— Ты плитку забрал?
Вопрос повис в коридоре, тяжелый, как сырое пальто, которое Олег только что стянул с плеч. Он не ответил сразу. Долго возился с молнией на ботинке, хотя та работала исправно, потом зачем-то поправил коврик, выравнивая его по шву линолеума. Лена стояла в проеме кухни, вытирая руки вафельным полотенцем. Полотенце было старое, с пятном от вишни, которое не брал ни один отбеливатель.
— Олег.
— Нет, — буркнул он, не поднимая головы. — Не успел.
Лена аккуратно повесила полотенце на ручку духовки. Внутри, в районе солнечного сплетения, начал надуваться горячий шар. Не злость даже, а какая-то безнадежная усталость.
— Склад до семи работает, — сказала она ровным голосом. — Ты ушел с работы в пять. Ехать двадцать минут.
Олег наконец выпрямился. Лицо у него было серое, помятое, глаза бегали где-то в районе Лениных тапочек. От него пахло корвалолом и жареным луком — этот запах Лена узнала бы из тысячи. Запах квартиры свекрови.
— Мама позвонила, — он прошел мимо жены в ванную, стараясь не задеть её плечом. — У неё давление скакнуло. Двести на сто десять. Ты же знаешь, что это такое? Или мне надо было сказать: «Извини, мамуль, подыхай, у меня плитка»?
Вода в ванной зашумела слишком громко, перекрывая возможность диалога. Лена осталась стоять в коридоре. Смотрела на его ботинки. Один стоял ровно, второй завалился набок, являя миру стоптанный каблук. Грязь с подошвы уже начала подсыхать, превращаясь в серую корку.
«Двести на сто десять».
В прошлый раз, когда они собирались клеить обои в спальне, у Галины Петровны «отнялась левая рука». Скорая, которую вызвал перепуганный Олег, диагностировала остеохондроз и рекомендовала меньше лежать на диване перед телевизором. В позапрошлый раз, когда Лена записала мужа к стоматологу, у мамы «схватило сердце».
Лена вернулась на кухню. На плите стыли макароны по-флотски. Жир в сковородке уже начал белеть, схватываясь неприятной пленкой. Она взяла вилку, ковырнула слипшуюся массу. Аппетита не было. Было только ощущение, что она тащит в гору телегу с квадратными колесами.
Ремонт длился уже полгода. Не просто ремонт — попытка спасти то, что осталось от их брака, заклеить трещины новыми обоями, замазать молчание штукатуркой. Они копили на эту плитку три месяца, отказывая себе во всем. Ванная была в ужасном состоянии: грибок по углам, отколотая эмаль, вечно подтекающий кран, звук которого по ночам напоминал пытку.
Олег вышел из ванной, вытирая лицо. Кожа у него была рыхлая, бледная. В сорок два года он выглядел на все пятьдесят.
— Есть что пожрать? — спросил он, открывая холодильник и тут же захлопывая его. — Или опять пустые полки?
— Макароны на плите.
Он скривился, поднял крышку сковородки.
— Остыли.
— Газ включи. Руки не отвалятся.
Олег грохнул крышкой. Звук получился резкий, дребезжащий.
— Я устал, Лен. Я весь день мотался. Сначала работа, потом к матери, потом в аптеку ей за лекарствами... А ты тут с кислой рожей встречаешь. Могла бы и разогреть мужу.
— Я тоже работала, — Лена села на табуретку, сцепив пальцы в замок. Костяшки побелели. — И я ждала плитку. Мастер приходит завтра в девять утра. Что я ему скажу? «Извините, у Галины Петровны давление, кладите плитку мысленно»?
— Перенеси мастера.
— Некуда переносить! У него очередь на два месяца вперед! Мы договаривались в июле, Олег! Сейчас ноябрь!
— Ну значит, пошлем его к черту! — Олег вдруг развернулся, лицо пошло красными пятнами. — Свет клином не сошелся на твоем мастере! Найдем другого, дешевле. Этот вообще цены ломит.
Лена смотрела на него и видела, как бегает жилка у него на виске. Он врал. Он не просто не забрал плитку. Тут было что-то еще.
— Где деньги, Олег?
Вопрос упал между ними, как кирпич.
Олег замер. Потянулся за хлебом, начал крошить горбушку прямо на стол.
— Какие деньги?
— За плитку. Сорок восемь тысяч. Они у тебя на карте были. Я тебе перевела позавчера.
— Ну были. И есть. Что ты начинаешь?
— Покажи приложение.
— Лен, ты больная? Ты меня контролировать вздумала? Я тебе пацан, что ли?
— Покажи. Приложение.
Олег швырнул кусок хлеба на стол.
— Я маме отдал.
Тишина стала звенящей. Слышно было, как за окном, в сырой ноябрьской темноте, просигналила машина. Как гудит холодильник. Как тикают дешевые часы в виде чайника над дверью.
— Что ты сделал? — голос Лены сел, превратился в шелест.
— Отдал. Ей нужно. Ей врач прописал курс капельниц, дорогие препараты. Сосуды чистить. Ты хочешь, чтобы у нее инсульт долбанул? Тебе денег жалко? Это жизнь человека, Лена! Моей матери!
— Сорок восемь тысяч на капельницы?
— Там еще обследование. МРТ. Анализы. Она платно пошла, в поликлинике очередь.
Лена встала. Ноги были ватными, словно чужими. Она подошла к окну, уперлась лбом в холодное стекло. На улице моросил дождь со снегом, фонарь раскачивался, выхватывая из темноты грязные лужи.
— Ты врешь, — сказала она, не оборачиваясь. — Галина Петровна вчера звонила мне. Хвасталась, что терапевт ей выписал бесплатное направление в областную. На следующую неделю.
Сзади скрипнул стул.
— Ну значит, она передумала! Решила не ждать! Ей плохо стало сегодня! Ты почему такая черствая, а? Тебе кафель в ванной важнее матери?
— Мне важнее, что ты меня за дуру держишь, — Лена повернулась. — Мы полгода копили. Я в зимних сапогах хожу, у которых подошва лопнула. Я клеем «Момент» заклеиваю, чтобы носки не мокли. А ты...
— Куплю я тебе сапоги! С зарплаты!
— С какой зарплаты, Олег? У тебя кредитов на сто тысяч, которые ты набрал, когда маме «на санаторий» надо было! Мы этот ремонт начали, чтобы хоть как-то квартиру в порядок привести, может, продать потом, разменять...
— Ах, вот ты куда клонишь! — Олег вскочил, опрокинув табуретку. — Разменять! Избавиться от меня хочешь? Квартиру распилить?
— Это моя квартира, Олег. Досталась от бабушки. Ты здесь только прописан.
Это был запрещенный прием. Удар ниже пояса. Олег побагровел, губы затряслись. Он ненавидел, когда ему напоминали, чьи здесь стены.
— Попрекаешь? — прошипел он. — Куском хлеба попрекаешь? Я здесь пятнадцать лет живу, вкладываюсь...
— Во что ты вкладываешься? Плинтус в коридоре третий год отваливается. Кран течет. Ты только маме своей вкладываешься. То телевизор ей новый, потому что у старого «цвета не те», то диван ортопедический. А у нас...
— Заткнись! — рявкнул он. — Не смей про мать! Она святая женщина, она меня одна подняла! А ты... Ты только о бабках думаешь. Мещанка. Тьфу.
Он схватил со стола пачку сигарет, выскочил в коридор. Хлопнула входная дверь.
Лена осталась стоять посреди кухни. Табуретка валялась на боку. Макароны в сковородке окончательно превратились в холодный монолит.
Она механически подняла табуретку. Руки дрожали. Не так, как в кино показывают — красивой дрожью, а мелко, противно, так, что невозможно было ровно поставить стул.
Надо было плакать. Нормальная женщина на её месте заплакала бы. А у Лены внутри было сухо, как в пустыне. Выжжено все.
Она достала телефон. Набрала номер мастера.
— Алло, Сергей? Извините, что поздно. Завтра отбой. Да. Материал не подвезли. Да, я понимаю, что неустойка. Да. Извините.
Отключилась. Экран погас, отразив её лицо — уставшее, с резкими тенями под глазами. Морщина между бровями стала глубже, словно кто-то провел по лбу ножом.
Олег не вернулся ни через час, ни через два. Лена знала, где он. У мамы. Жалуется. Пьет чай с малиновым вареньем, а Галина Петровна гладит его по редеющей макушке и приговаривает: «Ох, сынок, не повезло тебе с женой, ох, змея подколодная, совсем тебя со свету сживет».
Лена выключила свет на кухне. Темнота принесла странное облегчение.
Следующие два дня прошли в режиме холодной войны. Олег приходил поздно, спал на диване в гостиной, с Леной не разговаривал. Демонстративно ел дошираки, оставляя пустые пластиковые коробочки на столе.
В понедельник Лена взяла отгул. Ей нужно было в банк — заканчивался срок действия зарплатной карты. А заодно она решила проверить их общий накопительный счет. Тот самый, «на черный день», к которому у Олега тоже был доступ. Там лежало немного — тысяч семьдесят. На всякий случай.
Операционистка, молоденькая девочка с неестественно длинными ресницами, долго стучала по клавишам.
— Елена Викторовна, а вы счет закрыть хотите?
— Нет, просто выписку.
— Странно. Тут остаток... двенадцать рублей сорок копеек.
Лена почувствовала, как пол под ногами качнулся.
— Как двенадцать? Там было семьдесят две тысячи.
— Ну вот... — девочка развернула монитор. — Снятие наличных. Вчера. Банкомат на улице Ленина, 45.
Улица Ленина, 45. Соседний дом от дома свекрови.
Лена вышла из банка на ватных ногах. Воздух был ледяной, пахло выхлопными газами и какой-то горечью. Снег превратился в серую кашу под ногами. Она шла, не разбирая дороги. В голове билась одна мысль: «Зачем?». Зачем ему столько денег? Сорок восемь за плитку. Семьдесят с счета. Почти сто двадцать тысяч за три дня.
Может, он попал в беду? Долги? Игровые автоматы? Или у него... другая женщина?
Эта мысль кольнула, но тут же угасла. Нет. У Олега кишка тонка на любовницу. Это ж надо ухаживать, деньги тратить, врать изощренно. А он врал топорно, по-детски.
Она достала телефон. Звонить ему не хотелось. Она позвонила золовке, сестре Олега. Ире. Отношения у них были натянутые, но Ира, в отличие от брата и матери, была бабой простой и иногда болтливой.
— Привет, Ир.
— О, привет. Чего звонишь? Случилось что?
— Да нет. Олега потеряла. Трубку не берет. Думала, может, у матери?
— А, так они заняты поди, — голос Иры звучал бодро, на фоне визжали дети. — Они ж там с риелтором носятся.
Лена остановилась посреди тротуара. Мимо пронеслась маршрутка, обдав её брызгами грязной воды, но она даже не заметила.
— С каким риелтором?
— Ну ты даешь! — хохотнула Ира. — Муж называется, ничего жене не говорит. Сюрприз, наверное, готовит. Мать же решила дачу брать. Зимний вариант, чтоб жить можно было. Ей в городе душно, говорит, экология плохая. Вот Олег и носится, варианты смотрит, задаток повез.
— Задаток...
— Ну да. Там домик в Березовке, недорогой, но крепкий. Мать вцепилась — хочу и все. Олег сказал, что поможет. Он же у нас богатый Буратино, — в голосе Иры проскользнула зависть. — Ладно, Лен, мне малой обои рисует, побежала.
Гудки.
Лена опустила руку с телефоном.
Дача. Зимний вариант. В Березовке.
Это было их мечтой. Их общей мечтой. Они пять лет говорили о том, что когда-нибудь купят домик, чтобы на пенсии выращивать помидоры и жарить шашлыки.
А он взял их деньги. Деньги на ремонт ванной, где грибок уже начал есть кафель. Деньги с «подушки безопасности». И повез их маме. На дачу.
Домой она не пошла. Ноги не несли. Она зашла в какой-то торговый центр, села на лавочку возле фонтана. Вода шумела, создавая иллюзию покоя. Рядом сидела парочка подростков, ели мороженое.
Лена сидела час. Два. Внутри что-то перегорало, осыпалось пеплом. Сгорела надежда, что все наладится. Сгорело терпение. Сгорела привычка быть понимающей.
Она вернулась домой к семи. В квартире было тихо. Олега еще не было.
Лена прошла в спальню. Открыла шкаф.
Достала большую клетчатую сумку — челночный баул, который остался еще с переезда.
Она не стала собирать его вещи.
Она начала собирать свои.
Свитера. Джинсы. Белье. Документы. Шкатулку с тем немногим золотом, что у неё было. Ноутбук.
Она двигалась быстро, четко, как робот. Никаких слез. Только холодная, злая решимость.
Щелкнул замок входной двери.
Лена не остановилась. Она как раз укладывала в сумку фен.
Олег вошел в спальню, на ходу расстегивая куртку. Вид у него был торжествующий, возбужденный. Глаза блестели.
— Ленка! Ты дома? А я торт купил! «Прагу», твой любимый! Представляешь, такое де...
Он осекся. Увидел сумку. Увидел пустые полки в шкафу.
Торт в пластиковой коробке чуть наклонился в его руке.
— Ты чего? Уезжаешь куда? В командировку?
Лена застегнула молнию на сумке. Звук «з-з-з-и-и-п» прозвучал в тишине как звук затвора.
— Я ухожу, Олег.
— В смысле? К маме моей? Или куда?
— От тебя ухожу. Совсем.
Он моргнул. Улыбка сползла с его лица, как плохо приклеенная маска.
— Ты че, глупец? Из-за плитки? Лен, ну ты даешь! Ну истеричка! Я же для дела деньги взял! Для семьи!
— Для чьей семьи, Олег?
— Для нашей! Маме на дачу! Ты не понимаешь, это вложение! Недвижимость! Она же потом нам достанется!
— Потом? — Лена посмотрела на него в упор. — Когда потом? Когда мы сгнием в этой квартире с грибком?
— Не начинай! Я заработаю! Я верну!
— Ты вор, Олег. Ты украл у нас. У меня.
— Да как ты смеешь! — он швырнул торт на кровать. Коробка раскрылась, шоколадный крем испачкал покрывало. — Я хозяин в доме! Я решил! Мать старая, ей воздух нужен! А ты эгоистка! Только о себе думаешь!
— Да, — спокойно сказала Лена. — Теперь я думаю только о себе.
Она взяла сумку. Она была тяжелой, но эта тяжесть была приятной. Своей.
— Стоять! — Олег преградил ей путь. — Ты никуда не пойдешь! Ты жена мне или кто? Поиграла и хватит! Разбирай вещи! Живо!
Он схватил её за руку, больно сжал запястье. Пальцы у него были липкие, влажные.
— Пусти, — тихо сказала Лена.
— Не пущу! Ишь чего удумала! На старости лет бегать! Кому ты нужна, кроме меня? Старая, страшная! Да я тебя подобрал!
Лена дернула рукой, но он держал крепко. В его глазах плескался страх. Животный страх остаться одному. Без удобной жены, на которую можно орать, которая готовит, стирает и терпит.
И тут зазвонил его телефон. В кармане куртки.
Мелодия «Пусть бегут неуклюже...». Мама.
Олег дернулся, рефлекторно потянулся свободной рукой к карману, ослабив хватку. Лена рванулась, выскочила в коридор.
— Ленка! Стой!
Она уже обувалась. Сапоги не хотели налезать, молния заедала. Руки тряслись.
Олег выбежал в коридор. Телефон в его руке орал: «А я играю на гармошке...».
— Мам, погоди! — рявкнул он в трубку. — Ленка, вернись! Хуже будет! Я тебе ни копейки не дам при разводе! Квартиру отсужу!
Лена распахнула входную дверь. Холодный воздух из подъезда ударил в лицо, отрезвляя.
— Квартира моя, Олег, — сказала она, глядя ему в глаза. — Документы у меня. Я подаю на развод и на выселение. У тебя месяц, чтобы съехать. Можешь жить на даче. В зимнем варианте.
Она вышла и захлопнула дверь.
Лифт не работал. Лена тащила сумку по лестнице, ступенька за ступенькой. На втором этаже она остановилась перевести дух. Сердце колотилось где-то в горле.
В кармане пиликнул телефон. Смс от Олега.
Она достала смартфон. Экран светился в полумраке подъезда.
«Ты пожалеешь. Ты вернешься на коленях. Маме стало плохо из-за тебя. Я вызвал скорую. Если с ней что-то случится — ты убийца».
Лена заблокировала номер.
Она вышла на улицу. Ветер швырнул в лицо горсть колючего снега. Было темно и неуютно. Но впервые за много лет ей дышалось легко.
Она вызвала такси. «Эконом». До сестры. Та пустит на пару дней.
Машина приехала быстро. Старый «Логан» с трещиной на лобовом стекле. Водитель, хмурый мужик в кепке, молча открыл багажник.
Лена села на заднее сиденье.
В сумке что-то завибрировало. Не телефон. Планшет. Она забыла его выключить.
Лена достала его, хотела нажать кнопку выключения, но увидела открытую вкладку. Это была почта Олега. Он заходил с её планшета вчера и не вышел.
Последнее отправленное письмо. Адресат: какой-то нотариус. Тема: «Договор дарения».
Лена открыла вложение.
Пальцы замерзли, плохо слушались сенсора.
Она пробежала глазами по строкам и почувствовала, как волосы на затылке начинают шевелиться.
Это был не договор купли-продажи дачи.
Это был проект договора дарения доли.
Олег не просто купил дачу. Он собирался подарить матери свою долю в квартире его отца, которая ему досталась по наследству год назад и которую они планировали продать, чтобы закрыть все кредиты и сделать тот самый ремонт.
Но это было не самое страшное.
Внизу, в переписке с матерью, была фраза, от которой у Лены перехватило дыхание.
*«Мам, все будет как ты сказала. Ленку я обработаю, она подпишет согласие на прописку тебя к нам, пока мы твою квартиру сдавать будем. Скажу, что временно, на зиму, типа трубы у тебя меняют. А там она привыкнет. Куда она денется. Ты главное, вещи пакуй. Машина будет во вторник».*
Вторник. Завтра.
Он не просто украл деньги. Он планировал поселить свекровь в их однушке, в квартире Лены, навсегда. Сделать из жены бесплатную сиделку и прислугу для своей матери, лишив её даже права голоса в собственном доме.
Машина тронулась. Лена смотрела на удаляющиеся окна своей квартиры. Там, на кухне, горел свет.
Она думала, что это конец. Что она просто ушла от мужа-предателя.
Но она ошибалась.
Уведомление на почте мигнуло еще раз. Пришло новое письмо. Ответ от нотариуса.
*«Олег Петрович, есть проблема. По базе данных ваша супруга наложила запрет на любые регистрационные действия с недвижимостью еще год назад. Без её личного присутствия вы маму не пропишете. И еще... по поводу кредита под залог квартиры, который вы просили оформить срочно... банк отказал. Нужен созаемщик».*
Лена опустила планшет.
Кредит под залог квартиры. Её квартиры. Он пытался заложить её жилье, подделав документы? Или он думал, что она подпишет не глядя, как обычно подписывала счета за коммуналку?
Такси подпрыгнуло на кочке.
— Куда едем-то, женщина? — буркнул водитель. — Адрес не указали.
Лена посмотрела в зеркало заднего вида. В её глазах, обычно мягких и уступчивых, сейчас горел холодный, злой огонь.
— В полицию, — сказала она. — Нам нужно в полицию.
Конец 1 части, продолжение уже доступно по ссылке, если вы состоите в нашем клубе читателей.