В своей крошечной квартире на окраине города Елена сидела у окна, глядя на вечерние огни. На коленях лежала открытая шкатулка из тёмного дерева — одна из немногих вещей, которые остались у неё после развода с Дмитрием. В шкатулке хранились осколки её прошлой жизни: несколько фотографий из института, записка от благодарной пациентки, маленький нефритовый слоник — подарок родителей на поступление в медицинский. И там, на самом дне, в бархатной коробочке, золотой значок с эмблемой медицинского факультета.
Елена взяла значок, повертела в пальцах. Пять лет она не прикасалась к нему, символу профессии, которую у неё отняли. Точнее, она сама позволила забрать её, смирившись.
— Я не виновата, что была права, — прошептала она, впервые за долгие годы, позволяя этой мысли звучать без горечи.
Комнату озарила вспышка молнии, за ней — раскат грома. Началась гроза. Дождь хлестал по стеклу, смывая городскую пыль, омывая мир, как прозрение омывало её сознание. Елена решительно прикрепила значок к внутренней стороне халата, там, где он будет невидим для других, но она будет знать, что он на месте. Талисман. Обещание самой себе.
— Сколько ещё Кирилловых должно умереть, прежде чем ты скажешь правду? — спросила она своё отражение в оконном стекле.
Ответом был лишь шум дождя и тихая, но твёрдая мысль: «Ни одного».
Когда на следующее утро Елена вошла в конференц-зал клиники, где проходил консилиум по случаям Демидова и Крайневой, Львов уже стоял у экрана с презентацией.
— Совершенно очевидно, что мы имеем дело с редкой формой нейроборрелиоза, поздней стадией болезни Лайма с неврологическими осложнениями, — он указывал на слайды с результатами анализов. — Эти клещи активны в Подмосковье, где находится загородный дом Демидова. Домработница также могла заразиться во время уборки территории.
Из дальнего угла поднялся Тимофей Орлов.
— С позволения коллег, у меня есть альтернативная гипотеза, — он вывел на экран свои слайды. — Характер неврологических симптомов, токсикологические показатели крови и специфические изменения мембран эритроцитов указывают на интоксикацию комплексными соединениями тяжёлых металлов. Предполагаю, что источник находится в домашней лаборатории Демидова, где, по словам Крайневой, проводились некие эксперименты.
По залу пробежал шепоток. Львов скептически усмехнулся.
— Красивая теория, доктор Орлов. Но слишком экзотичная. К тому же опирается лишь на слова пациентки в полубредовом состоянии.
— Не только на её слова, — Тимофей вывел на экран снимки мазков крови.
— Артефакты обработки, не более, — отмахнулся Львов. — К тому же мы уже начали антибиотикотерапию и…
— Я поддерживаю версию доктора Орлова, — голос Елены прозвучал громче, чем она ожидала.
Все головы повернулись к ней. Львов замер, словно громом поражённый.
— Медсестра Сомова? Вы что-то хотели сказать?
— Доктор Сомова, — поправила она, выходя в центр зала. Её рука непроизвольно коснулась значка под халатом. — Я кандидат медицинских наук, специалист по клистинной токсикологии. И я подтверждаю выводы доктора Орлова.
— Вы перешли все границы! — прошипел Львов. — Вам здесь не место!
— Почему бы не выслушать доктора Сомову? — Новый голос заставил всех обернуться.
В дверях стояла главный врач клиники, Ирина Фёдоровна Лебедева, статная женщина лет шестидесяти с проницательными глазами и сдержанной манерой. Она была легендой российской неврологии.
— Ирина Фёдоровна, — Львов попытался улыбнуться. — Это просто недоразумение. Елена Игнатьевна когда-то действительно была врачом, но…
— Я знаю историю доктора Сомовой, — голос Лебедевой был спокойным, но в нём чувствовалась сталь. — Я читала её работы о нейротоксических агентах ещё до того, как приняла её в штат этой клиники. Просто ждала, когда она сама вспомнит, кто она есть.
Елена застыла, не веря своим ушам. Лебедева знала? Все это время?
— Но её лицензия… — попытался возразить Львов.
— Её лицензия врача никогда не была отозвана, — отрезала Лебедева. — Она сама отказалась от практики. Но формально она всё ещё доктор медицинских наук. И я хочу услышать её мнение. Не как медсестры, а как специалиста.
Всё внимание обратилось к Елене. Она почувствовала, как её руки начинают дрожать. Но это была не нервная дрожь, это было предчувствие освобождения.
— Пациенты Демидов и Крайнева демонстрируют классические признаки нейротоксического отравления тяжёлыми металлами, — её голос креп с каждым словом. — Характерная асимметрия зрачков, специфический тремор, изменение клеточных мембран. Всё это указывает на воздействие соединений, схожих с теми, что были описаны в случае дипломата Кириллова пять лет назад.
Львов побледнел при упоминании Кириллова.
— Более того, — продолжала Елена, чувствуя, как к ней возвращается профессиональная уверенность, — применение антивирусной или антибактериальной терапии не только бесполезно, но и опасно, так как маскирует истинные симптомы и способствует накоплению токсинов. Необходима экстренная хелаторная терапия с последующим плазмаферезом.
— И откуда же взялся этот таинственный токсин? — с нескрываемой враждебностью спросил Львов.
— Из домашней лаборатории Демидова, — вступил Тимофей, — где, по данным нашего расследования, проводились эксперименты с теми же соединениями, которые описывались в вашей совместной с профессором Светловым работе пятилетней давности. Той самой работе, ради которой вы похоронили правду о смерти Кириллова.
По залу пронеслась волна шепота. Львов выглядел так, словно его ударили.
— Это… это клевета! — воскликнул он. — Я буду жаловаться! Я буду!
— Вы будете молчать, Аркадий Николаевич! — голос Лебедевой прозвучал как судебный приговор. — Мне только что передали предварительные результаты независимой токсикологической экспертизы, которую я заказала вчера вечером. Они полностью подтверждают версию отравления. А теперь я хочу, чтобы доктор Сомова и доктор Орлов немедленно приступили к лечению пациентов по разработанному ими протоколу.
Она обвела взглядом притихший зал.
— Консилиум окончен. Львов, зайдите ко мне в кабинет через час. А вы, доктор Сомова… — она перевела взгляд на Елену, — добро пожаловать обратно в профессию.
Когда все начали расходиться, Тимофей подошёл к Елене. Их взгляды встретились. В его глазах читалась гордость и что-то ещё, более глубокое и личное.
— Вы вернулись, — просто сказал он.
— Да, — ответила она, и впервые за пять лет её улыбка была настоящей. — Я вернулась.
***
В горниле испытаний выплавляется истинная сущность человека. Сенека.
Палата Демидова изменилась. Когда Елена вошла туда утром, её встретил непривычный полумрак, а солнечный свет мягко проникал сквозь раздвинутые шторы. Пациент, ещё вчера прикованный к постели, сейчас сидел в кресле, хотя бледность и худоба всё ещё выдавали перенесённые испытания.
— Доброе утро, Артём Владимирович. Как вы себя чувствуете? — спросила Елена, внутренне всё ещё привыкая к своей восстановленной роли врача.
— Доктор Сомова, — кивнул Демидов. — Второй день жизни, благодаря вам.
Она молча подошла к приборам, проверяя показатели. Цифры, ещё недавно балансировавшие на грани критических, теперь уверенно двигались к норме. Токсины медленно выводились из организма.
— Четвёртый день лечения, — она сделала пометки в карте. — Ещё две недели, и мы сможем говорить о полном восстановлении.
Процедура забора крови прошла быстро, её руки вспомнили навыки, действуя чётко и уверенно.
— Расскажите о своих экспериментах, Артём Владимирович, — спросила она, закрывая пробирки с образцами крови. — Домработница упоминала вашу домашнюю лабораторию.
Лицо Демидова изменилось. Тень пробежала по нему.
— Крайнева. Как она?
— Стабильно. Под наблюдением, — сдержанно ответила Елена, не упоминая, что ночью состояние домработницы ухудшилось.
— Я занимался… побочным проектом, — медленно начал Демидов. — Не для основной линейки компании. Что-то вроде личного научного хобби.
— Хобби, которое едва не стоило вам жизни, — заметила Елена, убирая оборудование.
— Не могу не оценить иронию судьбы, — горько усмехнулся Демидов. — Знаете, в своём бизнесе я не всегда был разборчив в методах. Эта работа должна была стать моим искуплением. Новое средство — биохимический нейротоник, повышающий устойчивость нервных клеток. Но что-то пошло не так.
Елена внимательно посмотрела на него.
— И для чего предназначался этот нейротоник?
Демидов отвел глаза.
— Изначально… для специального контингента. Военных. Устойчивость к стрессу, улучшение когнитивных функций в экстремальных условиях.
— Понимаю, — только и сказала Елена, но в её взгляде читалось больше, чем она могла выразить словами.
Когда она вышла из палаты, то увидела Тимофея, идущего к ней навстречу торопливым шагом. Его обычно спокойное лицо было напряжено.
— Елена Игнатьевна! Срочно к Крайневой!
Крайнева лежала на кровати с искажённым от боли лицом. Её кожа приобрела синюшный оттенок, а из лёгких доносились хрипы. Медсестры суетились вокруг, пытаясь стабилизировать состояние.
— Что произошло? — быстро спросила Елена, осматривая пациентку.
— Анафилактический шок, — Тимофей включил капельницу с адреналином. — Мгновенная реакция. Сатурация упала до 76%. Это случилось сразу после утреннего обхода.
— Кто заходил в палату?
— Дежурная сестра, санитар и… Львов. Он проверял капельницу, сказал, что нужно добавить витаминный коктейль.
Их взгляды встретились. В глазах Тимофея читалось то же подозрение, что и в её собственных.
— Нужно проверить остатки раствора, — тихо сказала Елена.
Показатели медленно, но верно стабилизировались.
— Я возьму образцы, — шепнула Елена, когда кризис миновал. — Ты не отходи от неё ни на шаг.
В лаборатории она была полчаса спустя. Бросив беглый взгляд на остатки раствора из капельницы, она сразу поняла, что-то не так. Цвет, вязкость, характерный запах. Под микроскопом подозрения подтвердились. В растворе присутствовали микрочастицы вещества, которого там быть не должно.
— Нейрон-11, — пробормотала она, выключая микроскоп. — Экспериментальный препарат. Как раз то, на что у Крайневой аллергия, судя по её анамнезу. Львов знал. Не мог не знать. Все данные были в истории болезни. Это была попытка…
Мысль прервал стук в дверь лаборатории. Елена обернулась, ожидая увидеть Тимофея. Но на пороге стоял Львов. Его тонкие губы кривились в холодной улыбке, а в руках он держал лист бумаги.
— Незаконная врачебная практика, фальсификация данных, неавторизованное использование оборудования, — он помахал бумагой. — Я подал официальную жалобу в медицинскую комиссию, доктор Сомова. Или мне следует говорить, медсестра Сомова?
— Вы пытались убить пациентку, — тихо ответила Елена, сжимая в руке пробирку с образцом. — Нейрон-11 в капельнице. Доказательства у меня.
— Ерунда! — отмахнулся Львов. — Никаких доказательств не будет. Как не было их и в случае с Кирилловым. Вы так ничему и не научились, Елена Игнатьевна. В прошлый раз вы отделались испорченной карьерой. В этот раз я уничтожу вас окончательно.
Что-то в его голосе, в его самоуверенности заставило её вновь ощутить тот холод, который окутал её пять лет назад.
— Вы не посмеете.
— Уже посмел, — бросил он и вышел из лаборатории, оставив её с тревожным предчувствием беды.
***
— Они приедут завтра, — Тимофей протянул Елене чашку крепкого кофе.
Они сидели в пустом ординаторском кабинете поздно вечером, уставшие после напряжённого дня.
— Комиссия из медицинской ассоциации. Будет разбирательство.
— Я думала, Лебедева защитит нас, — Елена механически помешивала ложечкой в чашке.
— Лебедева — главврач, но даже она не может игнорировать официальную жалобу. Тем более, что Львов привлёк Светлова. Тот обещал лично свидетельствовать против тебя.
— Как и пять лет назад, — горько сказала Елена.
— Но на этот раз у нас есть доказательства. Образец с нейроном-11.
— Этого мало, — покачал головой Тимофей. — Нужно что-то более серьёзное. Что-то, что подтвердит всю цепочку событий от Кириллова до наших пациентов.
Они работали до глубокой ночи, собирая материалы, готовя аргументы, выстраивая детальную хронологию. За каждым документом, за каждой выпиской стояли человеческие жизни.
— Смотри, — Тимофей извлёк папку с грифом «Для служебного пользования». — Вот официальный отчёт о клинических испытаниях церебровитала. Страницы 47, 52 о побочных эффектах… отсутствуют. Вырваны. Но есть упоминание приложения номер 7 с токсикологическими показателями. Нам нужно найти его.
Архив клиники был необъятен. Они методично просматривали коробку за коробкой.
— Здесь! — воскликнул Тимофей, когда часы показывали почти три ночи. — Смотри, Лена. Токсикологический отчёт с печатью лаборатории и подписью Светлова.
Документ был датирован за три месяца до смерти Кириллова. В нём чётко указывалось, что вещество в препарате вызывает повышенную токсичность при взаимодействии с определёнными металлосодержащими соединениями — теми самыми, которые были в крови дипломата.
— И Светлов знал об этом. И Львов, как соисследователь, не мог не знать.
— У нас есть доказательства, — голос Тимофея дрогнул от волнения. — Они сознательно скрыли опасность. Это уже не просто врачебная ошибка. Это преступление.
К своему удивлению, утром Елена обнаружила Демидова в коридоре клиники. Он стоял, опираясь на трость, бледный, но решительный.
— Артём Владимирович, вам нельзя вставать, — начала она, но он отмахнулся.
— Я достаточно отлеживался, доктор. Слышал, у вас неприятности из-за моего случая.
— Не только из-за вашего, — осторожно ответила она.
— Завтра приезжает комиссия. В таком случае у меня есть кое-что для вас. — Он протянул ей флешку. — Здесь все данные моих исследований. И ещё кое-что… интересное о закулисных сделках между моей компанией и некоторыми научными авторитетами.
Елена внимательно посмотрела на него.
— Вы понимаете, что это может ударить и по вам?
— Понимаю, — кивнул Демидов. — Знаете, когда смотришь в лицо своей собственной смерти, многое становится яснее. Я заработал состояние на препаратах, которые не всегда были безопасны. Побочные эффекты скрывались, нежелательные результаты испытаний замалчивались. Я был частью этой системы и чуть не стал её жертвой. — Он тяжело опёрся на трость. — Я получил свой урок, доктор Сомова. И я меняю курс компании. Никаких сомнительных военных разработок. Никаких скрытых данных. Прозрачность и безопасность пациентов превыше всего. Пусть это будет моим искуплением.
Елена понимала цену такого решения.
— Смелое решение.
— Не смелее вашего, — он ободряюще коснулся её руки. — Когда вы пошли против системы ради пациента? Жаль, что тогда вас не услышали.
В своём кабинете, маленькой тесной комнатке, которую она занимала как старшая медсестра, Елена пыталась собраться с мыслями. Завтра решится всё. Стук в дверь заставил её вздрогнуть.
— Да?
Вошла Ирина Фёдоровна Лебедева. Её присутствие словно увеличило размеры маленького кабинета.
— Я слышала о комиссии, — без предисловий сказала она. — И о жалобе Львова.
— Всё правда? — тихо спросила Елена. — Вы знали, кто я, когда брали меня медсестрой?
— Конечно, знала. Я следила за вашим случаем. И ждала.
— Ждали чего?
— Когда вы перестанете прятаться. Когда решите вернуться к своему призванию.
— А если бы не решила?
— Тогда вы не были бы тем врачом, которым я вас считала, — просто ответила Лебедева. — Но вы доказали, что моя вера в вас была оправдана. И теперь я хочу предложить вам кое-что. — Она положила на стол папку с логотипом клиники. — Проект нового отделения диагностики редких состояний. С упором на токсикологические случаи. Мне нужен руководитель с особым опытом в этой области. Такой, как вы.
Елена не верила своим ушам.
— Вы предлагаете мне возглавить отделение? После всего, что произошло? Когда моя репутация висит на волоске?
— Я предлагаю вам начать заново, — Лебедева встала. — Не как медсестре, скрывающей свой талант, а как специалисту, который доказал свою правоту вопреки всему. Подумайте об этом. После завтрашней комиссии.
Когда дверь за главврачом закрылась, Елена осталась одна. Она открыла папку, листая страницы проекта. Современное оборудование. Отдельный штат. Возможность вести исследования и спасать людей. Всё, о чём она мечтала. Всё, что у неё отняли. Неожиданно для себя она почувствовала, как щёки становятся мокрыми. Слёзы, горячие, очищающие, текли, смывая пять лет страха, унижений, потери веры в себя. Она не пыталась их остановить. Это были не слёзы слабости, это было освобождение.
— Я не позволю им победить, — подумала она, вытирая глаза. — Не завтра, не когда-либо ещё.
Истина стоит любых испытаний. Впереди был новый день и, возможно, новая жизнь.
***
В просторном кабинете Лебедевой, превращённом в зал заседаний, было тесно от количества присутствующих. Члены комиссии за длинным столом, врачи клиники вдоль стен, Львов в первом ряду с выражением холодного торжества на лице. Лебедева сидела в стороне.
— Начнём заседание по делу о незаконной врачебной практике, — объявил председатель комиссии, представительный мужчина с военной выправкой. — Обвинение представляет доктор Львов, заведующий неврологическим отделением.
Львов поднялся.
— Уважаемые коллеги, — его голос звучал приглушённо, — перед нами вопиющие случаи нарушения врачебной этики. Медсестра Сомова, без должной квалификации, самовольно вмешалась в лечение пациентов, нарушив все существующие протоколы.
В этот момент дверь кабинета открылась. На пороге стоял Демидов, опирающийся на трость. Под мышкой он держал объёмную кожаную папку.
— Прошу прощения за опоздание, — в его голосе звучала сила. — Артём Владимирович Демидов, пациент и главный свидетель в этом деле.
— Мы не планировали ваше выступление, — нахмурился председатель.
— А я настаиваю на нём, — Демидов прошёл к столу комиссии. — Как пострадавший и как… виновник определённых событий.
Он открыл папку и выложил на стол ряд документов.
— Перед вами внутренние отчёты компании «БиоФарм» за последние семь лет. Включая данные клинических испытаний препаратов, разработанных в сотрудничестве с профессором Светловым и доктором Львовым.
По залу прокатился шепоток. Елена заметила, как побледнел Львов.
— В частности, здесь отчёты о токсичности соединений, применявшихся в церебровитале, том самом препарате, который был назначен дипломату Кириллову пять лет назад, — Демидов говорил размеренно. — И официальные заключения наших токсикологов о необходимости дополнительных исследований, которые были проигнорированы.
Он повернулся к Елене.
— Доктор Сомова была единственным специалистом, кто распознал истинную опасность и пыталась спасти пациента. За что поплатилась карьерой.
— Это… это подлог! — Львов вскочил со своего места. — Эти документы не имеют юридической силы!
— Все они заверены нотариально, — спокойно ответил Демидов. — И подтверждаются электронным архивом компании, доступ к которому я уже предоставил комиссии.
Он продолжил, обводя взглядом присутствующих.
— Пять лет назад я знал о рисках. Знал и молчал ради прибыли, ради перспективных контрактов. Моя компания была частью системы, где деньги значили больше, чем жизни пациентов. — Демидов сделал паузу. — Я был частью этой системы. И чуть не стал её жертвой.
Он повернулся к профессору Светлову.
— Вы, Игорь Сергеевич, тоже знали. Знали о токсичности соединений при определённых условиях. Знали и скрыли эту информацию ради своей теории и гранта. И продолжаете скрывать до сих пор.
— Вы не смеете! — начал Светлов, но Демидов прервал его.
— Смею. Потому что чуть не умер из-за таких, как вы. И я не единственный. Людмила Крайнева, моя домработница, до сих пор борется за жизнь. А дипломат Кириллов уже никогда не встанет со своего смертного одра.
Львов метался от члена комиссии к члену, пытаясь что-то объяснить, но его уже никто не слушал.
— Это заговор против науки! — вдруг выкрикнул Львов, его лицо исказилось. — Вы всегда завидовали нашим достижениям! Мы шли на обоснованный риск ради прогресса! Мы знали, что делали, когда скрывали результаты токсикологических тестов!
Он осекся, осознав, что только что сказал. В зале наступила мертвая тишина.
— Вы признались, Аркадий Николаевич, — тихо сказала Елена, поднимаясь со своего места. — Как и пять лет назад, вы принесли пациента в жертву своим амбициям.
Она подошла к столу комиссии, движения её были спокойны и уверенны.
— Пять лет назад я ошиблась, — её голос, ровный и сильный, наполнил комнату. — Не в диагнозе, а в том, что позволила страху заставить меня молчать. Я не боролась достаточно сильно за своего пациента и ещё долго носила эту вину в себе, позволив забрать у меня не только карьеру, но и веру в себя.
Она положила на стол собственную папку с документами.
— Здесь результаты повторных тестов образцов крови дипломата Кириллова, сохранённых в архиве института. Здесь же анализ токсинов, обнаруженных у Демидова и Крайневой. И токсикологический отчёт по препарату Нейрон-11, который доктор Львов тайно ввёл Крайневой, вызвав анафилактический шок. Полная хронология, подтверждённая фактами.
Львов рухнул в кресло. Тимофей Берестов вышел вперёд, встав рядом с Еленой.
— Позвольте представить результаты моего исследования, начатого ещё два года назад. Системный анализ диагностических ошибок в случаях редких токсических синдромов показывает пугающую закономерность. — Он развернул диаграммы на экране. — Более 40% летальных исходов связаны не с отсутствием методов лечения, а с ошибочной диагностикой и сокрытием информации о токсичности новых фармацевтических разработок.
Председатель комиссии внимательно изучал представленные материалы.
— В свете представленных доказательств комиссия постановляет начать процедуру официальной реабилитации доктора Елены Игнатьевны Сомовой и пересмотр диагностического заключения по делу дипломата Кириллова.
Елена слушала заключение комиссии, и каждое слово ложилось на душу исцеляющим бальзамом.
— Кроме того, — продолжал председатель, — мы инициируем служебное расследование в отношении доктора Львова по фактам фальсификации медицинских данных и умышленного причинения вреда пациенту. До окончания расследования он временно отстраняется от должности заведующего отделением.
Львов сидел, опустив голову. Светлов избегал встречаться с кем-либо взглядом.
— От себя хочу добавить, — поднялся Демидов, — что компания «БиоФарм» берёт на себя ответственность за участие в сокрытии важной медицинской информации. В качестве первого шага к исправлению ситуации мы выделяем грант на создание нового отделения диагностики редких токсических состояний на базе клиники «Невролюкс». И я лично прошу доктора Сомову возглавить это отделение.
Глаза Елены расширились от неожиданности. Она искала взглядом Лебедеву, которая едва заметно кивнула.
— Я… я буду счастлива принять это предложение.
Заседание закончилось. Люди вставали со своих мест, обсуждали результаты, поздравляли Елену. Она стояла в центре этого водоворота, всё ещё не до конца веря в произошедшее.
— Вы сделали это, — Тимофей подошёл к ней. В его глазах светилась гордость. — Вы вернулись из тени.
— Мы сделали это, — поправила она, и впервые за пять лет улыбка её была по-настоящему счастливой. — Все вместе.
За окном разгорался новый день, яркий, обещающий, полный надежд. День, когда правда, наконец, победила.
***
Нельзя вернуться к началу и начать всё заново, но можно начать сейчас и создать совершенно новый конец.
Год спустя. Конференц-зал Международного медицинского центра «Ренессанс» был заполнен до отказа. Врачи, учёные, исследователи со всего мира собрались на первый международный конгресс по токсикологической неврологии — направлению, которое за прошедший год обрело новую жизнь благодаря работе одного небольшого, но новаторского отделения.
В первом ряду сидела Елена Игнатьевна Сомова, уже не тень, скользящая по коридорам клиники незамеченной, а признанный специалист, к мнению которого прислушивались. Её волосы, когда-то всегда стянутые в строгий пучок, сейчас свободно падали на плечи тёмной волной. Рядом с ней в синей папке лежал доклад — итог годичной работы её отделения диагностики редких состояний. 54 спасённые жизни. 12 новых протоколов лечения. 3 научные статьи в ведущих медицинских журналах. Их маленькая команда стала лучом света для безнадёжных пациентов.
— Доктор Сомова, вы ведь выступаете следующей? — наклонилась к ней молодая сотрудница её отделения Юлия Соколова.
— Да, — Елена улыбнулась, потрогав особую брошь на лацкане пиджака — маленький нейрон из серебра с крошечным аметистовым включением, подарок Тимофея.
Голос председателя конгресса прервал её размышления.
— Следующий доклад. Новая методика ранней диагностики нейротоксических синдромов на основе морфологических изменений клеточных мембран. Доктор Елена Игнатьевна Сомова, руководитель отделения диагностики редких состояний клиники «Невролюкс».
Поднимаясь на трибуну, Елена заметила в дальнем ряду знакомое лицо, седовласую голову профессора Светлова. Он смотрел на неё без былой надменности. Расследование год назад стоило ему должности директора института. Теперь он работал рядовым консультантом в провинциальной больнице.
Елена начала свой доклад уверенно.
— Уважаемые коллеги, перед вами результаты годичной работы нашего отделения. Методика, которую мы разработали, позволяет на раннем этапе диагностировать токсическое поражение центральной нервной системы.
Слайды сменяли друг друга. Графики, таблицы, микрофотографии. Лица слушателей отражали сосредоточенное внимание.
— Особое внимание мы уделили специфическим изменениям мембран эритроцитов, которые являются ранним маркером воздействия нейротоксических агентов, — продолжала Елена, указывая на скрин с размеченными клетками. — Благодаря поддержке компании «БиоФарм» мы смогли создать автоматизированную систему анализа, которая с вероятностью 93% выявляет токсические поражения в первые часы после контакта с агентом. Система уже внедрена в пяти клиниках страны и спасла 37 жизней за последние 6 месяцев.
Когда Елена закончила выступление, зал взорвался аплодисментами. Вопросы сыпались со всех сторон. На неё смотрели теперь не со снисходительностью или пренебрежением, а с уважением и признанием. Путь от изгоя до лидера мнений был пройден.