж поднял на меня глаза — честные, без попыток оправдаться.
— Что мне делать? — спросил он почти шёпотом.
Вот это было впервые за всё время — он не оправдывался, не выкручивался, не прятался. Он признал. И впервые попросил не совета, а направления.
Я подошла ближе.
— Для начала — перестать жить жизнью брата. И начать жить своей. С нашей семьёй. С нашим домом. С нашими решениями.
Он долго молчал, будто взвешивал каждое слово.
— А если он обидится? — тихо.
— Пусть. Он взрослый человек, — сказала я. — А вот если ты будешь так дальше… я обижусь сильнее.
У мужа перехватило дыхание. Он это услышал. По-настоящему.
А потом он встал, подошёл к двери, взял телефон и долго смотрел на экран — как на прыжок в пропасть.
— Позвоню ему, — сказал он наконец.
— Сейчас? — удивилась я.
— Да. Я должен. Пока не струсил.
Он набрал. Включил громкую связь. Я не просила — он сделал сам.
Брат ответил с раздражением:
— Что? Она передумала? Когда забрать машину?
Муж сглотнул, и я видела, как у него дрожит кожа на шее.
— Машину ты не получишь, — сказал он ровно. — И впредь я не буду обещать за неё. И вообще за неё решает она, ясно?
В трубке наступила пауза. Злая, ледяная.
Потом брат рявкнул:
— Ты что, подкаблучник? Она тобой вертит! Ты совсем сдулся!
Муж выдохнул.
— Это мои слова. Моё решение. Смирись.
Он отключил. Медленно опустил телефон. И смотрел на меня, будто ожидая, что я сейчас исчезну, испарюсь или раскритикую.
Я подошла и дотронулась до его руки.
— Это было правильно, — сказала я. — И очень смело.
Он выдохнул так облегчённо, будто сбросил с плеч тяжеленный мешок, который тащил всю жизнь.
А я смотрела на него и впервые за долгое время видела не растерянного мальчика, а мужчину, который наконец сделал шаг.
Мы сели рядом. И будто воздух в квартире стал другим — ровным, спокойным, настоящим.
— Прости меня, — сказал он тихо. — Я правда… не понимал.
— Теперь понял, — ответила я. — Главное — не забывай.
Он кивнул.
А потом, немного помолчав, добавил:
— Я хочу, чтобы мы жили нормально. Без этого… давления. Поможешь мне научиться?
Я улыбнулась краем губ.
— Помогу. Но учиться будешь сам.
Он рассмеялся впервые за весь день — искренне, живо.
Мы сидели рядом, молчали, слушали, как тихо щёлкает духовка, а за окном проезжают редкие машины.
Он посмотрел на меня и тихо спросил:
— А как ты думаешь… если бы я не вмешался… мой брат бы когда-нибудь понял, что я ему не обязан?
Я приподняла бровь:
— А ты сам-то это понял? Или спросить ещё раз, чтобы закрепилось?
