Ключи в замке я поворачивала медленно, потому что сумка с папками съезжала с плеча. Ноябрьский дождь размазал тушь, ноги гудели, а в голове всё ещё звучал голос нотариуса: «Вы единственная наследница». Ферма в Тоскане. Счёт. Тётя Джузеппина, о которой я не знала. Всё это казалось сном, пока я не услышала голос Галины Сергеевны из кухни.
«Вадим, сколько можно терпеть эту... никого? Она вообще из какой-то деревни, воспитана бабкой. Бухгалтер, подумаешь! Ты мог взять женщину с положением, с деньгами, а притащил эту серость. Я уже молчу про то, что она мне дерзит — помнишь, как сказала, что мой пирог подгорел? Нахалка! Я ей ещё припомню».
Я замерла в прихожей, прижав папки к груди. Дождевая вода стекала с плаща на пол.
«Мам, ну хватит уже. Лиза нормальная».
«Нормальная? Она тебе жизнь крадёт! Детей нет, денег нет, связей нет. Зачем она тебе? Удобная, вот и всё. Ты с ней как с тапками — привык и не выбрасываешь. А надо бы».
«Мам, я не разведусь. Мне с ней спокойно».
«Спокойно? Вадим, тебе тридцать восемь. Время идёт. Найди нормальную женщину, роди наконец детей, а эту отпусти. Она и не заметит — таких, как она, пруд пруди».
Я развернулась и вышла, не закрыв дверь. Ноги несли меня вниз по лестнице, под дождь. Телефон завибрировал — Вадим. Я сбросила звонок и набрала другой номер.
Иван открыл дверь через десять минут. Он работал в автосервисе, жил один, и его квартира пахла машинным маслом и кофе. Мы дружили с детства.
«Лизавета, что стряслось?»
Я стянула мокрый плащ, села на диван. Молчала. Иван поставил чайник, сел рядом, ждал.
«Они говорили обо мне, как будто меня нет. Как будто я вещь, которую можно выбросить».
«Кто?»
«Вадим и его мать. Вернулась раньше и слышала каждое слово. Она называла меня никем. Он согласился. Сказал, что ему со мной спокойно — как с тапками».
Иван сжал кулаки, посмотрел в сторону.
«Лизавета, ты же понимаешь, что это конец?»
«Понимаю. Но не знаю, куда идти. Там все мои вещи».
«Оставайся здесь. Завтра поедем, заберём всё. А пока скажи — почему ты была у нотариуса?»
Я достала папку из сумки, положила на стол. Иван развернул первый лист, прочитал, поднял глаза.
«Это правда? Тоскана? Счёт?»
«Да. Тётя Джузеппина. Я не знала, что она существует. Оставила мне ферму, деньги. Нотариус сказал — нужно оформить, решить, что делать дальше».
Иван откинулся на спинку дивана.
«Значит, ты богатая. А они не знают?»
«Нет. И не узнают. Хочу посмотреть, что скажут, когда я уйду просто так. Без всего. Как никто».
Мы приехали на следующее утро к семи тридцати. Вадим открыл дверь в пижаме, опухший.
«Лиза, где ты была? Звонил всю ночь!»
«Не важно. Пришла за вещами».
Он увидел Ивана за моей спиной, лицо исказилось.
«Это кто?»
«Друг. Помогает собираться».
Галина Сергеевна вышла из кухни в халате. Увидела Ивана, губы сжались.
«Елизавета, какой ещё мужчина в нашем доме?»
«Мой друг. Забираем мои вещи».
«Забираете? Ты что, совсем обнаглела?»
Я прошла в комнату, достала сумку. Иван пошёл за мной, начал складывать книги, мои фотографии. Вадим стоял в дверях.
«Лиз, давай поговорим нормально. Мама просто волнуется, она не хотела обидеть».
Я обернулась, посмотрела ему в глаза.
«Вадим, я вернулась вчера раньше от нотариуса. Слышала всё. Я никто, серая, как тапки, которые ты не выбрасываешь, потому что привык. Правильно поняла?»
Он побелел. Рот открылся, но слов не нашлось.
«Вот именно. Молчи дальше, у тебя хорошо получается».
Галина Сергеевна ворвалась в комнату, размахивая бумагой.
«Вот это что? Нашла у тебя в сумке, когда ты убежала вчера! Из Франции, от нотариуса! Наследство, ферма, счёт! Ты что, думала, мы не узнаем? Сколько там? Сколько ты от нас скрывала?»
Я взяла бумагу из её рук, аккуратно сложила, положила в карман.
«Скрывала. Специально. Хотела посмотреть, примете ли вы меня без денег. Вчера я была никем. Сегодня, когда вы узнали про деньги, стала кем-то. Только теперь мне это не нужно».
Вадим схватил меня за руку, глаза загорелись.
«Лиза, стой! Давай начнём всё заново! Поедем в Италию вместе, оформим ферму, заживём по-новому! Я всё понял, правда!»
Я высвободила руку, отступила.
«Вадим, ты не любил меня ни дня. Искал удобную жену, которая будет молчать. Мать права — я для тебя тапки. А теперь появились деньги, и ты вспомнил, что я существую. Поздно».
Галина Сергеевна шагнула ко мне, ткнула пальцем в грудь.
«Ты неблагодарная! Мы тебя приняли, дали кров, а ты?..»
«Вы дали мне понять, что я ничего не стою. Спасибо за урок».
Иван взял мою сумку, кивнул в сторону двери. Мы вышли. За спиной Галина Сергеевна кричала про предательство, Вадим молчал.
Развод я подала на следующий день. Вадим не возражал, но через неделю начал названивать. Сначала просил встретиться, потом умолял вернуться. Я не отвечала. Потом он нашёл меня у подъезда Ивана.
«Лиза, прошу, давай поговорим».
Я остановилась, посмотрела на него. Он похудел, осунулся, глаза красные.
«О чём говорить?»
«Я был дураком. Слушал мать, не ценил тебя. Но теперь понял — ты мне нужна. Без денег, без фермы. Просто ты».
«Вадим, ты врёшь. Тебе нужны деньги. Если бы не наследство, ты бы не вспомнил обо мне».
«Нет! Клянусь, я...»
«Хватит. Ты называл меня тапками. Мать говорила, что таких, как я, пруд пруди, и ты молчал. Теперь унижаешься, потому что спохватился. Но я больше не та Лиза, которая проглотит всё и промолчит».
Он схватил меня за плечи, в глазах отчаяние.
«Лиза, я без тебя не справлюсь! Мать всю голову проела, работа не задалась, съехали в квартиру поменьше, я один всё плачу! Пойми, мне плохо!»
«Мне тоже было плохо пять лет. Ты не замечал. Отпусти меня».
Иван вышел из подъезда, встал рядом со мной. Вадим отпустил, посмотрел на него, потом на меня.
«Значит, так. Бросила меня ради автослесаря».
«Нет. Я ушла от человека, который меня не уважал. А нашла того, кто любит».
Вадим развернулся и пошёл прочь, сгорбившись. Я смотрела ему вслед и не чувствовала ни жалости, ни радости. Просто пустоту на месте, где пять лет была боль.
Мы полетели в Италию через месяц. Ферма оказалась старым каменным домом с виноградниками. Я решила сделать из неё гостевой дом — небольшой, для тех, кто устал от суеты. Иван помогал с ремонтом, возился с электрикой, чинил водопровод. Работали с рассвета до заката, ели на террасе, смотрели на холмы.
Однажды вечером, когда мы сидели в беседке, он отложил инструмент, посмотрел на меня долго.
«Лизавета, я должен сказать. Влюбился в тебя на выпускном. Ты танцевала с Вадимом, а я стоял у стены и думал — вот она, моя, только я ей не нужен. Потом вы поженились, и я решил — буду просто другом, это лучше, чем ничего. Но теперь... теперь не могу молчать. Хочу быть с тобой. Не как друг. Как мужчина, который любит тебя».
Я смотрела на его загорелое лицо, на мозолистые руки, на глаза без расчёта.
«Иван, а если бы у меня не было фермы? Если бы я осталась простым бухгалтером?»
Он усмехнулся.
«Лизавета, знаю тебя двадцать лет. Твоя ферма мне до лампочки. Ты нужна мне».
Я поцеловала его первой.
Поженились мы через три месяца, прямо на ферме. Гостей было мало — друзья, соседи, нотариус. Платье купила в местной лавке — льняное, простое. Иван стоял в белой рубашке, и когда я шла к нему, он смотрел так, будто видел чудо.
Через два месяца узнала, что жду ребёнка. Иван чинил кран на кухне, я держала тест и не верила. Позвала его. Он обернулся, увидел моё лицо, бросил всё и подошёл. Посмотрел на тест, обнял так крепко, что я поняла — вот он, дом. Не в документах, не в стенах. В этих руках.
Вчера пришло сообщение от Вадима. Короткое: «Лиза, поздравляю. Слышал, что у тебя всё хорошо. У меня тоже ничего. Мать переехала к сестре, я один. Извини за всё».
Я не ответила. Закрыла телефон и вышла на террасу, где Иван собирал детскую кроватку. Он поднял голову, улыбнулся.
«Готово. Как думаешь, мальчик или девочка?»
«Не знаю. Но точно знаю, что это будет наш ребёнок. И этого достаточно».
Он встал, обнял меня со спины, положил руки на живот. Мы стояли так, глядя на закат над холмами, и я думала про тётю Джузеппину. Может, она знала, что делает, оставляя мне ферму. Не деньги главное. Главное — смелость уйти от тех, кто называет тебя никем, и найти того, кто видит в тебе всё.
Вадим написал ещё раз через неделю: «Мать говорит, что я идиот. Наверное, она права. Ты была лучшим, что у меня было. Я понял слишком поздно».
Я удалила сообщение. Не из злости. Просто оно было из прошлой жизни, которой больше нет.
Сейчас я стою у окна старого тосканского дома, глажу живот и слушаю, как Иван напевает что-то на кухне. Он фальшивит, но мне нравится. Он не идеален — храпит по ночам, разбрасывает инструменты, иногда забывает про ужин. Но он любит меня. Не за деньги, не за удобство, не потому что привык. Просто любит.
И я больше не никто.
Если понравилось, поставьте лайк, напишите коммент и подпишитесь!