Их брак с самого начала был ошибкой, но осознать это им потребовалось семь долгих лет.
Марк и Алина познакомились на свадьбе общих друзей. Он — тридцатилетний успешный риелтор, уверенный в себе, с острым чувством юмора и цепким взглядом. Она — двадцатипятилетняя художница-иллюстратор, застенчивая, мечтательная, с тихим голосом и привычкой прятать руки в рукавах свитеров. Марк был покорён её хрупкостью, её непохожестью на бойких, напористых девушек из его круга. Алина — его силой, решительностью, тем, как он буквально излучаал уверенность. Ей, выросшей в семье, где отец рано ушёл, не хватало именно этого — каменной стены, за которой можно спрятаться.
Он сделал предложение через три месяца. Романтично, на крыше многоэтажки, с видом на ночной город и кольцом с бриллиантом, которое было слишком массивным для её тонких пальцев. Алина, захлёбываясь от счастья и неловкости, сказала «да». Её мать, Людмила Сергеевна, смотрела на зятя с опаской: «Он тебя не видит, дочка. Он видит идею. Будь осторожна». Но Алина не слушала. Она была влюблена.
Свадьба была роскошной, такой, о которой пишут в глянцевых журналах. Марк сам занимался организацией, отвергал все её скромные предложения: «Нет, дорогая, у нас будет не скрипичный квартет, а целый оркестр. Не шампанское, а «Дом Периньон». Ты должна сиять». Алина сияла, чувствуя себя Золушкой на балу, с той лишь разницей, что её Принц всё время поправлял складки на её платье и шептал: «Держи спину ровнее. Улыбайся чаще».
Первые звоночки прозвенели в медовый месяц на Мальдивах. Марк критиковал её купальник («слишком скромный, выглядишь как школьница»), её манеру загорать («сиди ровно, а то загар ляжет неравномерно»), её желание почитать книгу у бассейна («Мы приехали не для того, чтобы ты утыкалась в страницы»). Он составлял расписание их дней: в 8:00 — завтрак, в 10:00 — снорклинг, в 13:00 — обед, в 15:00 — экскурсия. Отступления не приветствовались.
«Марк, а давай сегодня просто побродим по острову? Без плана?» — робко предложила она на третий день.
Он посмотрел на неё с недоумением, как на ребёнка, сказавшего глупость.
«Бродить? Зачем? Мы всё уже увидели. Лучше сходим на массаж, я забронировал на 17:00».
Алина сдалась. Ей казалось, что это он лучше знает, как надо. Что она просто неопытна, наивна, и он, мудрый и успешный, ведёт её к правильной, красивой жизни.
Они вернулись в Москву, в новую квартиру в престижном районе, которую Марк купил ещё до свадьбы. Интерьер был выдержан в стиле хай-тек: холодный металл, стекло, чёрный кожаный диван, минимализм. Ни одной лишней детали. Алина привезла с собой коробку своих вещей: старый плюшевый мишка, пару картин, написанных маслом, коллекцию ароматических свечей. Когда она начала расставлять их, Марк мягко, но твёрдо остановил её.
«Милая, это не вписывается в концепцию. Посмотри, какой чистый линий дизайн. Этот… мишка — он старый и пыльный. Картины — слишком пёстрые. Свечи — пожароопасно. Давай оставим всё как есть? Это же стильно».
Она снова сдалась. Коробку убрали на антресоль. Вместе с частью её самой.
Марк не был монстром. Он не бил её. Не орал. Не изменял (по крайней мере, она об этом не знала). Его оружием были слова. Тонкие, точные, как скальпель, уколы, которые он наносил под видом заботы или «конструктивной критики».
Он устроил её на работу. Не ту, о которой она мечтала — в издательство детских книг, а в рекламное агентство своего друга, «на лёгкую должность» дизайнера. «Твои милые зверушки никому не нужны, дорогая. Нужно мыслить коммерчески. Здесь ты научишься делать реальные проекты».
Алина ненавидела эту работу. Её творчество сводилось к правке баннеров и отрисовке логотипов по шаблону. Она приходила домой выжатая, но Марк встречал её вопросом: «Ну что, как твой день? Научилась чему-то полезному?» И если она пыталась пожаловаться, он отмахивался: «Не ной. Все через это проходят. Работа есть работа».
Его критика стала проникать во все сферы.
За ужином: «Ты уверена, что хочешь съесть этот десерт? Посмотри на себя в зеркало. Бёдра начинают расплываться».
Когда она выбирала одежду для выхода в свет: «Это платье делает тебя бледной. Надень то чёрное, оно стройнит. И сделай посерьёзнее макияж, а то выглядишь уставшей».
Когда она разговаривала с его друзьями: «Не говори о своих книжках с картинками, они не поймут. Лучше помолчи и улыбайся».
Он контролировал её расходы. Выдавал «карманные деньги» на месяц, требовал чеков. «Мы должны быть в плюсе, Алина. Твои капризы нам не по карману». Её «капризами» были краски, кисти и поход в музей с подругой.
Он изолировал её от друзей. Сначала мягко: «Эта Катя вечно ноет о своих проблемах, она тебя тянет вниз». Потом жёстче: «Я не хочу, чтобы ты с ней общалась. Она плохо на тебя влияет». Алина, боясь конфликта, постепенно отдалилась от всех.
Осталась только мать. Людмила Сергеевна приезжала раз в неделю. Марк терпеть её не мог. Он называл её «простушкой» и «совком» за её простые привычки и прямолинейность. После каждого её визита он устраивал разбор полётов.
«Твоя мать опять учила тебя жизни? Скажи ей, что её советы в нашем доме неактуальны. И перестань ходить с ней по этим дешёвым распродажам, это унизительно».
Алина молчала. Молчание стало её защитной реакцией. Чем меньше она говорила, тем меньше было поводов для критики. Она сжималась, старалась занимать как можно меньше места, физически и эмоционально. Её мир сузился до размеров их стерильной квартиры и ожидания вечера, когда Марк, наконец, заснёт, и она могла украдкой, под одеялом, смотреть на телефоне картинки других художников или читать книги, которые покупала тайком и прятала на дне шкафа.
Однажды она попробовала взбунтоваться. Устроилась на два дня в неделю преподавать рисование детям в соседнем центре творчества. Это была её отдушина. Дети обожали её, она видела в их глазах искренний восторг. Когда Марк узнал (он проверял её банковский счёт и увидел небольшой перевод), разразилась буря.
«Ты что, с ума сошла? Ты — жена Марка Соловьёва! Ты будешь возиться с сопливыми детьми за копейки? Это позор! Ты думала обо мне? Что скажут мои партнёры, если узнают? Немедленно бросай эту дурацкую затею!»
Она плакала, пыталась объяснить, что это важно для неё. Он не слушал. Его лицо было искажено не злостью, а брезгливостью, как будто она сделала что-то отвратительное.
«Ты эгоистка, Алина. Я тащу на себе всё, строю наше будущее, а ты занимаешься ерундой. Или ты бросаешь это, или…»
Он не договорил. Но угроза повисла в воздухе. Или она, или её маленькое счастье.
Она сдалась. В третий раз. И в этот раз вместе с чем-то внутри неё что-то надломилось окончательно. Она перестала плакать. Перестала пытаться объяснять. Она просто кивнула: «Хорошо, Марк. Как скажешь».
Её глаза, всегда такие живые, даже в грусти, потухли. Она стала идеальной женой. Молчаливой, послушной, предсказуемой. Она готовила то, что он любил, носила то, что он выбирал, улыбалась, когда этого требовала ситуация. Она стала красивой, холодной, безжизненной статуэткой в его идеально обустроенной витрине жизни.
Марк был доволен. Наконец-то она поняла, как надо. Наконец-то всё стало так, как он хотел.
Трещина в этой идеальной картинке появилась в лице кота. Бездомного, грязного, трёхцветного кота, который прибился к подъезду их дома. Алина, возвращаясь из магазина, увидела его: он сидел под дождём, жалко съёжившись, и смотрел на неё огромными жёлтыми глазами. В этих глазах было столько немого вопроса и надежды, что её сердце, казалось бы, наглухо замурованное, дрогнуло.
Она принесла ему остатки курицы из своего пакета. Кот съел жадно, потом потёрся о её ногу, издав тихое мурлыканье. Это мурлыканье было первым искренним, тёплым звуком, который она слышала за долгое время. Она плакала, сидя на мокрой ступеньке и гладя мокрую шерсть. Кот терпел.
Она стала подкармливать его тайком. Называла его Трико, из-за трёхцветного окраса. Это стало её маленьким, тайным бунтом. Её личным счастьем. Она разговаривала с ним, рассказывала ему о своих несбывшихся мечтах, о картинах, которые хотела бы нарисовать. Кот слушал, щурясь.
Однажды Марк застал её за этим занятием. Он возвращался с работы раньше обычного.
«Что это?» — его голос прозвучал как хлыст.
Алина вздрогнула, как пойманная на месте преступления.
«Это… кот. Бездомный. Я его просто подкармливаю».
«Подкармливаешь? — он медленно подошёл ближе. — Ты знаешь, сколько заразы на этих бродячих тварях? Ты что, совсем рехнулась? Немедленно прекрати!»
Кот, почуяв опасность, фыркнул и юркнул в кусты. Марк схватил Алину за руку и потащил в дом.
«Марк, больно!»
«Молчи! — он втолкнул её в прихожую. — Я не могу поверить! Ты, жена Марка Соловьёва, ползаешь на коленях в грязи, общаясь с бродячими животными! У тебя вообще есть мозг? Или ты решила окончательно опуститься до уровня твоей матери?»
Он кричал. Впервые не холодно-саркастично, а по-настоящему, с яростью. Его лицо было красным, на лбу вздулись вены. Алина прижалась к стене, смотря на него широко раскрытыми глазами. Вдруг она увидела его не как сильного, уверенного мужчину, а как какого-то чужого, страшного, уродливого существа. Существо, которое ненавидело всё живое и тёплое в ней.
Она не сказала ни слова. Прошла в ванную, заперлась и включила воду. Стояла под ледяными струями, пока тело не онемело. Но внутри, сквозь ледяную корку, пробивался странный, новый импульс. Не страх. Не покорность. А ярость. Тихая, глухая, но яростная.
В ту ночь она не спала. Лежала рядом с храпящим Марком и смотрела в потолок. Перед её глазами стояли жёлтые глаза Трико. Глаза, которые смотрели на неё не оценивающе, не критикуя, а просто — с благодарностью и доверием. И она подумала: «Даже бездомный кот видит во мне человека. А мой муж — нет».
Это была точка невозврата.
На следующий день она сделала то, чего не делала года три. Позвонила Кате, своей старой подруге. Та, услышав её голос, расплакалась: «Боже, Лина, я думала, ты умерла!» Они встретились в маленьком кафе вдали от их района. Алина, заикаясь, сквозь слёзы, рассказала всё. Не приукрашивая, не оправдывая Марка. Катя слушала, не перебивая, её лицо становилось всё мрачнее.
«Лина, ты должна уйти. Сейчас же. Это не брак. Это тюрьма. Он уничтожает тебя».
«Я не могу… У меня нет денег. Нет работы. Ничего».
«Переезжай ко мне. Сначала поживёшь у меня. Найдёшь работу. Твои картины — они прекрасны! Ты талантлива! Ты должна это понять!»
Алина качала головой. Мысль о том, чтобы уйти, была настолько чудовищной и нереальной, что вызывала физическую тошноту. Семь лет её жизнь была связана с Марком. Он был её вселенной, пусть и холодной, и враждебной. Остаться одной? Начать всё с нуля? В тридцать два года?
«Я… я подумаю», — прошептала она.
Но думать было уже нечего. Судьба, в лице Марка, сделала выбор за неё.
Через неделю у них был ужин с важным бизнес-партнёром Марка и его женой. Алина, как всегда, была одета и загримирована по указанию мужа. Она молча сидела, улыбалась в нужные моменты. Партнёр, мужчина лет пятидесяти, по имени Виктор, оказался любителем искусства. Разговор зашёл о современной живописи. Марк, желая блеснуть, сказал:
«А моя жена тоже немного рисует. Правда, детские картинки».
Виктор заинтересовался: «Неужели? А можно посмотреть?»
Алина похолодела. Её работы были её самым сокровенным, тем, что она прятала даже от себя самой.
«О, нет, это ерунда, — быстро сказал Марк. — Она стесняется».
Но Виктор настаивал: «Я очень прошу. У меня дочь обожает иллюстрации».
Марк, польщённый вниманием важного клиента, кивнул Алине: «Покажи, дорогая. Только выбери что-нибудь… приличное».
Алина, сжавшись внутри, принесла планшет, на котором хранились сканы её старых работ — тех самых «милых зверушек». Она боялась, что Виктор и его жена посмеются. Но произошло обратное. Жена Виктора, Елена, ахнула:
«Боже, какая прелесть! Какая теплота! У вас настоящий дар!»
Виктор внимательно просматривал изображения, затем поднял на Алину глаза:
«Вы знаете, мы как раз ищем иллюстратора для серии детских книг нашего издательства. Ваш стиль… он идеально подходит. Вы не хотите попробовать? Это серьёзный проект, хороший гонорар».
В воздухе повисла тишина. Алина чувствовала, как у неё перехватывает дыхание. Это был её шанс. Шанс, о котором она даже не смела мечтать. Она открыла рот, чтобы сказать «да», но её опередил Марк.
Он засмеялся. Лёгким, снисходительным смехом.
«Виктор, я ценю ваше предложение, но Алина, к сожалению, не сможет. У неё… слабое здоровье. И она совсем не умеет работать в срок, это не её. Но спасибо за лестную оценку».
Алина сидела, словно парализованная. Она видела, как на лицах Виктора и Елены появилось недоумение, смешанное с неловкостью. Они поняли. Поняли всё. Елена посмотрела на Алину с таким глубоким, бездонным сочувствием, что та едва не расплакалась.
«Ну что ж… жаль, — сказал Виктор сухо. — Тогда, может, перейдём к обсуждению наших дел, Марк?»
Остаток вечера Алина провела в тумане. Она слышала, как Марк и Виктор говорят о сделках, цифрах, но слова до неё не доходили. Внутри неё что-то грохнулось и рассыпалось. Последняя надежда. Последняя иллюзия. Он не просто контролировал её. Он намеренно душил любую возможность для её роста, для её счастья, которое не было связано с ним. Он хотел, чтобы она навсегда осталась той маленькой, испуганной девочкой, полностью от него зависимой.
Когда гости ушли, Марк был в прекрасном настроении.
«Отличный вечер! Сделку почти закрыли. А ты молодец, вела себя хорошо».
Он попытался её обнять. Она отшатнулась, как от огня.
«Что с тобой?» — его голос стал опасным.
«Ты… ты отнял у меня работу. Мою мечту».
«Мечту? — он фыркнул. — О чём ты? Это была бы катастрофа! Ты бы не справилась, опозорила бы меня. Я спас тебя от провала. Как всегда».
В этот момент Алина посмотрела на него. Прямо. Не отводя глаз. И сказала тихо, но очень чётко:
«Я ухожу от тебя, Марк».
Он замер. Сначала не понял.
«Что?»
«Я сказала, я ухожу. Завтра. Навсегда».
Он рассмеялся. Искренне, от души.
«Ты? Уйти? Куда? У тебя нет денег. Нет работы. Ничего. Ты ничего не умеешь. Ты пропадёшь без меня за неделю. Перестань нести чушь».
Но он увидел её глаза. И смех застрял у него в горле. В её глазах не было ни страха, ни истерики. Была сталь. Та самая сталь, которую он когда-то хотел в ней видеть, но которая теперь была направлена против него.
«Я найду. Научусь. Но я больше не останусь здесь. Не останусь с тобой».
Он попытался взять её за руку. Она вырвалась.
«Алина, одумайся! Я всё для тебя сделал! Дал тебе всё!»
«Ты отнял у меня всё, Марк. Себя. Мои мечты. Мою жизнь. Больше — не отнимешь».
Она развернулась и ушла в спальню, закрыв дверь на ключ. Впервые за семь лет. Всю ночь она слышала, как он ходит по гостиной, что-то ломает, кричит через дверь то угрозы, то мольбы. Она не отвечала. Сидела на кровати, обняв колени, и смотрела в окно на огни города. Внутри была пустота. Но это была чистая, холодная пустота, в которой не было больше страха.
Утром, услышав, как Марк уходит на работу (он был уверен, что это просто истерика, и она «одумается»), Алина действовала быстро. У неё был план, смутный, но план. Она достала с антресоли ту самую коробку со своими вещами. Сложила в старый чемодан немного одежды, самые необходимые вещи. Взяла свой паспорт, диплом, несколько любимых книг. Деньги у неё были — те самые «карманные», которые она копила понемногу, пряча мелочь. Набралось около пятнадцати тысяч рублей. Это было всё.
Она оставила на кухонном столе обручальное кольцо и ключи от квартиры. Никакой записки. Ему нечего было ей сказать.
Последним, что она сделала перед уходом, — заглянула под куст у подъезда. Трико был там. Она положила перед ним целую пачку корма, купленного вчера тайком.
«Прощай, дружок. Спасибо тебе», — прошептала она.
Потом вызвала такси и уехала к Кате.
Катя жила в небольшой однушке на окраине, но для Алины эта скромная, немного захламлённая квартирка показалась раем. Здесь пахло кофе, красками (Катя работала визажистом) и свободой. Катя обняла её, не задавая лишних вопросов, уложила на диван, накрыла пледом и принесла чаю с мятой.
«Спи. Всё будет хорошо. Ты в безопасности».
