Результат теста пришёл в среду утром. Я открыл конверт на парковке возле работы, сидя в машине, потому что дома не решился. Руки дрожали так сильно, что с трудом вытащил бумагу. Пробежал глазами по строчкам, нашёл главное: вероятность отцовства — 99,9%. Я — отец. Маша — моя дочь. Биологически, генетически, без сомнений.
Я сидел и смотрел на эту цифру, и вместо облегчения чувствовал пустоту. Потому что понимал: то, что я сделал, уже не исправить. Я не поверил жене. Два года смотрел на собственного ребёнка и сомневался. А теперь, когда получил доказательство, что был неправ, не знаю, как с этим жить.
Как измена пять лет назад разрушила моё доверие навсегда
Мне сорок восемь, жене сорок четыре. Мы вместе пятнадцать лет, в браке тринадцать. Пять лет назад она мне изменила. Не скрывала, призналась сама через неделю после того, как это случилось. Сказала, что был корпоратив, выпили, переспала с коллегой, утром поняла, что совершила ошибку. Я помню её лицо в тот момент — заплаканное, испуганное, виноватое.
Я не ушёл тогда. Не знаю почему. Может быть, любил. Может быть, боялся одиночества. Может быть, просто не хотел всё разрушать из-за одной ночи. Мы остались вместе. Она извинялась, клялась, что больше никогда. Я пытался простить. Говорил себе, что прошлое не вернуть, что надо двигаться дальше.
Но внутри что-то сломалось. Доверие ушло и больше не вернулось. Я начал проверять её телефон, замечать, с кем она переписывается, во сколько приходит домой. Спрашивал, где была, с кем встречалась. Она терпела. Говорила, что понимает, что заслужила это. Постепенно я успокоился. Жизнь вошла в привычное русло. Мы снова стали нормально общаться, планировать будущее.
А потом она забеременела.
Когда родилась дочь — я не мог избавиться от сомнений
Машу мы не планировали. Жена сказала, что забеременела случайно, хотя предохранялись. Я обрадовался, она тоже. Мы оба хотели ребёнка, но как-то всё откладывали. И вот она пришла. Беременность прошла спокойно, роды тоже. Я был рядом, держал жену за руку, первым взял дочку на руки, когда её принесли.
Но уже тогда, в роддоме, в голову закралась мысль: а точно ли она моя? Я пытался прогнать её, говорил себе, что это паранойя, что измена была пять лет назад, что жена не давала поводов сомневаться. Но мысль не уходила. Она жила где-то на задворках сознания и периодически выползала наружу.
Маша росла. Я любил её, заботился, вставал к ней по ночам, когда плакала, качал на руках, пел колыбельные. Но каждый раз, глядя на неё, я искал в её лице свои черты. Нос, глаза, форму подбородка. И не находил. Она была светлая, я — тёмный. У неё серые глаза, у меня карие. Жена говорила, что она похожа на её маму, мою тёщу. Может быть, и правда похожа. Но я не мог отделаться от сомнений.
Два года я жил с этой мыслью. Два года смотрел на дочь и не был уверен, что она моя. Не говорил об этом жене, боялся обидеть, боялся выглядеть параноиком. Но внутри это разъедало меня, как ржавчина.
Когда я сказал жене, что хочу сделать тест ДНК
Три недели назад я не выдержал. Мы сидели на кухне, Маша спала, и я вдруг сказал:
— Я хочу сделать тест ДНК.
Жена оторвалась от телефона, посмотрела на меня непонимающе:
— Зачем?
— Чтобы убедиться, что Маша моя.
Она побледнела. Поставила телефон на стол и медленно произнесла:
— Ты серьёзно сейчас? Маше два года. Два года ты растишь её, любишь, заботишься. И вдруг тебе нужны доказательства, что она твоя?
— Мне нужна уверенность, — ответил я глухо. — Я не могу жить с сомнениями. Это меня убивает.
Она молчала долго. Потом спросила тихо:
— Это из-за того, что я изменила пять лет назад? Ты до сих пор не простил?
— Я простил измену, — сказал я честно. — Но не могу вернуть доверие. Понимаешь? Я хочу верить, что Маша моя. Но не могу просто так поверить. Мне нужно знать наверняка.
Она встала из-за стола, подошла к окну, постояла, глядя в темноту. Потом обернулась:
— Делай свой тест. Но знай: если ты это сделаешь, между нами что-то сломается окончательно. Потому что ты показываешь мне, что не веришь. Совсем. И я не знаю, смогу ли я после этого оставаться с тобой.
Я сделал тест. Втайне от неё взял образцы слюны — мой и Машин, отправил в лабораторию. Ждал результат две недели. Жена ничего не знала, я молчал. Делал вид, что всё нормально, хотя внутри всё сжималось от напряжения.
Когда пришёл результат — стало только хуже
Я прочитал результат в машине. Потом ещё раз перечитал дома, потом показал жене. Просто молча протянул бумагу. Она взяла, прочитала, посмотрела на меня:
— Ну что, теперь доволен? Теперь веришь, что я не обманывала тебя все эти годы?
Я кивнул. Хотел обнять её, сказать, что извиняюсь, что был не прав. Но она отстранилась:
— Знаешь, что самое обидное? Не то, что ты сомневался. А то, что ты два года смотрел на дочь и не был уверен, что она твоя. Два года ты жил с нами, играл с ней, укладывал спать — и при этом думал, что, может быть, она чужая. Как ты вообще мог так?
Я не знал, что ответить. Потому что она была права. Я действительно сомневался. Каждый день, каждую минуту. И это было несправедливо по отношению к Маше, которая ни в чём не виновата. И по отношению к жене, которая пять лет жила безупречно и не давала поводов для недоверия.
— Я не мог иначе, — сказал я тихо. — Доверие не возвращается по щелчку. Ты изменила один раз, и этого хватило, чтобы я больше никогда не был спокоен.
— Значит, ты меня не простил, — констатировала она. — Ты сказал, что простил, но это была ложь. Ты просто остался, но прощения не было. И теперь, когда у нас родилась дочь, ты даже её не смог принять просто так. Тебе понадобились бумажки из лаборатории.
Она ушла в спальню. Я остался на кухне с листом бумаги в руках, на котором было написано, что я отец. Но эта бумага не принесла мне облегчения. Она принесла только понимание, что я всё разрушил.
Теперь она говорит, что уедет с ребёнком
Прошла неделя. Мы почти не разговариваем. Она холодна, отстранена, отвечает односложно. Сегодня утром сказала:
— Я думаю уехать к маме. На месяц, может, больше. Мне нужно подумать, хочу ли я оставаться в отношениях с человеком, который не доверяет мне даже после пяти лет безупречного поведения.
Я попытался возразить:
— Но тест показал, что я отец. Теперь я знаю точно. Теперь всё будет по-другому.
Она посмотрела на меня с жалостью:
— Ничего не будет по-другому. Потому что проблема не в Маше. Проблема в том, что ты не веришь мне. И никакой тест этого не изменит. Ты найдёшь что-то ещё, в чём будешь сомневаться. Потому что ты не простил меня тогда, пять лет назад. Просто сделал вид.
Может быть, она права. Может быть, я действительно не простил. Просто закрыл глаза, делал вид, что всё нормально, но внутри носил обиду и недоверие. И когда родилась Маша, это всё вышло наружу.
Сейчас я сижу дома один. Жена с дочерью у тёщи. Не знаю, вернутся ли. Не знаю, как исправить то, что сделал. Я получил доказательство, что Маша моя. Но потерял семью.
Как вы считаете: мужчина поступил правильно, требуя тест ДНК, или это унизительно для женщины, которая пять лет доказывала верность?
Если партнёр однажды изменил — имеет ли второй право сомневаться всю оставшуюся жизнь или должен либо простить полностью, либо уйти сразу?
Женщина права, что обиделась и хочет уйти, или она слишком драматизирует — ведь тест подтвердил, что ребёнок его?
Должны ли мужчины делать тест ДНК на каждого ребёнка по умолчанию, чтобы быть уверенными, или это признак больного общества?