Дело было в Томской области. Мы тогда, двадцати пяти-тридцатилетние, ходили на моторных лодках по Оби, подальше от всякого жилья — за рыбой, орехом и таёжной романтикой.
Пристанищем нашим становилась деревенька Тибеняк, а точнее — дом моей тетки Паны.
Сейчас от той деревни и следа нет, а тогда еще оставалось с полдесятка домов.
Места там глухие. Тайга вплотную к воде подходит. Деревня стояла на протоке Полой, километров за восемь до её слива с Обью.
Щуки в тех местах столько, что даже с лодки было видно, как стоит она у травы. Окуней, язей, чебаков — на удочку за пару часов ведро налавливали.
Рыбу коптили здесь же на берегу — у Паны было две прекрасных коптильни, или солили, а потом вялили.
Тетка Пана жила одна. Женщина она была самостоятельная: и ружье имела, и рыбу ловила не хуже нашего. Но главное — она знала грибные места.
Её знали и уважали капитаны всех местных теплоходиков. Они привозили ей из города хлеб, масло, конфеты. А она угощала их рыбой, грибами или брусникой.
Как-то летом один из этих капитанов взял в рейс сына, мальчишку лет десяти. Тот на какой-то пристани и подобрал котенка — тощего, с вытертой шерсткой.
Капитан, выгружая у Паны ящик с гостинцами, котенка на берег поставил:
— Пана, пристрой, будь другом. У нас в квартире собака, загрызет.
Тетка покосилась на зверька, вздохнула.
— Не котёнок это. Дикий кот. Манул. Но без матери такой маленький не выживет.
Назвала Пана найденыша Тимофеем. Повезло ему несказанно — попал не к восторженным горожанам, а к женщине, которая понимала язык леса.
Она ему глазки ромашкой промыла, налила в блюдце теплого бульона, размяла в нем кусочек язя. Котенок сначала лакал, жадно и с фырканьем, а потом принялся за рыбу.
Вырос Тимофей. Не в кота, а в настоящего зверя превратился — пушистого, мощного, с желтыми, как фонари, глазами.
В доме не остался — душа вольная требовала леса. Но по вечерам, в сумерках, из-за угла сарая появлялась серая тень. Он приходил проведать.
Кот терся об её ноги, урчал, как маленький трактор, а потом растворялся в наступающей ночи.
«Охотник мой», — говорила Пана ему вслед.
Огород у Паны стал образцовый — ни мышей, ни кротов. Тимофей работал без выходных.
В ту осень по району гудела тревога — из колонии сбежали два зека. Говорили, опасные, отчаянные.
А потом беда пришла прямо к Пане. Поздним вечером эти двое и постучали в её окно.
Дом стоял на самом отшибе, у кромки леса. Стучали нагло, требуя открыть.
Испуганная Пана крикнула им, чтобы убирались подобру-поздорову, а сама бросилась к рации — вызывать участкового из ближайшей деревни.
Но те не стали слушать. Раздался глухой удар плечом, и щеколда на двери, звякнув, отлетела.
Пана схватила со стены старенькое ружьецо, успела зарядить его крупной дробью. Но справиться с двумя здоровыми мужиками… Шансов было мало.
И тут из сеней, из кромешной тьмы, на злодеев обрушилась тихая, пушистая ярость. Не крик, не рык — только хриплое, урчание и свист когтей.
Свирепый ком шерсти впивался в ноги, в спины, рвал ткань и кожу когтями и зубами.
В тесных сенях поднялась паника, давка, вопли — уже не от злобы, а от животного ужаса.
Участковый с подмогой подоспели в самый разгар этой свалки. Бандитов задержали.
«Ну и «котик» у нашей бабки…» - качал потом головой участковый, наматывая бинты на раны задержанных.
А бабе Пане и манулу Тимофею после этой истории, вручили грамоту за помощь в поимке опасных преступников.
Правда, Тимофей не пришёл на вручение почётной награды, но зато стал звездой всего района и прославился на всю Томскую область.
Друзья, спасибо, что вы со мной! Для меня, как для автора, это важно. Вижу и читаю каждый ваш комментарий. Очень за это признателен.