— Ты купила что?! — Вадим выронил вилку. Она звякнула о край тарелки и шлепнулась на липкую клеенку, оставив жирное пятно от подливы. — Повтори. Я, кажется, ослышался.
Я сидела напротив, мешая ложкой остывший чай. В кружке плавала чаинка, похожая на утонувшую муху. Меня от нее мутило, но я продолжала смотреть на этот черный завиток, лишь бы не поднимать глаза на мужа.
— Путевку, Вадик. В санаторий. В Кисловодск. На две недели. Уезжаю в понедельник.
— В санаторий… — Он откинулся на спинку стула. Старый стул скрипнул так жалобно, будто умолял о пощаде. — А ничего, что у нас долг за коммуналку тридцать тысяч? А ничего, что мне коллекторы звонят каждый день из-за кредитки, которую я на ремонт машины брал? Ты, Надя, совсем кукухой поехала?
Вадим покраснел. На лбу выступила вена, пульсирующая в такт его крику.
В кухне пахло жареным луком — соседи снизу готовили ужин. Этот запах въелся в стены, в шторы, в мою жизнь. Мне казалось, я сама пахну как старая столовая.
— Кредитку брал ты, — тихо сказала я. Голос сипел. В горле пересохло, хотелось пить, но вода в графине была теплая и с привкусом хлорки. — На ремонт своей машины. На которой ты таксуешь… якобы. А денег я не вижу третий месяц.
— Я вкладываюсь! — заорал он, стукнув кулаком по столу. Солонка подпрыгнула. — Я семью тяну! Сейчас просто период такой, заказов мало, агрегаторы душат! А ты… Ты крыса, Надя. Крыса тыловая. У мужа проблемы, а она жопу греть едет. За сколько взяла?
— За восемьдесят. С лечением.
— Восемьдесят?! — Вадим схватился за голову. — Да ты… Ты могла бы кредит мой закрыть! И еще бы осталось на продукты! У нас в холодильнике шаром покати, одни твои йогурты!
— Это мои деньги, Вадим. Премия. Квартальная. Я пахала как лошадь. Я заслужила. У меня спина отваливается, грыжа, врач сказал — надо лечить. Иначе слягу. А кто тогда тебе на бензин давать будет?
Я наконец подняла глаза.
Вадим смотрел на меня с ненавистью. Чистой, незамутненной.
Такой взгляд бывает у людей, у которых отобрали халяву.
Зачесался нос. Я потерла его тыльной стороной ладони. Рука дрожала.
— Отменяй, — сказал он жестко. — Прямо сейчас звони и отменяй. Деньги на карту вернут, переведешь мне. Я закрою кредитку, чтобы проценты не капали. А в санаторий поедешь… ну, в следующем году. На дачу к маме съездишь, там воздух свежий, грядки прополешь — вот тебе и фитнес.
— Нет.
— Что «нет»?
— Не отменю.
Вадим встал. Он был большой, грузный. Навис надо мной, закрывая тусклый свет лампочки.
— Ты не поняла, Надя. Это не просьба. Это приказ. Мы семья. В семье бюджет общий. Если у мужа долг — жена помогает. А не жирует.
— Общий? — Я усмехнулась. — Когда ты получил страховку за разбитую в прошлом году машину, двести тысяч, ты сказал: «Это мои, мне надо нервы полечить». И купил себе новый ноутбук и спиннинг. А я ходила в зимних сапогах с дыркой, заклеенной суперклеем. Это был общий бюджет?
— Это другое! — взвизгнул он. — Я мужик! Мне нужна отдушина!
— А мне нужно здоровье. Чтобы тебя, «мужика», содержать.
Вадим схватил со стола мою кружку с чаем. Швырнул ее в раковину. Звон разбитого стекла резанул по ушам. Осколки разлетелись по полу.
— Значит так. Или ты сейчас переводишь мне деньги, или собирай манатки и вали в свой Кисловодск. Но обратно не пущу. Замки сменю. Квартира, слава богу, на меня записана (подарок его мамы, оформленный до брака, чтоб ее).
Внутри стало холодно. Пусто.
Я посмотрела на осколки. Среди них лежала та самая чаинка-муха.
Встала.
Аккуратно обошла лужу чая на полу.
Пошла в коридор.
— Ты куда? — Вадим пошел следом, тяжело дыша. — Я с тобой разговариваю!
Я достала из шкафа чемодан. Старый, потертый, с которым мы ездили в Турцию десять лет назад, когда еще были счастливы. Или мне казалось.
Открыла. Начала кидать вещи.
Трусы, носки, джинсы. Косметичку с полки в ванной сгребла одним движением.
— Ты че, реально сваливаешь? — Голос мужа дрогнул. Он не ожидал. Он думал, я испугаюсь. Заплачу. Отдам деньги. Как всегда.
— Реально. — Я застегнула молнию. Она заела на повороте, я дернула, собачка осталась в руке. Плевать. — Я еду в гостиницу. Переночую, а в понедельник самолет.
— А я? — Он стоял в дверях спальни, в растянутых трениках, растерянный, жалкий. — А как же я? У меня завтра платеж по кредиту! Мне коллекторы угрожают!
— У тебя есть ноутбук. И спиннинг. Продай. Закрой долг.
— Надя, не дури! — Он попытался схватить меня за руку. — Ну погорячился я! Ну прости! Давай половину? Сорок ты мне дашь, а на сорок съездишь… ну, куда-нибудь поближе. В Подмосковье.
Я вырвала руку.
Надела куртку. Шапку натянула поглубже, чтобы не видеть его лица.
— Прощай, Вадик.
Вышла в подъезд.
Лифт не работал. Опять.
Тащила чемодан по лестнице с пятого этажа. Он стучал по ступенькам: бум-бум-бум. Как мое сердце.
На улице было темно. Слякоть. Ноябрьская жижа хлюпала под ногами.
Я вызвала такси. Приехала белая «Киа» с логотипом Яндекса. Водитель молча закинул чемодан в багажник.
Села на заднее сиденье.
Телефон пискнул. Смс от Вадима.
«Ты гадюка. Неблагодарная. Я на тебя лучшие годы потратил. Чтоб ты сдохла в своем санатории».
Заблокировала.
Зашла в приложение «ВТБ». Проверила баланс. Восемьдесят тысяч списаны за путевку. Осталось пять тысяч на карте. До зарплаты две недели.
Ничего. В санатории накормят.
— Вам куда? — спросил водитель.
— В «Измайлово». Гостиницу.
Ехали молча. Я смотрела на огни города, размазанные дождем по стеклу.
Было страшно. Очень.
Мне пятьдесят два года. У меня нет своего жилья (вкладывались в ремонт его квартиры, дура). У меня болит спина.
Но почему-то дышать стало легче.
Будто тот запах жареного лука остался там, за закрытой дверью.
***
Кисловодск встретил солнцем.
Я гуляла по парку, пила нарзан, ходила на массаж. Спина начала отпускать.
Телефон я включала только вечером.
Вадим писал с левых номеров. Сначала угрожал. Потом умолял. Потом опять угрожал.
Писала его мама. Галина Петровна.
«Надежда, как вам не стыдно? Бросить мужа в беде! Он почку продавать собрался из-за долгов! Вернитесь, одумайтесь!»
Я не отвечала.
На десятый день позвонила дочь. Алина. Ей двадцать пять, живет отдельно, с нами общается редко.
— Мам, ты как? — Голос встревоженный.
— Нормально, Алин. Отдыхаю.
— Папа звонил. Сказал, ты его обокрала и сбежала с любовником.
Я рассмеялась. Впервые за долгое время искренне.
— Любовник у меня, доча, — массажист Артем. Ему тридцать, и он мне спину мнет так, что я летаю. А папа… Папа просто привык, что я его кошелек.
— Мам… Ты только не возвращайся. Правда. Я к тебе заеду, вещи остальные заберем. Поживешь пока у меня, в студии тесновато, но поместимся.
Я заплакала. Тихо, сидя на лавочке в парке, глядя на Эльбрус вдалеке.
Вернувшись в Москву, я подала на развод.
Вадим на суд не пришел. Прислал адвоката (откуда деньги? А, ноутбук продал, наверное), пытался делить мои накопления. Не вышло. Судья попалась грамотная, увидела, что счета раздельные, а его долги — это потребительские кредиты, взятые без моего согласия.
Сейчас я живу на съеме. Маленькая однушка, но своя. Чистая. Без запаха лука.
Купила себе новые шторы. Желтые.
Спина почти не болит.
А Вадим… Слышала от общих знакомых, что он переехал к маме. Галина Петровна теперь платит его кредиты с пенсии и пилит его с утра до ночи.
Бумеранг? Нет. Просто жизнь.
Иногда, чтобы стать счастливой, надо просто купить себе путевку. И уехать.
А вы как считаете? Имеет ли право жена тратить свои заработанные деньги на себя, если у мужа долги? Или "в горе и в радости" означает платить за чужие ошибки? Пишите в комментариях, поспорим!